– Неважно. Заказать ресторан и купить платье с костюмом – пустяки. Сейчас высажу тебя, ты пойди, обрадуй племянницу, а я – к Петрову. – Ее дома нет, она же теперь у нас штукатур! – засмеялась Тоня. – Спасибо тебе, моя дорогая, за все! Вчера Женя пообещала Петрову, что сама встретится с сестрой Осиной, но утром ее одолели сомнения, в чем она и призналась Тоне. Ну действительно, кто она такая, чтобы заявиться к сестре погибшей в такой горестный момент и допрашивать ее. Нет, побеседовать с ней она, конечно же, может. Но вряд ли та расскажет что-то, что скомпрометирует либо ее саму, либо Фаину. А что, если это на самом деле она убила сестру, чтобы завладеть ее квартирой и деньгами? Хотя, с другой стороны, Фаину отравили таллием… Чертовщина какая-то! Тоня позвонила Егору, призналась в том, что не чувствует в себе уверенности встретиться с родственницей Осиной. Егор ответил, что в данный момент не может поехать с ней, поскольку он направляется к соседке Катерины Фроловой. Труп последней они нашли в ее гараже. – Вы имеете в виду ту соседку, что так активно занималась ее поиском? – Нет, другую. Ее зовут Нина Семеновна Слепнева. Когда она узнала от Марины, что Фролову убили и ее труп нашли в гараже, она задумалась, потом сказала, что, кажется, Катя кому-то гараж продала. Или хотела продать. Словом, она слышала, как к ней пришел человек, мужчина, они разговаривали через дверь, и он спросил, не хочет ли она продать свой гараж. – И что она ему ответила? – Что хочет. Потом они говорили так тихо, что Слепнева ничего расслышать не могла. – Да уж, эти соседи… Который раз убеждаюсь, что это самые полезные свидетели. Особенно вот такие соседки, которые подслушивают возле двери, подсматривают, а некоторые и вовсе записывают, – вспомнила подобные случаи из своей жизни Женя. – Надеюсь, поведаете мне потом, что интересного она рассказала. Хотя самая главная деталь уже меня удивила – мужчина! Если был мужчина и он, заманив Фролову в гараж, расправился с ней, то моя версия относительно причастности ко всем этим преступлениям Фаины становится нежизнеспособной. Да, вот еще вопрос! Таллий. Не думаю, что его можно вот так запросто купить в аптеке, как, скажем, крысиный яд. Ваш эксперт что думает по этому поводу? Но на этот вопрос Петров ответить не мог. Пока не мог. Эксперт сказал, что занимается этим вопросом. – Он сказал что-то про анализ воды… Вроде бы там используется этот таллий, в лабораториях. Женя все-таки решила встретиться с сестрой Фаины Осиной. – Как ее зовут? – спросила она у Егора. – Софья Евгеньевна Осина. Так уж всегда получалось, что Женя, пытаясь помочь следствию в прошлом, вот так же, как и сейчас, ехала к свидетельнице совершенно неподготовленной. Она понятия не имела, кем представиться и о чем с ней говорить. Пусть это будет экспромт, решила она. Впрочем, как всегда. И она очень, очень удивилась, когда, приехав по адресу, где проживала Фаина, позвонив и услышав женский голос за дверью, так и не была допущена в квартиру. – Да вы не бойтесь, я просто поговорить о вашей сестре, – мялась на пороге Женя, не зная, какие найти слова, чтобы ей открыли, чтобы вызвать женщину на разговор. – Я же ясно сказала вам, что не открою и разговаривать с вами не собираюсь. Вы все здесь сделали все возможное, чтобы убить мою сестру. Она была ангелом, она всем помогала, а теперь ее нет. – Вы можете хотя бы сказать, могла она сама покончить с собой или же ее отравили? – Ее убили, разве не ясно? Моя сестра была жизнелюбивым, я бы даже сказала, жизнерадостным человеком. Правда, до поры до времени. А потом случилось то, что случилось. Из моей сестры словно душу вынули. Вы кто вообще такая? – Понимаете, я могла бы обмануть вас и сказать, что я следователь или помощник следователя. И тогда вы, быть может, и открыли мне, – испытывая самый настоящий стыд и находясь в замешательстве, тихо проговорила, прижавшись щекой к двери, Женя. – Скажу честно, что я никакого отношения к правоохранительным органам не имею. Просто один мой хороший знакомый чуть не умер, потому что его тоже пытались отравить редким ядом, понимаете? И еще несколько человек в нашем городе были отравлены и умерли. Вот я и хочу помочь следствию, постоянно думаю о том, кто бы это мог быть, этот убийца, маньяк… Даже больше скажу, сейчас, когда вашей сестры не стало, официальное расследование склонно считать, что этот убийца – Фаина. Но вы-то хорошо знали свою сестру, поэтому я и хотела поговорить с вами, быть может, вы знаете что-то такое, что поможет следствию отказаться от этой версии, которую я считаю ошибочной. – Я ничего не знаю и знать не хочу! И если бы и знала, то вам бы точно не рассказала. – Понимаете… – Женя уже поняла, что надо идти до конца, пока Софья Евгеньевна вообще еще реагирует на ее слова, пока хоть что-то да говорит. – Следователь считает, что ваша сестра – старая дева, а потому она ничего не знала о любви, о страсти и резко осуждала всех тех, кто поддавался этому чувству и совершал ошибки. Она бывала свидетельницей того, как женатые или замужние люди встречались где-то… Как бы вам это сказать… Она встречала парочки в укромных местах… Вы понимаете, о чем я? Она была способна выдать чью-то тайну из принципа? – Да моя сестра всегда придерживалась правила, что молчание – золото! Какие глупости и пошлости вы мне говорите! Пожалуйста, оставьте меня в покое! По голосу Женя определила, что женщина еще не старая, средних лет, ее речь хорошо поставлена, она неглупа и сильно взволнована, но, однако, не собирается прекращать разговор, напротив, хочет узнать больше о том, почему ее сестра, уже покойная, находится под подозрением. – Слышите? Она никогда бы не стала раскрывать чужие тайны! – воскликнула женщина, и Жене показалось, что она всхлипнула. И тут произошло чудо – дверь распахнулась, и Женя обомлела, увидев перед собой практически точную копию покойной Фаины Осиной (если судить, конечно, по той фотографии, которую она видела в кабинете Петрова). Разве что ее сестра была помоложе и волосы посветлее. Очень красивая, утонченная женщина. Современная, в белых летних брюках и черной блузке. Волосы ее были повязаны черной лентой. Глаза заплаканные, веки при- пухли. – Входите. На самом деле, разговариваем через дверь, соседи еще услышат… Вы извините, что не пускала вас. Мне здесь не по себе, понимаете? Предупреждаю сразу – на ваши вопросы отвечать не стану. Но просто хочу, чтобы вы передали всем тем, кто знал Фаечку и дружил с ней, что она никого не убивала, это понятно? – Да, конечно, понятно! Женя почувствовала себя неловко. А что сейчас говорить? Спрашивать-то как бы уже и нельзя, ее же предупредили, что на вопросы отвечать не станут. – Честно говоря, я не была знакома с вашей сестрой и занимаюсь самостоятельно расследованием всех этих убийств… – Вот вы сказали, что в городе было совершено еще несколько убийств. И что же, полиция думает, что всех убила моя сестра? Вы серьезно? – На человека, который уже не сможет ничего отрицать, проще свалить все преступления, – ответила Женя, испытывая стыд за эти слова. Понятное дело, что она только что причинила боль Софье Евгеньевне. – Для меня сейчас главное – похоронить Фаечку и быстро вернуться домой. – Да, еще поговаривают, вернее, существует версия, будто вы, как единственная наследница, могли быть причастны к смерти вашей сестры. – Женя уже готова была зажмуриться, словно это изолировало бы ее от несчастной родственницы жертвы. – Я не нуждаюсь. У моего мужа бизнес, у нас все есть. Можете проверить, вернее, пусть полиция или следователи, я не знаю, проверяют. И я могла бы, скажем, отказаться от наследства, но я же не полная дура, чтобы это делать! Пусть доказывают! И вообще, что это за следователь такой, который собирается свалить либо все преступления на Фаю, либо убийство моей сестры – на меня. Бред какой-то! Пусть только попробуют! У меня есть адвокат, он быстро всех поставит на место! При слове «адвокат» Женя разрыдалась. Совершенно неожиданно, словно взорвалась изнутри горечью, обидой, отчаянием, страхами. Ее заколотило, плечи ее словно окаменели, а из горла рвались какие-то странные животные звуки, похожие на рычание. – Господи, деточка, да что такое с вами? И Женя, забыв, где находится и по какому поводу явилась, принялась изливать этой женщине душу. Рассказала, заливаясь слезами, о своей любви к Борису, о том, что он бросил ее и что теперь она просто не знает, как жить дальше. Пыталась объяснить ей, почему уехала от него сюда, в Калину, с подругой, чтобы почувствовать себя хотя бы немного свободной и заодно отпустить мужа, чтобы и он тоже занимался своими делами, не отвлекаясь на нее. Что очень боялась уподобиться тем женщинам, которые пускают корни в своих мужей или даже впиваются в них своими щупальцами, не давая дышать. Что боялась какой-то любовной усталости, того, что быстро надоест мужу… Все-все мысли высказала вслух и сразу же почувствовала себя легче. Но тут же спохватилась, что наговорила лишнего, а так нельзя, ведь эта Софья, возможно, убила свою сестру… – Ладно, вы извините меня… Я не должна была рассказывать вам о том, что думают следователи, расстраивать вас и тем более пугать. Просто я надеялась, что вы, быть может, знаете что-то такое о вашей сестре, что поможет поскорее выйти на ее убийцу. – Да я и без того голову себе сломала, думая обо всем этом. – Скажите, Софья Евгеньевна, – Женя вдруг вспомнила то важное, что мучило ее последнее время, но о чем она всегда вспоминала в последний момент, как это было и сейчас, и с Петровым, – ваша сестра говорила вам что-нибудь про воду? – В смысле? Про какую воду? – Ну, вот про эту, которая в кране, обычную, что мы все пьем. – Опять не поняла. А что она должна была мне сказать? – Ну, быть может, она решила сделать анализ этой воды, знаете, как это бывает? Может, привкус какой появился… – Вы хотите сказать, что вода в городе отравлена? – У Софьи Евгеньевны даже рот открылся, и она некоторое время стояла с открытым ртом и с выпученными глазами, словно только что глотнула отравленной воды. – Нет, не то… Ладно, забудьте… – Постойте… Знаете, да, действительно, Фая отдавала воду в лабораторию, заказывала анализ. Хотела сравнить ее состав с составом родниковой воды, которую она всегда использовала для своих отваров, короче, всегда и все делала с чистой водой. – И? – Точно. Был у нас с ней такой разговор, но довольно давно, несколько лет тому назад. – И куда она относила воду? – Ну, этого я вам сказать не могу, но не думаю, что в Калине так уж много лабораторий подобного типа. Но главное, вот я только что вспомнила, что анализ удивил ее и разочаровал. Выяснилось, что та вода, что течет из крана, то есть городская вода, водопроводная, чистая, хорошая и даже, как говорила сама Фая, сладкая. А вот родниковая – там процент аммиака зашкаливает! Ну вот и вспомнила все. А почему вас вдруг заинтересовала вода? – Вот именно по этой причине я и спросила вас – кто-то сказал, будто бы у нее был конфликт из-за воды… – Женя просто тонула в собственной лжи, и надо было срочно исправлять положение, менять тему. – Вы еще не встречались со следователем? – Я только вчера вечером приехала, вот сижу здесь, думаю, с чего начать… У меня какой-то страх, навязчивые мысли, как будто бы и мне что-то угрожает… И я больше всего боюсь увидеть Фаю. Мне кажется, что у меня сердце разорвется, когда я увижу ее там, в морге. Знаю, что надо уже действовать, но меня охватило оцепенение, я словно покрылась льдом. И мне страшно, страшно… Вот, повторяю одно и то же. Места себе не нахожу. – Хотите, я вам помогу? Мы вместе с вами поедем к следователю, и вы у него спросите, когда можно будет забрать тело. – Тело… Звучит-то как жутко! Вы не представляете себе, какой была Фая. Никто ее не знает лучше, чем я. Подождите… Она принесла альбом в красивом кожаном переплете и принялась судорожными движениями листать его. Женя увидела на фотографиях Фаину. Молодую, красивую, с волнистыми, красиво уложенными волосами, такую нежную. Или вот, снимок из юности, где она совсем еще девчонка с копной светлых волос, с сияющим лицом и белозубой улыбкой. Или она вместе со своей сестрой («Мы с Сонечкой. Лето 1984 г. Ялта»). – Какая красивая, – сказала Женя. – А почему же она так и не устроила свою личную жизнь? – Любила одного парня, а он женился на другой, более смелой, что ли… Фаечка была очень скромной, от мужчин шарахалась, а вот этого парня любила очень. И все бы получилось, я думаю, если бы она в чем-то ему уступила, если бы позволила себе любить, отдаться этому чувству. Вы понимаете, о чем я? Мужики, они же все очень грубые, категоричные, самолюбивые. И воспринимают отказ как унижение, понимаете? – Хотите сказать, что она была однолюбка? – Да. И это ее трагедия. – Что же это получается, она всю жизнь страдала по одному мужчине? – Скажу вам честно – спустя годы они начали встречаться. Фая преступила грань, как она выражалась, и стала его любовницей. Он ведь был женат. Они встречались тайно. И эти отношения, эти невыполненные им обещания уйти от супруги и жениться на ней – они тянули из нее всю душу. Она страдала, но и расстаться с ним уже не могла. Она жила этими встречами… И это просто счастье, что она увлеклась своими букетами, куклами, она сама мне признавалась, что ей так жить стало легче. – Вы часто с ней общались? Перезванивались? Вы же живете в Екатеринбурге? – Да, часто, хотя виделись редко, это так. Но я была в курсе всех ее дел, она рассказывала мне о выставках, делилась своей радостью, когда продавала что-то на «Ярмарке мастеров», всегда спрашивала, не нужны ли мне деньги, но я сама готова была помочь ей, потому что у нас с мужем есть такая возможность. С ней вдруг произошла перемена. Она замолчала. Оглянулась и странно так посмотрела на Женю. – Я должна ее похоронить и уехать. Я не могу здесь долго оставаться. Знаете, если ваше предложение еще в силе, я готова отправиться с вами к следователю. Надо поскорее все уладить, а потом я начну готовиться к похоронам. Я уже посмотрела по интернету, у вас тут несколько похоронных бюро.