– И? – Хочешь сказать, что тот, кто об этом узнал, решил ее наказать? – Я просто уверен в этом. Причем этот «кто-то» узнал об этом не так давно. Иначе вряд ли она прожила бы в нашем городе спокойно двадцать лет, работая у всех на виду в магазине. – Да… ну и дела. К Петрову подбежал помощник, протянул ему маленькую растрепанную куколку размером с ладонь. – Смотрите, шеф, кукла! Судя по ее виду, она точно была не из прошлого, поскольку выглядела, если не считать нескольких темноватых пятен от влажной земли на юбочке из темно-зеленой ткани да земляных крошек на светлых волосах, вполне чистой. – Странная находка, – покачал головой Егор. – С чего бы тут взяться кукле? – Да, может, она оказалась здесь случайно? – предположил помощник, Андрей Полянкин, молодой парень с горящими глазами и внешностью ботаника. – Может, здесь семья собирала землянику вместе с детьми, потом присели отдохнуть да и забыли про куклу, потеряли. – Все может быть, – согласился с ним Петров. – На самом деле место здесь популярное, весь город знает эту поляну. Он вертел в руках куклу, рассматривая ее. – Странная она какая-то, на спине вроде бы маленькие прозрачные крылышки… Да и уши необычные… – Это девочка-эльф, – сказал эксперт. – У моей дочки есть похожая. И такого же размера. Жена купила у одной нашей кукольницы. – В смысле «кукольницы»? – В нашем музее несколько женщин организовали клуб кукольниц, они делают куклы ручной работы, самые разные, потом продают. Бизнес у них такой. Ну или увлечение, занятие. Моя жена тоже вот что-то мастерит, да только все больше из салфеток, что-то клеит-лепит, покрывает лаком. Розы там всякие, барышни… Все подряд причем. Накупила разных красок, лаков, деревянных заготовок, сундучков, ключниц… А я и не против, пусть себе развлекается. Сейчас вообще многие женщины увлекаются такими вот вещами… – С салфетками… называется декупаж, – закивал головой Андрей. – У меня матушка тоже разделочные деревянные доски обклеивает, потом раздаривает. – Ну ладно. Я понял. Значит, на самом деле кто-то забыл из детей. Девочка какая-нибудь, что собирала здесь с родителями землянику. Может, кстати говоря, они увидели труп, все побросали да и убежали… – Да? А почему же тогда не вызвали полицию? – Говорю же – испугались. А вот Козлова не испугалась. Как наткнулась на труп, узнала продавщицу – и сразу же ко мне. Разные люди… Егор повернулся к Мише Воронову. – Ты такой небрезгливый и можешь так спокойно есть землянику? Я вот ем, а вкуса не чувствую. – Да я не то что небрезгливый, просто заниматься трупами – это моя работа. – Ты хорошенько осмотрел труп Кленовой? – Что за вопрос? Конечно, осмотрел. Могу повторить: следов насильственной смерти не обнаружил. О причине смерти можно будет сказать только после вскрытия. Но предположить, конечно, могу, что женщина тоже отравлена. У нее губы почернели от земли, но надо будет взять соскоб, чтобы определить состав этой смеси. – Бррр… – закрыл рот руками Андрей Полянкин. – Ну и работа у вас. Я бы не смог. – Привыкай, если собрался в следователи, – сказал Петров. – Но вам не кажется странным совпадением, что у нас в городе уже, возможно, третий труп с признаками отравления? Первым был… ну не труп, конечно, но тоже его пытались отравить, наш учитель Лебедев. Потом – Фаина Осина. Теперь вот, мы только предполагаем, Наталья Кленова. – А у нас еще один труп есть… Был, вернее, – напомнил Михаил. – Помните, когда вы болели, в городе произошло убийство одной молодой женщины. Мой предшественник, Савушкин, уволился, вы же помните, морг был переполнен, и он работал уже не экспертом, а помогал вскрывать трупы умерших от ковида. Короче, не вынес всего этого ада и сбежал из города… – Я помню, о ком ты говоришь. Вера Карагозова, да? Ее любовник Соколовский считался долгое время подозреваемым, но потом мы его отпустили за отсутствием доказательств вины. Она тоже была отравлена… – Да-да, это как раз тот случай, когда из-за ковида экспертиза не была проведена надлежащим образом, и результата вскрытия Карагозовой я так и не нашел. Да и вообще, когда меня назначили сюда, на полках не хватало многих реагентов, да что там – и микроскопа не было, его как бы временно переместили в нашу больницу, в морг! Пришлось заказывать и новый микроскоп, и реактивы, и дезинфицирующие средства… – Честно говоря, я тоже после болезни долго не мог прийти в себя, – вздохнул Егор. – Так много всего пересмотрел, передумал… Короче, я отпустил Соколовского и даже почувствовал перед ним вину за то, что меня долго не было на месте, что я не занимался его делом. Хотя дело закрыли. Висяк. Один из немногих, кстати говоря. Он запнулся, понимая, что зашел слишком далеко в своей откровенности. – Но сейчас-то можно было бы найти образцы того дела для экспертизы? – Ну, конечно, думаю, они еще в кельвинаторе. – Где-где? – Это такой холодильник специальный. Я все сделаю, Егор, – заверил его Михаил. – А я вот все думаю – может, мне попробовать найти тех людей, что потеряли здесь куклу? Дам объявление на нашем городском сайте, мол, нашлась кукла. Помещу ее фото. – Отличная идея. Действуй. Егор отправился на квартиру Натальи Кленовой. Она проживала в старом, барачного типа, двухэтажном доме с желтыми грязноватыми стенами и какими-то темными, неприветливыми и мрачными окнами. Подумалось, что в таких домах люди не могут быть счастливы. Там даже стены источают отчаяние и безысходность. Квартирка Кленовой располагалась на первом этаже, прямо за дверью взвивалась круто вверх старая деревянная лестница с черными, словно прогнившими ступенями. По обеим сторонам крохотного коридорчика находились одинаковые, обитые старым дерматином двери с табличками «1» и «2». Петров позвонил соседям, во вторую квартиру. Вышла тощая старуха в цветастом халате, презрительно сощурила большие голубые глаза. Лицо ее было вытянуто и напоминало морду бассет-хаунда. – Вы к кому? – спросила она сердито. – Моя фамилия Петров. Я из Следственного комитета. Хотел бы поговорить о вашей соседке, Наталье Кленовой. – О Наташке-то? А чего про нее говорить? Шалава, она и есть шалава. Но вот мне лично ничего плохого не сделала. Правда, и хорошего тоже. Мужиков водила, выпивала, но в меру. Но, в общем-то, безотказная. Если что помочь мне надо – всегда поможет. Когда у меня ноги болели, приносила мне из своего магазина продукты, а иногда по моей просьбе покупала в аптеке лекарства. Я одна живу, дети далеко. Петров слушал ее и думал о том, что соседка эта может так вот рассказывать о Кленовой часами, вспоминая все хорошее и плохое, что случалось в их жизни, когда они жили рядом. – Я могу зайти? – Зачем? Я вроде бы все сказала. Вы, наверное, хотите узнать, куда она уехала? Понятия не имею. Я и не видела, как она уезжала. Обычно если она куда соберется, в областной центр например, то скажет, даже спросит, что мне привезти. Я обычно прошу ее привезти одну колбаску, мою любимую, здесь у нас не продается. Но не зашла. Не сказала ничего. Ну, думаю, к мужику уехала. А что еще подумаешь-то? – Убили ее, – тихо сообщил Егор. Соседка подняла на него свои большие водянистые глаза, которые в полумраке коридора показались совсем белыми. Некоторое время никак не могла прийти в себя, хмурилась, думала о чем-то. – Это как же? За что? Кто? – Вот я и хотел поговорить с вами о вашей соседке. Может, вы вспомните что-нибудь, что могло бы как-то помочь нам найти ее убийцу. – Да это просто невозможно! За что можно убить Наташку? Она же, как дитя, совершенно безобидная. Ладно, проходите уже… В тесной, забитой старыми вещами квартирке пахло капустой и еще чем-то неприятным, как если бы где-то что-то гнило или протухло. Соседка сильно шаркала ногами, видно, ей на самом деле было трудно ходить. Она привела его в комнату, заставленную обшарпанной мебелью, усадила на колченогий стул. На столе, на некогда белой, а теперь кофейного цвета кружевной скатерти, стояло много грязных, потемневших от времени и чая чашек, несколько вазочек с засохшими цветами, открытая коробка с печеньем, лежало вязанье. – Я даже не знаю мужиков, что к ней приходили. Какие-то невзрачные, тихие. Сделают свое дело да и уходят. А Наташка красивая была от природы. Ничего такого со своей кожей не делала, разве что кремом иногда мазала, но морщин почти не было. Да и фигура что надо. Как продавщица была хорошая, честная, не обвешивала, не обсчитывала. В квартире у нее всегда чисто, белье тоже свежее. Как выйдет, бывало, во двор, вывесит постельное белье, гляжу – все белое. Спрашиваю ее, ты кипятишь его, Натка, что ли? А она отвечает, мол, Никитишна, в отбеливателе отмачиваю… – У вас, случайно, нет ключа от ее квартиры? Я хотел бы ее осмотреть. – Есть, конечно! Я же хожу, поливаю цветы. У нее знаете сколько гераней? Все подоконники заставлены. И цветут! Господи помилуй, да неужели мне все это не снится и моей Наташки уже нет? Квартира Кленовой была по типу планировки зеркальным отражением квартиры ее соседки, да только на самом деле оказалась чистой. Все старое, угрюмое, вышедшее из моды, несовременное, с налетом сладенькой пошлости и кустарщины, но все равно уютное. Егор внимательно осмотрел две маленькие комнатки, особенно его интересовала спальня, где он надеялся увидеть какую-нибудь вещь, принадлежащую мужчине. Но не нашел. И мужских тапочек не было. Мужчины, наведывавшиеся к Кленовой, либо ходили босиком по ее вытертым коврам и коврикам, либо обували ее растоптанные шлепанцы. Ни бритвы, ничего, что указывало бы на постоянное пребывание мужчины в этом доме. В шифоньере, трехстворчатом, с мутноватым зеркалом посередине, висели яркие, нарядные платья, блузки. Юбки продавщица носила узкие, темные. Потрепанная норковая шубейка, короткая, с вытертыми рукавами, была упакована в полиэтиленовый мешок, сквозь который просвечивал фиолетовый ярлык лавандового средства от моли. Никитишна, которую Петров позвал с собой в качестве неофициальной понятой (поскольку разрешения на обыск пока не получил), скорее даже свидетельницы его осмотра, следуя за ним по пятам, комментировала все подряд, говорила много лишнего, бесполезного, а потом и вовсе расплакалась, устроившись в продавленном кресле в гостиной. В кухне было все прибрано, дешевая посуда в небольшом количестве стояла рядком на сушилке, старые кастрюльки и сковородки прятались в шкафчиках. В холодильнике он обнаружил остатки колбасы, сыра, кастрюльку с овсяной кашей, вскрытую коробку с молоком и кочан засохшей капусты. – Скажите, пожалуйста, какой была ваша соседка? – Натка-то? – Женщина промокнула слезы краешком халата, обнажив жуткое, белое, в сиреневых прожилках, бедро. – Да потерялась она. – В смысле? – Когда-то в молодости она была красивой девкой. Прямо как актриса. Яркая, одевалась красиво. Я же помню ее, какой она была. Но как ребеночка-то ее украли, так и потерялась она. – Какого ребеночка? – Егор сделал вид, что ничего не знает об этой истории. – Да роман у Наташи был. Красивый такой роман. Но жила она тогда не здесь, а в нашем же дворе, но в другом доме, что построили позже нашего, там у нее и квартира была большая, и ванная, ковры, хрусталь… После смерти матери Натка поначалу убивалась, но потом взяла себя в руки, устроилась на работу в скобяной магазин, зарабатывала неплохо. Потом решила выучиться на бухгалтера. Это она мне после уже рассказывала. Но не выучилась. Повстречала в баре, это в центре, знаете, бар «Калиновка», красивого парня, командировочного, вроде из Москвы. Не знаю точно. И так влюбилась, что совсем потеряла голову. Все, что я сейчас вам рассказываю, повторяю, она говорила мне сама. Парень, видать, крепко задурил ей голову, наобещал много. Уехал, но клялся вернуться за ней и забрать с собой. А она забеременела. Вовремя аборт не сделала, все ждала своего любимого. А эта скотина и не думала возвращаться. Короче, исчез он. А Натка наша родила девочку. И вот кто-то в роддоме, кто-то, кто, видать, потерял своего ребенка или не мог родить, короче, кто-то из персонала роддома помог бездетной матери украсть девочку Наткину. Пропал ребенок, и все тут! Да весь город был в шоке от такого! Искали-искали, но так и не нашли. Натка так убивалась, потом потихоньку пить начала. Работу потеряла. Жить было не на что, вот она и поменяла свою квартиру на эту. Все там оставила – и мебель хорошую, и сантехнику… А какая там плитка была, она мне сама рассказывала… Получила деньги, ну, разницу от продажи квартиры, и вообще запила. Вот это уж точно происходило на моих глазах. Иногда напьется, сидит, уставившись в одну точку, и разные глупости говорит… Все мерещилось ей, что она сама кому-то ребенка отдала. Разные истории придумывала. То цыгане забрались в роддом утром, то вроде кто загипнотизировал ее, и она сама отдала дочку, то продала. Я вообще боялась, что она умом тронется – это же надо, такие глупости придумывать! А потом она познакомилась с одним парнем, он в гараже у нас работал. Видать, влюбился в нее. Так он отучил ее от водки. Помог ей, устроил на работу в наш магазин. Заботился о ней, шубу ей купил, правда, с рук взял, но все равно – шикарная шуба, норковая. Подарки ей тащил из города, возил ее на природу. Да они стали вместе на рыбалку ездить. Вернутся с Волги загорелые, довольные. Вот такой счастливой, получается, она была, когда с москвичом своим познакомилась, а потом – с Виталькой. Но расстались они. Он уехал в Сургут на заработки и там женился. Вот такая история. Я боялась, что Натка снова запьет, но нет. Просто она стала какая-то пришибленная. Потеряла интерес к жизни. Утром идет на работу, вечером с работы, и все. Никуда не выходит. К ней подружки заглядывали, звали ее погулять, посидеть в кафе, но она отказывалась. Она на время пришла в себя и в ней заиграла жизнь, вы не поверите, когда ее позвали помочь отремонтировать помещение в старом кинотеатре, где Атамас решила устроить женское общежитие для тех, кого, короче, мужья избивали. Жертвы домашнего насилия, вот! – Атамас? – Ну, Эмма. Вдова нашего известного бизнесмена, Виктора Владимировича Атамаса, царство ему небесное. Такая женщина! Вот ведь не дал бог деток, так она все свои деньги, все силы людям отдает.