— Ты, должно быть, шутишь, Жень? Такого порядка в доме я давно не видел! — Роберт вытянул вперёд ладони, как бы успокаивая хозяйку. — Ты ещё мою квартиру не видела. О… и лучше тебе её не видеть. Удар хватит! Она посмеялась и посадила гостя за стол. Первый этаж одновременно служил кухней и залом основного времяпрепровождения. Аврора, сидя на полу, играла с мячиком. Подбрасывала его вверх, а затем ловила. — Не разбей ничего, Милая! — сказала ей Женя, но дочь, поглощённая игрой, кажется, и не расслышала. — Значит, проголодался с дороги? — Даже очень! — Дай мне несколько минут, и я тебя накормлю. Женя забегала от холодильника к столу. В это время Роберт открыл тетрадку и записал некоторые мысли. На многое его не хватило. Ведь через каких-то несколько минут перед ним и правда уже стояла тарелка с куриным супом, маринованные огурчики с помидорами, морковный салат и стакан яблочного компота. — Приятного аппетита! — запыхавшись, сказала Женя, убирая упавшую на глаза прядь волос. — Покушай со мной, — предложил Роберт. — Нет, что ты, я не голодна… Ну… ладно. Так и быть. Женя налила себе в тарелку суп и села напротив него. Семь часов дороги, семь часов глубоких воспоминаний отняли у Роберта много энергии. И теперь он с удовольствием восполнял её. Съедал практически всё, до чего можно было дотянуться рукой. — У тебя хороший аппетит! — подметила Женя. — Ну а чего ж! С такой хозяйкой и не такой будет! После обеда они отправились на прогулку. Женя решила не брать с собой Аврору, так как та крепко уснула в обнимку с мячиком. Они шли по тихой, безлюдной улочке. Вскоре завернули к лесу. К тому самому, в котором они проводили в детстве много времени. Роберт не знал, о чём спросить у Жени. Слова почему-то застревали в груди. — Где работаешь? — всё же выдавил он из себя. — В школе. Учительницей. — Ого! Значит, решила работать с детьми? — Особого выбора-то и не было. Здесь у нас какой уж выбор. Здесь про это слово лучше сразу забыть. Устроилась туда, где имелась возможность, вот и всё, — вздыхая, проговорила Женя. — Жень. Но почему ты не уехала? Почему осталась здесь? — Даже не знаю, что и ответить… Сама вот задаюсь этим вопросом. И правда, чего я здесь? Но потом думаю: куда я с ребенком-то? Кому я нужна там, у вас в городах? Женя помолчала с минуту. Затем тихо продолжила: — Встретила я его сразу после школы… Подружились. Так близко, что вот… забеременела. Прошло какое-то время. Поженились. Начали жить вместе. Потом — Аврора. Но вот год назад он умер. И теперь у меня ещё меньше сил, чтобы куда-то уезжать. Одна я и не справлюсь с этим. — А я ведь даже и не знал. Не знал, что ты вышла замуж. И тем более, что ты… теперь одна. — Ничего, Роберт. Это жизнь. Мы взрослеем — и всё меняется. Своих хлопот хватает каждому сполна. Куда уж чуждые проблемы вертеть в своей голове. У всех они свои. — Нет же. У меня… нет проблем… Совсем. — Значит — ты счастливый человек! — улыбнулась Женя. — Не могу с этим согласиться, — покачал головой Роберт. — На самом деле мне кажется, что я совсем заплутал… И оттого, что не хочу этого замечать, притворяюсь будто всё хорошо. Как некое спасение. — Что же там у тебя такого, что ты пытаешься от этого спастись? — Да вот как-то непонятно… Вроде-то оно всё хорошо. Внешне. А вот если вглубь всмотреться — тьма тьмущая. Не видно ни зги. И даже неясно, куда двигаться. И самое главное — зачем. — Что, кризис? — А чёрт его знает, как это назвать. Кризис ли, депрессия ли. Но что-то не так — это точно. Вот сейчас я приехал, гляжу вокруг и понимаю: там, в городе, у меня точно что-то не так. Я отчаянно от чего-то убегаю. Внутренне. Но сам я там этого не понимаю. Довёл до некого автоматизма, который со временем становится совсем неосознаваемым. А вот здесь — как будто задышал. И посмотрел на всё со стороны. И понял: всё ужасно. Всё ужасно, Жень! Мне противна моя жизнь! Фу! Чертовски противна! Ненавижу я её. Этот огромный грязный вонючий город. Покоя там нет, покоя. Всё пытаюсь как-то сонастроиться с собой. Почувствовать свет, что ли, какой-то внутри… А никак не выходит. То надо сделать, это нужно успеть. Столько дел — и времени на себя не остается совсем. Хотя все эти дела, они как бы для блага. Для себя же. Для денег. Для того, чтобы было что есть. Пить. Надевать. Было с кем и где гулять… Уф. Что-то аж голова разболелась. Давай-ка присядем на полянку. — Давай, — кивнула Женя. Они устроились на траве. Роберт продолжал: — Вот ты написала мне, что я успешный журналист. Что в столь юном возрасте уже карьеру сделал. Так ведь всё это — чепуха! Да-да, для меня это всё — че-пу-ха. Потому что не нравится мне писать о том, что я пишу. Меня сушит эта работа. Понимаешь, я хочу что-то красивое и умное писать. Что-то глубокое и чувственное. Что-то… сам даже не знаю что. Но что-то необычное. Что-то, что высечет моё имя на плоти времени. Истории. С пятнадцати лет, как уехал, мечтаю написать свою книгу — а не выходит. Там мотаюсь, здесь успеваю — и всё, сил нет. Ни на что. Пытаюсь развлекаться, в городе развлечений много! У-у! А потом наутро так вообще жить не хочется. В такую чернь пускаешься порой, что даже тошно от себя становится… Это дыра. Дыра, Жень, в которую я падаю. Я ещё молод, но уже понимаю все эти вещи. О, я отлично их понимаю! — А в чём же причина? — спросила Женя, пристально глядя на Роберта. — Почему бы тебе не бросить всё на время и не написать книгу? Свою. Настоящую. Почему? — Эх, — тяжело вздохнул Роберт. — Вот и я себя спрашиваю, Женька. А почему. Я пробовал. Не могу писать. Ну вот вообще. Не пишется никак. Как будто я и не знаю, о чём писать. Вроде хотеть-то хочу, а вот взять и написать — не удаётся. Может, не созрел. Чтобы написать книгу, нужно ведь самому быть чем-то наполненным изнутри, чтобы выразить это на страницах. А я как будто потерял стержень… Самый главный стержень, на котором и строится писательское начало. Так, статейки настрогать — это нетрудно. Но вот душу вложить в свой — и именно в свой текст — с этим беда. — А может, всё дело в музе, а? — Улыбнувшись, Женя мягко хлопнула Роберта по плечу. — Вернее, в её отсутствии? — А кто ж его знает. — Слабая улыбка озарила и лицо Роберта. — Может, и в ней… * Спустя четыре часа Женя подошла к окну и закрыла его. — Дождь разыгрался, — сказала она. Тучи добрались и досюда, подумал Роберт, вспоминая того мужика из автобуса. Аврора уже проснулась и играла со своим игрушками. Ей совсем не было дела до дождя, что буйствовал снаружи. В доме было спокойно и надёжно. Женя принялась за приготовление ужина. И вскоре они втроем вкусно поели. Затем Аврора убежала играть дальше. — Что за лекарство? — спросил Роберт, увидев, как Женя после еды запила какую-то таблетку. — Да так… после смерти мужа началось, — неохотно отвечала Женя. — Руки покрылись красными пятнами. И до сих пор, как ни стараюсь, не проходят. — Покажи, — попросил Роберт. — Пожалуйста. После нескольких секунд раздумий Женя протянула ему свои руки. С внешней стороны они были покрыты мелкими красными точками. — Какая-то сыпь, — сказала она. — Не знаю, откуда. Но очень чешется. С каждым разом все сложнее и сложнее терпеть. Порой — просто невыносимо. — Может, аллергия на что? — Роберт потёр затылок. — У меня никогда не было аллергии. Ни на что. — Женя вдруг быстро убрала свои руки. — Пора укладывать Аврору. Она вышла из-за стола и отправилась вместе с дочкой на второй этаж. Когда там погас свет, спустилась, держа в руках постельное белье с подушкой. У лестницы включила висевший на стене синий ночник. — Вроде уснула, — тихо сообщила Женя. И, встав по центру комнаты, задумалась. — Я постелю тебе на диване. Заранее. Когда захочешь, ляжешь. — Хорошо. Пока Женя застилала место ночлега Роберта, тот смотрел на неё и размышлял. «Мне хорошо здесь. День пронёсся так, будто он и вовсе не начинался. Как будто я живу здесь всю свою жизнь». Странные метаморфозы с восприятием времени у Роберта продолжались. — Знаешь, фантасмагория заключается в том, — произнёс он вдруг, загадочно глядя куда-то перед собой, и Женя тут же повернулась к нему, — что чаще чувствуешь себя по-настоящему хорошо именно в чужом доме. Вот когда я ступил на порог твоего дома, Жень, меня пронзила пуля отчаяния. И сожаления. От того, что у меня нет такого же уюта. И вообще нет этого чувства в жизни. Да что тут говорить… Я даже и не пытаюсь его создать. Совсем упустил это из виду. И как тут можно говорить о каких-то значительных изменениях в душевной жизни, если я смотрю на свой нынешний дом как на нечто чужое? А ведь точка отсчёта человека, пожалуй, начинается с его дома. Я это вот сейчас понимаю. Всегда должно быть такое место, куда должно хотеться вернуться. Иначе совершенно теряется смысл. И начинается хаос. Я сам делаю из своей жизни хаос. А ведь всё в моих руках… Хех… Только в моих — сделать его таким, как мне будет по душе. По-домашнему, с любовью. Только вот с любовью у меня проблемы. Неоткуда её брать. По-моему, у всех с ней проблемы, да? Она то есть, то кончается. То снова бьет ключом, то снова испаряется. Какая-то странная — эта любовь. Непостоянная. Ух, даже стихами уже заговорил! Да… скоро так до поэта договорюсь. В общем, что я хочу сказать… Невозможно за любовь ухватиться и не отпускать. Может то, что мы привыкли называть любовью, и не любовь вовсе, Жень?.. Может, это всего-навсего иллюзорная чушь — и не более? В детстве, как болезнь, мы её проживаем, а потом на всю жизнь у нас вырабатывается к ней иммунитет, а? — То есть мы с тобой были больны в детстве? — спросила Женя. — Возможно, — кивнул Роберт задумчиво. — А теперь нас не может взять эта зараза? — Если только не мутировала… * — Может, это отголоски твоего кризиса? — предположила Женя, сидя напротив Роберта. Была ночь. Они за кухонным столом по чуть-чуть пили яблочное вино, уже пятый час неторопливо ведя беседу. — А чёрт его знает, — пожал плечами Роберт. — Просто знаешь, живём мы все, Жень, коммунизм у нас, вроде бы всё здорово. Но вот в душе у меня как-то тревожно. Как будто скоро всё это уйдёт. Исчезнет. Сотрётся. Понимаешь, и тогда вообще непонятно будет и мне, и другим: а что же дальше-то? Куда дальше-то? И главное — зачем? И ощущение, что смутные, тяжёлые времена ожидают наши души. Уже давно чувствую, что тучи надвигаются к моей собственной. И понимаю: если что-то в ближайшее время у меня в жизни не произойдёт, я просто однажды взорвусь изнутри. Безумие какое-то, согласись? Сейчас какой-то бред несу, ей-богу… Сам даже теряю смысл, к чему я это все говорил… Так… Так вот. Про будущее. Мне отчего-то кажется, что и следующие поколения, через десять, двадцать, тридцать лет, они так же будут пропитываться этой внутренней темнотой. Бессмыслием происходящего, что ли. Даже не знаю, как ещё можно выразиться. — Тревожишься за следующие поколения? — Да не то чтобы. Сам просто хочу остаться на плаву. Хоть как-то обозначить своё присутствие на карте мира. Вот — я. Я — есть. Может, так я всего лишь пытаюсь сохранять связь с реальностью. Понимать, что я — часть неё. Неотъемлемая, обязательная. Но что-то вечно проблемы со связью… Постоянно барахлит провод или ещё чего. Слышится треск. Всё пытаюсь услышать голос на том конце — внятный и понятный — но там всегда молчание. В такие мгновения чувствую себя невыносимо потерянным. Ужас просто. Хоть кричи. Хоть бейся головой об стену. Да вот толку-то… — А по-моему, ты слишком много думаешь о том, о чём думать хоть и важно, но не нужно. Так можно ведь и пресытиться. Негатива вокруг — переживай его, не переживай — всегда будет в достатке. Правда… что я говорю… Сама им пропитана до самого своего основания. Из него и состою. Потому-то и написала тебе… Хэ! Вот дурочка! Что говорю вообще…