– Не понимаю зачем, – сказала ей Лайонс по дороге. – В нашей работе нет ничего тяжелее, чем сообщать родным. Или тебе нравится страдание? Зои не совсем поняла этот вопрос: сама ли она любит страдать, или ей нравится смотреть, как страдают другие? Ответ в любом случае был один. – Совсем не нравится. Но люди, охваченные сильными чувствами, забывают об осторожности и начинают говорить правду. – Ничего нет тяжелее, – повторила Лайонс. – Не нужно рассказывать им кровавые подробности, – заметила Зои. – Тем более что подробностей мы и сами пока не знаем. – Да я не об этом. Сообщать родителям, что их сын или дочь погибли насильственной смертью, всегда ужасно, однако хуже всего, когда не можешь сказать наверняка. – Это верно. Теперь Зои поняла, о чем говорит Лайонс. Они объявят родителям Дебры, что нашли тело их дочери… но дальше скажут, что тело разложилось до неузнаваемости, и попросят помочь найти подтверждение, что это она. И тут – так же неизбежно, как всходит солнце по утрам – вздернет безобразную голову надежда. «Вдруг это не она! – зашепчет родителям. – Вдруг полиция ошибается!» Они увидят соломинку, за которую можно схватиться в штормовом море горя и утраты. До последнего не согласятся признать, что нет, убита не неизвестная воровка, похитившая сумочку их дочери, а именно их дочь. А значит, о смерти своего ребенка им придется узнать дважды. В первый раз – когда они впервые об этом услышат; во второй – когда не останется сомнений. Они припарковались у дома, выкрашенного в веселые бело-желтые тона, с симпатичным зеленым штакетником вокруг двора. Однако, выйдя из машины и идя к дверям, Зои начала замечать повсюду следы небрежения и упадка. Цветы в саду – пожухшие, густо заросшие сорняками. Грязные окна. Облупившаяся краска на стенах. Повсюду жужжали мухи. Лайонс постучала в дверь. Подождала, постучала еще раз. – Минуточку! – раздался из-за двери мужской голос. Ждали они гораздо дольше минуты; и, когда Лайонс уже готова была постучать еще раз, дверь наконец отворилась. Перед ними стоял лысый старик с усталым морщинистым лицом, в белой рубашке, покрытой пятнами. С первого взгляда Зои показалось, что ему не меньше восьмидесяти, потом она поняла: нет, намного моложе. Пожалуй, ближе к шестидесяти. Просто он так выглядит. – Мистер Миллер? – спросила Лайонс. – Да. – Я детектив Лайонс. Позволите войти? Плечи его поникли. – Что-то с Деброй? – Лучше поговорить в доме. – И во что она влипла на этот раз? Лайонс поколебалась. – Сэр… не присядете? Он широко раскрыл глаза. – Она что, ранена? Лайонс вздохнула, видимо, смирившись с тем, что в дом их не пригласят. – Мистер Миллер, боюсь, Дебра умерла. – Умерла? – едва слышно прошептал он. – Мы полагаем, что так. Да, сэр. – Вы… полагаете? – Вот она, треклятая надежда. – То есть не уверены? – Практически уверены. Мы обнаружили тело и сумочку с водительским удостоверением вашей дочери. – А она похожа на мою дочь? Лайонс сглотнула. – Тело в плохом состоянии. Мы полагаем, что ее убили четыре месяца назад. – Четыре месяца? – Надежда стремительно улетучилась. – Да… тогда все верно. Понимаю. – Когда вы в последний раз видели вашу дочь? – спросила Лайонс. Мистер Миллер испустил долгий дрожащий вздох. – Ну… в последний раз – где-то в начале мая. Лайонс и Зои переглянулись. Нападение на заправку произошло в ночь на шестое мая. Мистер Миллер повернулся и, волоча ноги, побрел в дом. Дверь он оставил открытой, и Зои и Лайонс последовали за ним. Дом казался заброшенным, нежилым. Повсюду пыль и грязь. Свет по большей части был выключен, шторы задернуты – освещенность ровно такая, чтобы не натыкаться на мебель. Миллер прошаркал в кухню и включил флуоресцентную лампу: она загудела и залила все вокруг резким белым светом. Старик тяжело опустился на стул возле ободранного стола. Здесь были еще два стула; Зои заняла один, Лайонс – другой. – Вы сказали, ее убили. Кто это сделал? Как? – спросил он. Его голос охрип, глаза заблестели влагой. – Точных деталей мы пока не знаем, – ответила Лайонс. – А что знаете? – Четыре месяца назад вы в последний раз видели свою дочь и с тех пор с ней не говорили, – не отвечая на его вопрос, мягко заговорила Зои. – Почему вы не сообщили о ее исчезновении? – Мы думали, она просто уехала. – Он покачал головой. – Она всегда так делала – исчезала на месяцы. Потом появлялась без предупреждения, в ужасном виде. Мы знали, что она… ну… употребляет. Приезжала то с разбитой губой, то с синяком под глазом, а нам твердила одно: все прекрасно, не лезьте. И ничего не рассказывала. Иногда звонила из тюрьмы. Три раза я платил за нее залог. Долгий, безнадежный вздох перешел в стон, и по щеке поползла одинокая слеза. – Какая она была чудесная! В школе – настоящее солнышко, такая светлая, счастливая… Все ее любили, все хотели с ней дружить. А после школы… что сказать?.. сбилась с пути. В колледж поступать не захотела, устроилась билетершей в кино неподалеку, начала курить. Мы не знали, что делать. Потом объявила: мол, поедет в Калифорнию, ей там предлагают какую-то необыкновенную работу. Мы так радовались! А когда она появилась в следующий раз, ясно было, что в жизни у нее происходит много всякого, но достойной работы нет точно. Да и вообще ничего достойного нет. Миллер уставился пустыми белесыми глазами в стену. Слезы текли уже одна за другой, терялись в канавках морщин. – Ее погубили мужчины, точно вам говорю. Не с теми она связывалась. Говорят, девушка учится выбирать себе парней, глядя на отца, – но, клянусь, я никогда не поднимал на нее руку! – Некоторые женщины просто выбирают неправильных мужчин, и родители здесь ни при чем, – заметила Зои. В ответ он улыбнулся дрожащими губами. – Кто это сделал? – Мы пока не знаем, – ответила Лайонс. – Вы кого-нибудь из них знаете по именам? – Никого. Дебра говорила, что с ними покончено. Я спрашивал, кто поставил ей синяк, сломал палец или еще что-нибудь, а она отвечала: «Не важно, с ним покончено». Понятия не имею, возвращалась ли она все время к одному и тому же парню или каждый раз находила себе новых. – А что произошло, когда вы виделись в последний раз? – спросила Лайонс. – Дебра приехала накануне. Выглядела еще хуже обычного. Исхудала – краше в гроб кладут. И какая-то… сломленная. У вас, дамы, есть дети? Обе покачали головами. – Тогда вы и представить не можете, что это значит – увидеть своего ребенка таким. Мы с Мартой решили: на этот раз просто взять у нас денег и исчезнуть у нее не выйдет. Мы ее спасем. – Он всхлипнул, закрыл лицо руками, и его плечи мелко затряслись. Наступило молчание, лишь тикали ходики на стене, и Зои казалось, что тикают они все медленнее и медленнее. Наконец старик смог отнять ладони от заплаканного лица. – Мы сказали, что ей придется остаться. Будешь лечиться, сказали мы. Ляжешь на реабилитацию. Мы тебе поможем. Она ответила, что ей это не нужно. Накричала на нас. Мол, в помощи не нуждается, а раз так, то уедет навсегда. А я… я наговорил ей лишнего. Боже, что я ей наговорил! Если у вас когда-нибудь будут дети – никогда, никогда не показывайте им, что разочарованы в них! Зои пожалела, что здесь нет Тейтума. Он умел утешать плачущих, она – нет. – Дебра уехала. И больше не появлялась. Мы думали, вернется, как всегда… А потом умерла Марта. Месяц назад. Просто… просто умерла. Остановилось сердце. Разбилось, должно быть. Вот и всё. Лайонс начала задавать вопросы: куда именно Дебра могла поехать, были ли у нее здесь друзья, и так далее. Однако старик отвечал все короче и односложнее. Наконец, получив от Миллера заверение, что помощь ему не нужна, и фамилию дантиста Дебры (чтобы опознать ее по зубам), Лайонс и Зои встали – а старик остался сидеть, бессмысленно глядя в стену, словно механическая игрушка, у которой кончился завод. Глава 74 Сан-Анджело, Техас, четверг, 5 мая 2016 года