Две недели прошли без особых событий. Ну, то есть, с событиями, конечно, мы же все живые люди, радуемся и огорчаемся, делаем глупости и совершаем поступки, просто работаем и в меру сил отдыхаем. Но ничего неожиданно важного, с моей точки зрения, не происходило. Я съездила в Москву и поговорила с мамой. Вроде и ни о чём серьёзном не беседовали, а как-то гора с плеч свалилась; мама повеселела, планировала на зимних каникулах приехать в Бежицы, и даже, может быть вместе с Сергеем Валерьевичем. Бекетов в воскресенье встретил меня в Твери и довёз до дому. Расцеловал тётушку в обе щеки, вежливо раскланялся с Эсфирью и увёл меня кататься на мотоцикле по ледяному полю. Страшно было, как никогда в жизни, но я даже не очень визжала. Во всяком случае, по словам Стаса. Из больницы дядю Мишу выписали ещё через неделю. Подозреваю, что платные палаты в нашей больнице используются не слишком часто, так что пациента, готового выложить живые денежки за отдельный туалет с умывальником и возможность не слушать ночью чужой храп, носили на руках. Он посвежел, стал похож на знакомого мне настройщика и немедленно куда-то уехал. Куда – не сказал. Впрочем, с какой стати он стал бы мне докладываться, какие дела и заботы влекут его прочь из тихого городка? Кстати, в его тайниках лежали Две коробки, похожие на обувные, чёрная, побольше размером, и серая, завёрнутая в газету. На газете стояла дата – 19 февраля 1990 года. Всё это я сложила в ту же банковскую ячейку, где коротали время доставшиеся от бабушки балалаечные раритеты. На мой вопрос, вернуть ли секретные материалы владельцу, он усмехнулся и ответил: – Пусть полежат. Есть не просят. Ну, и пусть лежат… Эсфирь сходила к директору нашей школы и побеседовала. Я при этом разговоре не присутствовала, у меня был урок в любимом шестом классе, но о разговоре подруга, конечно, доложила. Ей предложили испытательный срок на два месяца, до весенних каникул. А потом – по результатам. Если возьмут на постоянную работу, то будет и служебная жилплощадь, не дом, конечно, а квартира в одной из пятиэтажек. Эсфирь задумалась и уехала в Москву на следующий же день. – Не вернётся, – авторитетно заявила тётушка в тот же вечер. – Она думала, получит всё и сразу, а не вышло. – Кто знает, – я бы пожала плечами, но была занята, красила правый глаз. – Там у неё тоже не мёд с сахаром: с работы пока не уволили, но могут после Нового года попросить, квартира арендная, муж бывший… А здесь хотя бы цены на жизнь ниже, и намного. Посмотрим. – Посмотрим, – согласилась Розалия. И больше мы об Эсфири не говорили. А, нет, вру: в тот же вечер о ней спросил Стас. Собственно говоря, красилась я во вторник по поводу, а не просто так: в Бежицах открылся бар. Не пивная забегаловка, а настоящий бар, при ресторане в лучшем (он же единственный) отеле города, с баристой-турком и сильно накрашенной блондинкой-официанткой в мини-юбке. И нас с Бекетовым, как видных граждан города, пригласили на открытие. Почему уж решили открыться во вторник, а не в пятницу, я не знаю, но мы, разумеется, не стали отказываться. Что ж, дайкири оказался весьма на уровне, а музыка звучала ровно на той громкости, чтобы не бесило во время разговора и можно было потанцевать, если захочется. Да, и кофе! Кофе, сваренный белозубым усачом, был выше всяких похвал! Лучше даже, чем тот, что варила Эсфирь. Вот тут-то Бекетов и поинтересовался, куда пропала моя гостья. – Уехала, – я пожала плечами. – Может, и вернётся после Нового года, ничего не говорила. Расскажи лучше. откуда у нас взялся такой экзотический бариста? – Приехал из Твери, откуда тут все берутся? Девицу привёз с собой. Ещё, по слухам, привёз большую клетчатую сумку с турецким кофе и бутылки с какими-то настойками. Они сняли дом тут рядом, на улице Шишкова… – Здесь всё рядом, – меланхолично сообщила я. – Посмотрим, надолго ли нам это счастье. И мы снова пошли танцевать. Так вот, две недели, или даже чуть больше, ничего не происходило. А вот ближе к середине декабря посыпались всякие события. Для начала, нашу школу закрыли на карантин: у троих ребят обнаружили корь. Конечно, каникулы увеличились на две недели, но новогодний праздник, который мы готовили уже два месяца, отправился псу под хвост! То, что дети огорчены, я увидела ясно по их опрокинутым личикам, но и спорить с медициной было невозможно. Поэтому пошла к директору и предложила перенести празднование на Старый Новый год. Ну, раз уж нам так повезло, и в нашей реальности праздники удваиваются, странно было бы этим не воспользоваться! Поскольку каникулы у меня стали больше – а зарплата, замечу, уменьшилась – я решила заняться всем тем, что откладывала с момента переезда в Бежицы, а именно, закончить с бабушкиным наследством. Завершить, наконец, вопрос с содержимым банковской ячейки, встретиться с господином-обладателем бархатного голоса, перевести на своё имя деньги с банковского счёта… Да, и ещё же исторические изыскания! Ну ладно, диск с газетными материалами я в Москву возьму. Но вот городской архив, куда я так и не добралась, никак не прихватишь. Значит, решено: два дня полностью посвящаю городскому архиву. За два коротких визита в его структуре – там, где она была – я более или менее разобралась, значит, можно провести время с пользой. Тётушка же, узнав о внеплановых каникулах, неожиданно обрадовалась. Ну, её тоже можно понять: новогодних праздников в школе с одними и теми же музыкальными фрагментами и хоровыми песнями она видела за время своей работы очень много. Обойтись один раз без дворника Василия Карповича в роли Деда Мороза сумеет, не заплачет. – Раз свободы у нас стало так много… – сказала она. – А денег так мало… – подхватила я. – Ерунда, – отмахнулась Розалия. – Деньги я почти и не тратила в последние годы. Много ли мне надо? Так вот, я взяла себе путёвку в санаторий. Как раз в поликлинике предложили по пенсионерской квоте. – Супер! Опорно-двигательный? – Нервно-паралитический, – передразнила она. – Обыкновенный санаторий, общего профиля. Буду принимать жемчужные ванны, гулять в лесу и кокетничать с бодрыми старичками. От решения до его исполнения у тётушки было рукой подать, так что четырнадцатого декабря она мне сообщила новость, а шестнадцатого уже и уехала, как раз до Нового года. Я же размышляла, встречать праздник в Москве с мамой, или вернуться в Бежицы и отметить с Розалией, Стасом и… и хватит. Ну ладно, ещё Виктор, брат Стаса, и его жена Таня. Впрочем, что тут думать: раз санаторные две недели у тётушки заканчиваются тридцатого, значит, вернусь. В конце концов, маме есть с кем чокнуться шампанским в новогоднюю ночь. Городской архив представлял собой большую комнату в полуподвале – действительно здоровенную, метров пятьдесят, не меньше, уставленную стеллажами. На стеллажах этих плотными рядами стояли папки. Часть полок была подписана, например, «землеустройство», «жилищное строительство», «коммун. хоз.», часть же оставалась безымянными. Самое же страшное было даже не количество папок, а пыль. Там, в дальнем от входа конце комнаты, она лежала серым сугробом. Или мне это показалось? Короче говоря, я посмотрела на пыльные барханы и дезертировала, в чём и созналась Бекетову, когда мы, по возникшему уже обыкновению, проводили вечер в баре «Львиная нора» за чашкой кофе и бокалом вина. – И что ты будешь делать? – спросил Стас, пригубив кофе и поморщившись. Я пожала плечами. – Найду агентство, которое занимается восстановлением семейных архивов. Заплачу им денег из бабушкиного наследства, если это не сто тыщ мильёнов, и удовлетворю своё любопытство. – А если именно что эти самые сто тыщ? – Ну, тогда любопытство моё замолчит и уползёт в угол. Ему не привыкать. – Вообще-то я о тебе чертовски мало знаю, – сказал он вдруг. – Хотя вроде видимся чуть не каждый день, я с родителями реже встречаюсь. – А ты спроси! – слегка обиделась я. – Ты ж не задаёшь вопроса, а наблюдаешь, словно посторонний. – Спрошу, – ответил он сухо. – Вот только каждый раз, как я уже почти сформулировал вопрос, ты вдруг хлоп – и поворачиваешься совсем другой стороной, и оказывается, что я ещё чего-то о тебе не знал, и вопросы надо задавать другие. Отвечать я не стала. Так мы сидели над остывшим кофе и молчали. Вообще вечер был странный: бармена-турка не было на месте, и кофе оказался гадким, словно растворимый. А может, он растворимым и был? И официантка работала другая, не развесёлая блондинка, которая иной раз и танцевать выходила под особо зажигательную музыку, а неизвестная никому шатенка с унылым вытянутым лицом. – Пойдём отсюда, – сказал Стас внезапно. – Ну их. Музыки, похоже, не будет, потанцевать нам не светит. Лучше погуляем, там хорошо, опять снег пошёл… И в самом деле шёл снег, крупными хлопьями, как в мультфильме. Я поймала снежинку на перчатку и любовалась, пока она не растаяла. – Теплеет, – сказал Стас озабоченно. – Завтра всё раскиснет, и будет нам на Новый год снег с дождём и грязь по всему городу. – До Нового года ещё почти две недели, и раскиснуть успеет, и замёрзнуть. Зато на таком снегу следы остаются отличные. Вот представь себе, произойдёт стрррашное преступление, и ты прямо по следам негодяя и найдёшь. – Преступление? Здесь? – губы его расползлись в улыбке, и я не удержалась. Встала на цыпочки и потянулась поцеловать. Как раз в этот момент его телефон заиграл призывную мелодию «Наша служба и опасна, и трудна». – Дежурный звонит, – нахмурился он. – Да, алло! В трубке квакал неразличимый голос. Стас слушал, и прямо на глазах превращался в капитана полиции Бекетова. Брови сдвинул, угукал мрачно… – Наряд там? Сейчас буду, – отключившись, он посмотрел на меня. – Ты прямо будто знала. Меня вызывают на место происшествия, на улице Декабристов в частном доме найден труп, возможно, криминальный. Извини, проводить не смогу. Мне стало холодно, прямо мороз по спине пробежал. – Можно, я с тобой? – я уцепилась за его рукав. – Отправишь оттуда какого-нибудь сержанта, чтобы меня проводил. Тётушка уехала, мне одной возвращаться в пустой тёмный дом просто страшно. Бекетов посмотрел на меня с сомнением. – Тат, там труп. Настоящий. – Я не буду смотреть, честное слово! – быстро сказала я. – Ни-за-что! Кстати, а где это – улица Декабристов? – Ну здрасте! Рядом совсем. Тут два квартала пройти в сторону кладбища, и налево, к реке. Улица небольшая, десяток домов, только частные. Половина вообще нежилые, – он покачал головой. – Ладно, пошли. Действительно, пошлю кого-то из патрульных на машине тебя домой отвезти. «Совсем рядом, – крутилось у меня в голове, пока я шла следом за ним по скользкой мостовой. – Совсем рядом. Здесь всё рядом. Тьфу, отстань от меня, дурацкая присказка!» Дом был старым и деревянным, но явно жилым: окна целые, занавески за стеклом, похоже, чистые, крыльцо поправлено. На посеревшей крыше виднеется свежая заплатка из новенького белого шифера. В таких домах разрушение начинается с крыши и с крыльца, а дальше уже от оконных стекол остаются осколки, проседают стены, и дом превращается в развалину. А тут кто-то заботился, подновлял. Правда, снег на крыльце оставался девственно чистым, похоже, что после начала снегопада никто по ступенькам не поднимался… – Докладывай, Гуляев, – приказал капитан. Гуляев покосился на меня, но заговорил. – Так что патрульные объезжали район согласно вашему приказу, и заметили в саду тёмную массу. Посмотрели – а там того… труп. Женщина. Холодная уже. – Опознали?