Я хотела как лучше. Только почему-то сожалела об этом больше, чем если бы оставила все как есть. Но как же сложно бороться со Вселенной, со всем миром за то, чтобы быть счастливой с любимым человеком. «А за что тогда стоит бороться?» – спросила меня Надя, которая звонила каждый день. Если не за это? Для чего тогда жить? Это же прекрасно – быть счастливой и делать таким же другого человека. Видеть его счастливые глаза, когда он встречается с тобой после долгой разлуки. Видеть его умиротворенное лицо, когда он спит после жаркой и неспокойной ночи. Видеть, как он поет в душе утром, как он пьет кофе, как он шутит, как он смотрит, как улыбается, как смущается, как… У меня так много времени, чтобы вспоминать все: вспоминать его глаза, голос, губы, что я уже устала. Иногда начинает болеть голова от того, что я вспоминаю о хорошем, но понимаю, что уже ничего не вернуть. Когда я приехала в поселок, то загрузила себя всякими делами, чтобы не думать о нем, но теперь одна в этой больничной комнате я сходила с ума от картинок, подкидываемых мне услужливой памятью. Сегодня мне сняли бинты с грудной клетки, теперь под грудью маленький шрам под пластырем, который я глажу пальцем, опять вспоминая о Джонатане. Прямо под сердцем. Может быть, у меня и сердце вырезали? За что я так ненавижу Тома? Ведь во всем была виновата только я, а он мне и сейчас помогает, хоть и знает, что я ушла от него. Ведь я должна быть ему благодарна за то, что с того света вернулась… Или благодарить за то, что могла остаться там? Эта тема, по которой я вкрадчиво скользила, но боялась ступить уверенно. Я все еще не хотела его видеть. Февральское солнце слепило глаза, снег таял, оставляя на асфальте грязные разводы. Сугробы проседали, а смешной снеговик, неизвестно кем сделанный во дворе больницы, свесил голову набок. В дверь вкрадчиво постучали, она приоткрылась, и в палату заглянула белокурая девушка. Лиззи! Как? Здесь? Лиззи Коул?! – Лиззи?! – обрадовалась я. – Проходи! Как ты? Как ты здесь оказалась?! Я протянула руки вперед, чтобы заключить ее в объятия, и она подошла и обняла меня крепко и нежно одновременно. – Стейси… – выдохнула она. – Я так рада, что с тобой все хорошо. Эта беленькая шапочка отлично смотрится на твоей голове. Я попыталась улыбнуться, радуясь и не понимая, почему она здесь. Глаза Лиз увлажнились, когда она отстранилась, боже, они так напомнили мне ЕГО глаза, что я не смогла сдержаться, часто моргая, чтобы прогнать слезы. – Присаживайся. – Я указала ей на стул рядом с кроватью, в которую тут же забралась, и потом только заметила Клер, скромно стоявшую в дверях. – Клер?! – Привет, милая. – Она подошла к кровати и, взяв меня за руки, заглянула в глаза, а потом легонько обняла. – Хорошо, что с тобой все в порядке. Сердце бешено стучало, но я еще никак не могла сообразить то, о чем мне подсказывали его частые удары. Меня волновало то, как они здесь оказались и узнали обо всем, но я не смела спросить. Миссис Коул присела на краешек кровати и улыбнулась. – Как вы здесь оказались? – наконец спросила я. – О… Это было несложно. Знаешь, существует прямой рейс до этого города. Всего четыре часа, и мы в Нижнем Новгороде. Я правильно произнесла название города? – Да, правильно. Но меня интересует не это. Как вы узнали, что я здесь, и… – Том… – озвучила Лиззи. Я ничего не хотела знать о нем или просто слышать его имя. Да, благодарна, но пока на этом все. Сестра Натана продолжала рассказывать. – Он позвонил Джонатану. – Я открыла в удивлении рот, пытаясь что-то сказать, но не смогла. – И он собрал вещи и поехал к тебе сюда. Они с Томом долго пытались все здесь решить. Знаешь, у вас так все сложно, никто не знает язык, и никто не хочет ничего делать. Но Лиз не останавливалась, будто зная, что я могу запротестовать и не дать ей закончить рассказ. – Они всего за несколько дней смогли перевезти тебя в областную больницу, потому что более длительного перелета ты бы не перенесла, а на автомобиле тебя везти было нельзя. Потом вызвали врачей из Москвы и Германии, не знаю, где они про них узнали. Том сам ездил в Мюнхен. Но привез того врача слишком поздно. Здесь не могли уже ждать из-за твоего состояния, и самый известный врач в этой области, какой-то московский профессор, все сделал сам. Ассистировали ему местные врачи. Все прошло удачно. Джонатан постоянно держал нас на связи, и мы… Она переглянулась с мамой. – Мы очень переживали за тебя. – Я, Лиз… Я не знаю, что сказать. – Ничего не надо говорить нам. Мы все время были в Лондоне. Натан говорил, что мы ничем не можем здесь помочь. А как только ты пришла в себя, мы сразу решили приехать. Разобрались со всеми делами, и вот. А он все время был здесь с тобой, пока ты лежала без сознания. – Джонатан?.. – Я никак не могла осмыслить то, что говорила мне Лиз. Клер положила руку мне на колено, и я посмотрела на слезы, готовящиеся пролиться из ее глаз. – Милая, он так переживает, что ты не хочешь его видеть. И я, если честно, тоже переживаю за вас двоих. Комната стремительно уменьшалась, хотелось глотнуть свежего воздуха или забраться в постель и спрятаться под одеялом. – Где он? – Меня раздирали противоречивые чувства. – За дверью, – сказала Лиз. Я схватила ее за руку и стала объяснять сбившимся голосом: – Я… Лиззи… Клер… Я не знала, я думала, это Том… Я думала, это Том… – Боже, Настя. – Лиз вздохнула. – А он уже напридумывал себе, что ты его ненавидишь и не можешь его простить за то, что он усомнился в тебе. За то, что поверил Тому, за то, что дал тебе уехать. – Поверил Тому? Но ведь и я ему поверила. И это я во всем виновата. Мне не за что его ненавидеть, – оправдывала его я. – Том сказал, что между вами ничего не было, – нерешительно бросила Лиз и опять взглянула на мать. Я повернулась к Клер. – Дорогая, Том поступил нехорошо. И он раскаивается во всем. Он просил у Джонатана прощения, но не остался дожидаться твоего выздоровления. Ему сложно и стыдно посмотреть в твои глаза. Думаю, он не ожидал, что все так повернется. – Я хочу увидеть его… – заволновалась я. – Джонатана. Я хочу его увидеть. – Я позову, – привстав, сказала Лиз. Но я тут же схватила ее за руку. – Подожди. У тебя есть зеркальце? – Есть у меня, – улыбнулась Клер и, расстегнув молнию сумки, тут же подала мне пудреницу. Я взглянула в зеркало и ужаснулась: глаза впали, рыжинок в них как не бывало, лицо серое, еще эта повязка-шапка на голове. Я провела по ней рукой. – Ты миленькая, – сказала Лиз и улыбнулась. – Я мумия, – простонала я, но тоже улыбнулась. – Миленькая мумия, – подытожила мама Джонатана, и я наконец почувствовала, что потеряла вместе с Коулом. Тепло и дружбу его семьи, которая всегда меня поддерживала. Мне стало стыдно, но я поняла то, о чем всегда говорил Натан. Семья – это его главное богатство. Лиззи подошла к двери и исчезла в шуме коридора. – Клер, как он? – попыталась расспросить ее я. – Все хорошо. Он немного устал. Но с ним все нормально. Он сильный мальчик. – Я так виновата, Клер. – Стася, тебе пора научиться не брать вину за всех на себя. Ты здесь абсолютно ни в чем не виновата. Если только в том, что не разрешаешь тебе помогать и подсказывать. Она придвинулась ближе и взяла меня за руку, похлопав по ней своей. – Но как же съемки? – Он сделал свой выбор. – Что вы хотите сказать? – не понимала я. – Я хочу сказать, родная, что он очень любит тебя. И он был готов на любые жертвы, лишь бы не потерять тебя. Ему ничего не нужно, кроме… В этот самый момент дверь опять открылась, и Лиз втолкнула в палату Джонатана. У меня защемило сердце при виде него. Щетина покрывала его впалые щеки, которые теперь и не стоило втягивать, чтобы изображать одного из своих героев фильма, волосы скрывала его любимая кепка, иначе рука сама собой потянулась бы к ним. Он часто дышал, пытаясь справиться с чувствами, и нервно подергивал край толстовки. Джонатан напоминал мне молодого старичка, словно Бенджамин Баттон. И этот призрак в моей палате сглотнул и, пытаясь найти мои глаза, проговорил: – Привет. Никогда не видела его таким скованным и растерянным. Натан пропустил Лиззи, а сам остался стоять у двери, затолкав руки в карманы джинсов. Он пытался изобразить улыбку, но, чувствуя свою неуверенность или вину, все время поворачивался к сестре. Я ощутила, как что-то горячее скользнуло по щеке. Натан шагнул ко мне, а Клер привстала с кровати. Я протянула руку к нему, и он шагнул еще раз, вцепившись в нее, чтобы больше никогда не отпускать. – Настя… – Молчи… Лиззи и Клер потихонечку вышли, оставив нас одних. – Я так… – У него сорвался голос, и он пытался сглотнуть слезы, которые уже наполняли его глаза и против его воли потекли по щекам. – Джонатан… – Я привстала с кровати, чтобы обнять его, и он наклонился и заключил меня в объятия.