Я доехала до станции «Нагатинская», которая встретила меня потоком спешащих на работу пассажиров. Люди, как всегда, торопились и не обращали внимания на того, кто плетется с огромным чемоданом, но мне теперь было наплевать на это, потому что я почти добралась до дома и потому что меня окружали привычные унылые русские, которые все равно помогут мне затащить моего «гиганта» по лестнице вверх. Выбравшись из этой толпы, я покинула подземку и попала в облако запаха, пробуждающего мой желудок, который тут же подал голос громким улюлюканьем. Запах шавермы заставил достать деньги из сумочки и как в забытьи купить ролл. Теперь, наполняясь вредной едой, я чувствовала себя немного счастливее. Дом находился в десяти минутах от метро, поэтому я даже не заметила, как очутилась в своем подъезде, где меня встретил старый, с решетками на дверях, лифт. И вот я уже на четвертом этаже растерянно копалась в сумке возле двери моей съемной квартиры, точнее комнаты. Дверь, не дожидаясь меня, открылась, и на пороге с выражением лица «не ждали» появилась хозяйка. Милая и радушная женщина. Вру! – А-а… явилась, – кивая в мою сторону, произнесла она. – Да, – с таким же радушным видом ответила я. – А я думала, конец месяца. Кто платить мне будет? – ехидно прищурила глазки, все еще не впуская меня в квартиру, Злыдня Петровна. На самом деле ее звали Тамара Петровна, но Тамара я произносила вслух, а Злыдней называла ее про себя или в разговоре с Надюхой, потому что она была похожа на маленькую вредную кикимору с горбатым носом, узким лбом и большой родинкой справа над верхней губой. – Да заплачу я. Впустите уже! – нервно дернула за ручку двери я. – Ладно, проходи, ноги только вытирай. Не хватало еще грязь здесь развести. Злыдня Петровна пропустила меня в квартиру, все время бубня что-то себе под нос. Я затащила в прихожую чемодан и закрыла дверь, пока хозяйка стояла и следила за мной. – Наследила-то как… – наконец выдала она. – Я протру за собой, не переживайте, – вздохнула я. – Чего мне переживать. Это ты должна переживать, скоро время оплаты, а ты небось все деньги в своем Лондоне профукала. Нет, ну вот какое ее дело, где я профукала свои деньги. Конечно, я их все профукала, но надеялась что-нибудь придумать потом. Только вот это «потом», похоже, приближалось так стремительно, что я не успевала придумать как. – Я зап-ла-чу, – по слогам произнесла я. – Посмотрим-посмотрим, – покачав головой, брякнула она и пошаркала в свою комнату. На душе было тошно, старая квартира навевала тоску и чувство беспомощности. Я повесила верхнюю одежду на вешалку и осмотрелась. Небольшая квадратная прихожая оставалась все такой же: розовые обои, старое ободранное кожаное кресло, тумба для обуви, вешалка с крючками для одежды и огромное, в бронзовой раме, зеркало во всю стену, из которого на меня смотрели серые с рыжинками глаза. Изменилась только я сама, и то внешне, кажется, совсем ничего не поменялось, только внутреннее ощущение какое-то грызло и просилось вырваться наружу. Открыв комнату, которую снимала, ключом, я остановилась на пороге, подтягивая к себе чемодан, зашла, закрыла дверь на задвижку и прислонилась к ней спиной, наслаждаясь уютным гнездышком. Слева от меня был мой платяной шкаф, дальше тумбочка с телевизором и DVD, огромная напольная лампа с наклеенными на нее звездами, которые вырезала я из блестящей фольги. Ночью, когда включаешь ее, кажется, что ты плывешь по звездному небу и мечтаешь. Теперь я не знала, когда мне захочется ее включить. Я сделала шаг к окну, которое располагалось напротив двери, хотела отдернуть шторы, но передумала, оставаясь в полумраке своего убежища. На ощупь дошла до любимого дивана и рухнула, прикрывая глаза. Слева задребезжал холодильник, который среди ночи рычал не хуже льва. Я вздохнула с облегчением, понимая, что можно расслабиться. И расслабилась… Сон навалился сразу, накрывая темной пустотой и спокойствием. Уснула я так крепко, что не смогла даже понять, что стучат в мою дверь. Кто-то все барабанил и барабанил, не переставая, и повторял мое имя. Сумерки заглядывали в окна, когда я села на диване, приходя в себя. – Настя, открой. Ты что, спишь там? – раздался за дверью голос Надюхи. – Открываю, – сонно прохрипела я и открыла дверь. Сколько же я проспала? Никаких снов и мыслей, голова была пустой, и это было приятно. Я обрадовалась, увидев Надежду, но ее лицо заставило меня перестать так сильно улыбаться. – Щербакова, когда ты научишься включать телефон сразу после перелета? – затараторила она, протискиваясь ко мне в комнату и зажигая свет. Я сощурилась от его яркости. Злыдня Петровна следила за нами из прихожей и притопывала правой ногой, поэтому пришлось захлопнуть дверь прямо перед ее носом, пока она не успела сказать что-нибудь ехидное. Подруга бросила сумку возле стола и плюхнулась на стул рядом, поправляя прическу и стягивая пуховик. – Ну… Рассказывай… Что случилось? Сложив руки на груди, она прошлась по мне взглядом, словно раскатав катком, и превратилась в слух. – Даже не знаю, что тебе рассказать… – начала я, присаживаясь на диван и потирая лицо. – Блеска-то в глазах поубавилось, – ехидно заметила она. – Это ото сна… – защищалась я. Но когда я подняла глаза и встретилась с ее, во мне что-то вдруг надломилось, и я, сама не ожидая такого, просто разрыдалась в голос. Надюха села рядом и обняла, подставляя верное плечо и жилетку. – Стася, Стася?.. Господи… Да что случилось? Он сделал тебе больно? Ты ничего не рассказала. Что произошло? Она поглаживала меня по волосам и по спине, а слезы просто текли по щекам, не собираясь останавливаться. Было так хорошо оказаться в ее объятиях и просто тихо плакать. – Почему ты не позвонила, как прилетела? Ведь обещала. Я переживала. Ждала, ждала. Потом звонила, а у тебя абонент не абонент… Злыдня, то есть Тамара Петровна, не хотела мне открывать дверь. – Надя, я такая дура… – только и смогла сказать я сквозь слезы, хлюпая носом. Потом она меня еще долго успокаивала, говоря, что все, что ни делается, к лучшему. А я рассказывала ей про все его взгляды и поцелуи, про ссору и побег из дома Коулов. О том, что я забыла, что целовалась с ним, о том, что сравнила его с унитазом, и о том, что никто меня даже не остановил, потому что и так понятно, что я просто пешка, а короли обычно стоят в партии рядом с королевой. – Как в анекдоте. Вышла Маша на крыльцо… И поняла, что ей здесь делать, в принципе, нечего… Я вяло улыбнулась. – Люблю тебя, – сказала я ей. – Только твой цинизм спасает в такие минуты. – Насть, посмотри реально на то, что с тобой произошло. Ну, сказка. Только твой принц оказался на деле не красавцем на белом коне, а всего-навсего Змеем Горынычем, который раздувает пламя вокруг себя. Что? Поцелуй? Ну, сделал он для тебя снисхождение. Представляю, как ты пялилась на него все это время и томно вздыхала, вот парень и решил, почему бы и нет, подарю поцелуй, девочка все равно скоро уедет, а так ей будет о чем вспомнить зимними вечерами в своей снежной России. Я вытерла нос рукавом и посмотрела на нее сквозь пелену еще не закончившихся слез. – Уверяю тебя, он сейчас уже не помнит об этом, сидя в пабе и попивая пивко. А ты перемалываешь этот мусор по несколько раз у себя в голове. Перестань. – Звучит реально… – вяло согласилась я. – Да точно я тебе говорю. А злился он… Конечно, злился. Он, кумир миллионов девушек, подарил тебе поцелуй. Наверняка такого никогда не делал, а ты забыла. Вот и все объяснения. Отсюда и злость на своих родных, потому что они не видят, какая ты. Вроде как получила свое, а делаешь вид, что ничего не помнишь. Я закивала, соглашаясь с доводами, которые приводили меня в себя. Наверное, все так и выглядело для него, а я сама себе все напридумывала в голове. Слепила образ из того, что знала, и влюбилась, даже поверила в то, что это может быть взаимно. Наивная! – А кто такой Том? Это что за персонаж? – спросила Надя, вставая с дивана и доставая из сумки сигареты. Она открыла окно, и многоголосный уличный шум ворвался в мою комнату вместе с порывом ветра, который еще напоминал, что за окном зима. Вой сирены, сигналы автомобилей, гул людских разговоров, трамвайный стук колес – все это вместе и по отдельности смешалось с мыслями о Томе. О Томе, который просил остаться с ним, который хотел меня вернуть и мог рассмешить. Надя поднесла зажигалку к лицу и, бросив взгляд в мою сторону, прикурила сигарету. – Кто он? – повторила она. Ее маленькие пухленькие пальчики изящно держали сигарету, которая светилась красным огоньком. – Друг Джонатана. Веселый и симпатичный парень, который пытался меня убедить, что он лучше Коула, – вырвалось у меня. – Так-так, а вот тут поподробней, – усмехнулась подруга. И я рассказала о том, что тяжелее всего было расставаться с Томом, потому что в его глазах я видела то, что наверняка в моих видел Коул. Я чувствовала, что нравлюсь Страуду, что он не против отношений, что он хотел продолжения после поцелуя. Но еще сейчас я понимала, что из этого ничего бы не вышло. – Ты, подруга, даешь… – бросила Надежда. – Прилетела к одному, а вскружила голову другому. – Я не хотела этого, – смутилась я. – А чего ты хотела? Разбросала влюбленные флюиды во все стороны, а поймал их другой. – Разве я в этом виновата? – Кто-то буквально недавно наставлял всех заученной фразой: «Мы в ответе за тех, кого приручили». – Все равно у нас бы ничего не вышло. Визы имеют свойство заканчиваться, а отношения на расстоянии – это что-то из области фантастики. Он актер, симпатичный, не обделенный женским вниманием, его обаянию трудно сопротивляться, особенно когда он станет таким же известным, как Джонатан. Потом ревность, злость… – Да забудь ты своего Коула. – Она схватила будильник со стола и подала его мне. – Зачем это? – удивилась я. – Говорят, время лечит, – иронично заметила Надежда. – Так что… мне его приложить к голове? Может, она перестанет думать обо всем этом. Или к сердцу, которое разрывается на части, – грустно рассмеялась я. – Точно, давай привяжем будильник к твоей голове бинтом, и тогда ты, может быть, быстрее выкинешь из головы все эти актерские бредни и станешь искать себе работу? Я пожала плечами. Надя затушила в пепельнице сигарету, закрыла окно и достала из сумки газету с вакансиями. – На. Ознакомься. Скоро за квартиру платить, а у тебя даже работы нет. – Я, кстати, хотела попросить у тебя… – неуверенно произнесла я. – Конечно, подруга, помогу, сколько смогу. Но ты ищи работу. Я закинула ногу на ногу и развернула газету, но тут же, задумавшись, опустила ее и сказала: – Может, я тоже в двадцать пять буду такая рассудительная, как ты. – Может, – иронично произнесла Надя. – Только до этого тебе еще расти четыре года… Я стала изучать вакансии, пока подруга перебирала диски с музыкой. Вскоре в комнате послышались первые ноты песни Чичериной: