Она заморгала. – Я разговаривала с ним только сегодня утром. Он не находит себе места. – Она взяла меня за руку и заискивающе заглянула в глаза. – Он понимает, что сделал что-то не так. Он не хотел тебя отпускать. Настя, это все неправильно. – Да, Лиз. – Я погладила ее по плечу. – Я постоянно совершаю неправильные поступки. Поэтому-то я и хочу, чтобы он был свободен и счастлив. Чтобы он не мучился из-за выбора и осознания своей значимости в моей никчемной жизни. Я хочу, чтобы он жил так, как раньше. Без этих обязательств передо мной. Их у него и так хватает. Я перевела дыхание, рассматривая Лиззи. Я понимала, что она переживает за брата. Я и сама всегда за всех переживала. И, даже живя здесь, за много километров от них, я не переставала о них думать и переживать. – Никто не говорил, что будет легко. – Прости, но никто не говорил, что будет так тяжело. – Настя, за любовь надо бороться. Понимаешь? – Она обняла меня, и я положила голову ей на плечо. – Но не со всем миром… Я слишком слаба для этого. – Вас двое. – Нет. Нас больше нет. Нас не стало тогда, когда я увидела в глазах Джонатана сожаление и неуверенность. Я не хочу, чтобы он переступал через себя. Это слишком большая плата. Я посмотрела на нее с улыбкой, и мы обнялись как старые друзья. – Надеюсь, я все еще останусь твоей подругой, – утвердительно произнесла она. – Конечно. * * * Собрав вещи, я решила сделать то, чего от меня, наверное, никто не ожидал, даже сама я. Собравшись мыслями, приехала в Ноттинг-Хилл к дому Коулов и нажала звонок. Стыд терзал меня все последние дни, я не могла остаться в Англии, не могла по многим причинам, потому что не знала, что буду делать там, где была настолько счастлива. Не знала, как смогу не общаться с людьми, которые ко мне так тепло относились, верили мне и надеялись на что-то. И потому что он мог приехать, и тогда бы я не смогла устоять. А я заключила договор и даже получила свою часть по нему – билет до Москвы и пять тысяч долларов. Я продала себя, потому что денег у меня не было совсем. Так что оставалось одно – не занимать чужого места и вернуться назад, к семье, в глубинку, где никто не смог бы меня отыскать, и постараться просто жить. – Настя? Клер явно не ожидала увидеть меня, но я хотела расставить все точки над i и попросить прощения. Она впустила меня в дом и пригласила в гостиную. Какое-то время мы просто сидели на диване, не зная, что сказать друг другу. Я не знала, как оправдаться перед ней, а она, наверное, не знала, о чем вообще со мной разговаривать. Между нами курсировало молчаливое понимание того, что что-то случилось, и прошлое безвозвратно ушло именно в прошлое, что ничего нельзя повернуть вспять, а можно только покаяться и отпустить. – Я смотрела сегодня новости в интернете, – наконец заговорила она, и мы посмотрели друг на друга. – Значит, вы в курсе того, что произошло. – Я даже уже не спрашивала, я просто утверждала. – Джонатан… – Мы разговаривали с ним несколько часов назад. – Этого можно было бы ожидать после моих заявлений в прессе. – Может быть, еще можно что-то… – Нет, Клер. Я надеюсь, что с высоты вашего возраста вы понимаете, что я все это сделала, чтобы спасти ситуацию. Я мельком взглянула на нее и тут же опустила глаза, потому что Клер смотрела на меня изучающе, пытаясь осмыслить все, что происходило, пытаясь найти в этом всем положительные моменты. – Неужели не было другого способа? – бессильно спросила она. – Думаю, нет. – Я немного помолчала, ожидая, что она что-то скажет, но в ответ я тоже слышала только тишину. – Вы просили меня сделать его счастливым… Мы повернулись друг к другу, и в глазах у нас отразилась вся та боль, которую мы испытывали по отношению к тому, что случилось и что чувствовал сейчас Джонатан – Возможно, так он будет более счастливым. – Ты ошибаешься, Настя. Труднее переживать все, когда тебе не с кем поделиться всем этим. – Но ведь ему есть, – настаивала я. Она промолчала в ответ. – Клер, понимаете, я не тот человек, который ему нужен. С ним рядом должен быть кто-то, кто будет доверять ему, и кому он сможет доверять безоговорочно. А я не заслуживаю доверия. И потом… – Я опять взглянула на эту поникшую женщину со светлыми волосами, как у ее дочери, и яркими глазами, доставшимися ее сыну. Конечно, она жалела того счастья, которое Коул испытывал рядом со мной. Ее слова неоднократно напоминали мне, что благодаря мне он стал более спокойным и уравновешенным. Это льстило безоговорочно, но все случилось так, как случилось. Иногда счастье так быстротечно, что не успеваешь даже насладиться им. – К тому же вы не все знаете. А если бы знали все, то ненавидели бы меня сейчас. – Если ты о Томе, то я знаю… Кто ей сказал? Конечно, Лиззи. Или Джонатан? – Пипец, – вырвалось у меня по-русски. Я встала с дивана и подошла к окну, рассматривая ниточки дождя. – Мне так стыдно перед вами, Клер. Боже, как же стыдно! – Настя? Я повернулась, и мы встретились глазами. – Думаю, между вами ничего не было, – сказала она. – Том все придумал. Это месть. Глупая мужская месть. – Я, Клер… Я не знаю, что это. Просто я знаю, что я изменила. Что я не права. И я могла исправить все, пусть так, но исправить. Счастье… оно бывает разным – теперь я это знаю. Она подошла ко мне и обняла за плечи, крепко прижимая к себе. Так же, как часто делала моя мама, пытаясь передать мне свою силу. – Натан сказал, что был вчера не прав, прогнав тебя. – Нет, Клер. Он всегда прав, он все прекрасно понимает и знает. Просто эта безысходность… Он сам знает, что бороться со всем миром не в наших силах. – Я обхватила себя руками и шмыгнула носом. – Но, может быть, спустя время? – предположила задумчиво Клер. – Может быть… – задумчиво произнесла я. Потом был чай, который не помогает решать проблемы, любимые рогалики Джонатана и слезы прощания, возможно, в этот раз навсегда. * * * Конец декабря выдался морозным и суетливым. Я нашла работу в своем родном поселке в Нижегородской области. Администратор поселковой почты – звучит внушающе, ничем не хуже менеджера по туризму в Лондоне. Хотя кого я обманываю? Два месяца тянулись мучительно долго, как долгие два столетия. В поселке все были в курсе, почему я вернулась, и судачили о том, что я несостоявшаяся любовница известного актера и что он, чтобы отвязаться от меня, заплатил мне миллион. Только непонятно было, миллион чего? Выглядело это смешно, но стало бы еще смешнее, если бы все узнали правду. Знаете, как в том фильме «Все будет хорошо», где девушка ждала парня, который пообещал, что заработает миллион и приедет за ней на белом «Мерседесе». И все смеялись над тем, что она его ждала. А он вернулся… Только ко мне никто не собирался возвращаться, потому что я обрубила все концы, разломав и выкинув в урну сим-карту из телефона, удалив электронный адрес и перезапустив мессенджеры. Завтра Новый год, а у меня первый раз за всю мою жизнь нет никакого желания. Что я буду загадывать под бой курантов? Может, вообще стоит залечь спать и не пугать родственников своей кислой миной? Хотя… Нет, не лягу. А то все пироги без меня стрескают. А мама печет такие пироги, пальчики оближешь. В суматохе предновогоднего домашнего гомона я практически забыла, что отчего-то грустила с утра. Нас собралось так много: мой старший брат Иван, старшая сестра Наташа и самая младшая Ира, мама, папа, муж сестры, друг Ивана. Нам было не до грусти, особенно когда часы уже пустились отсчитывать секунды и пора было открывать шампанское, а оно никак не поддавалось Ваниному другу. А Ира в это время вспомнила, что надо стрельнуть хлопушкой, чтобы все желания сбылись, и еще успеть затолкать в рот двенадцать виноградин. И я, заталкивая их, все-таки сформулировала свое: «Хочу, чтобы все были счастливы, пусть и без меня». Наконец пробка из шампанского стрельнула сама и, попав в люстру, срикошетила Ване в ногу, как раз рядом с его самым важным органом. Мы все покатывались со смеху, а Ванин друг разливал в бокалы шампанское. Спустя пару часов безудержного хохота и детских воспоминаний, касающихся и моей первой поездки на мотоцикле, все решили освежиться и выйти на улицу запускать петарды. Укрепив фейерверки в середине замерзшего пруда, находящегося напротив нашего дома, мы отошли подальше и стали наблюдать за переливами красных, синих, зеленых и золотых звезд, которые взлетали высоко в небо и там превращались в замысловатый дымовой рисунок. Через пару таких вспышек за мной прибежала Иришка, которая предпочла смотреть фейерверк из окна и наслаждаться еще и новогодним концертом. Как сказал Печкин: «Лучшее украшение новогоднего стола – это телевизор». – Настя?! – кричала она. – К тебе пришли! Я, переступая валенками по скрипучему снегу и кутаясь все больше в огромный сиреневый пуховик, стала подниматься на берег пруда, чтобы понять, что она там мне кричит. – Тебя там кое-кто ждет, – повторила она, когда я подошла ближе. – Кто меня ждет? – Какой-то парень, – загадочно произнесла она. У меня внутри все затрепетало и одновременно сжалось, накатили головокружение и тошнота. Руки заледенели, а сердце предательски застучало чаще обычного ритма. – Какой парень? – Пошли, сама увидишь… – заинтриговала она и потянула меня за собой.