И это меня угнетало… Это заставляло меня злиться на самого себя. «Кому ты ещё поломаешь жизнь, прежде чем уже сдохнешь сам?!» — яростно твердили мне мысли. Ника всхлипывала и дрожала, как маленький ребёнок, которого обидели. Да ведь она и была этим самым ребёнком! И я… я тоже. Мы были маленькими детьми с бездной непрощённости в груди. Мы выросли, а бездна так и осталась внутри. Но когда я вместе с ней, мне уже не так страшно… Через какое-то время я остыл. И стал гладить плачущую Нику по руке, которой она меня обняла. Потом привстал, поднял её и положил на кровать. Сам лёг рядом. Так мы лежали до самого утра. Даже во сне Ника не разжала своей руки. Иногда сквозь сон она вздрагивала и снова прижималась лицом к моей шее. Лишь глубокой ночью один раз она встала и сходила на кухню. Наверное, попить воды. Я в это время снял с себя одежду — в доме благодаря печи стало жарко. Когда Ника вернулась, какое-то время она просто сидела со мной рядом. Затем снова легла, прижавшись ко мне. А я никак не мог уснуть. Всё смотрел в потолок и видел там лишь Викторию. Её растерянный взгляд, когда она переходила дорогу… Рано утром, когда ещё не рассвело, я тихонько встал и оделся. Взяв себе лишь тысячу рублей на дорогу, положил все свои оставшиеся деньги и дневник Виктории на кухонный стол. И, напоследок взглянув на спящую Нику, отправился под непрекращающимся дождём на вокзал. И только когда сел в автобус, обнаружил в заднем кармане джинсов маленькую бумажку. Короткая записка от Ники. Роман. Я хочу, чтобы ты кое-что знал. Для меня никакой глубокой философии в твоём любимом фильме не было. И может, ты этого и не понял, но смысл там только в одном. В том, что мужчины должны возвращаться. Обязательно должны… * Когда я вошёл в комнату Исакова, он сидел на полу и паял какую-то микросхему. Он мельком взглянул на меня и снова переключился на работу. — И где ты был? — спросил он. — Возникли дела. — Ничего себе дела на пять дней! — усмехнулся он. — Вещи оставил, а самого и след простыл. Как это вообще понимать, Роман? Я тут тебе место пробиваю, а ты даже словом не обмолвился и куда-то свалил. — Прости. Посмотрев на меня ещё раз, на этот раз чуть дольше, раздражённое выражение лица Исакова сменилось более спокойным. — Ладно, — вздохнул он. — Смотри, что я сделал. Теперь подобного коллапса не повторится… — Можешь мне помочь? — перебил я его. — С чем? — Он удивлённо посмотрел на меня. — Подскажи, как можно поддержать одну семью с помощью твоих штучек. — «Штучек»? — Ну… эзотерика там всякая. Есть какой-нибудь действенный способ? Какой-нибудь пусть даже самый тайный и запрещённый? — Ты это какой такой семье решил помочь? — ухмыльнулся Исаков. — Уже семьёй успел обзавестись за эти пять дней, а? Уже детей наклепал, да? Исаков принялся многозначительно мне подмигивать. Но, увидев моё лицо, слегка кашлянул и заговорил уже серьёзным голосом. — Ладно. Всё, что ты можешь — это пожелать им любви. И думать об этом каждый день. — Пожелать… любви? И всё? — Всё. — Это слишком долго и не то. Нужно что-нибудь побыстрее и более действенное, слушай же меня. — Всё верно, — вздохнув, сказал Исаков. — Для того чтобы любить, нужны время и мудрость. А у современного человека нет ни того, ни другого. И после этого, задвинув системный блок подальше под стол, добавил: — Побыстрее — только письмо дьяволу. — Дьяволу? — Ну да. Пишешь, чего хочешь, всё что угодно, а взамен предлагаешь свою душу. В конце обязательно расписываешься кровью. — И это правда может помочь? Исаков вдруг громко рассмеялся. Так, как смеются одинокие люди. Получив момент для проявления своего смеха, они неосознанно стараются за раз высвободить те залежи, которые на протяжении долгого времени оставались не опорожнёнными. — Дурень! — хохотал он. — На кой чёрт тебе все эти дары дьявола, если ты отдашь ему потом самое ценное — свою душу? Исаков всё смеялся, а я молча лёг на свободную кровать с таким видом, будто уже и забыл, о чём мы говорили. Не то пристанет со своей моралью — долго потом не отвертишься. А в голове уже постепенно складывался текст… * На выезде из города образовалась пробка. Автобус, набитый битком, с трудом пробирался по дороге, заливаемой сильным дождём. Вскоре он вырулил к мосту, за которым начинались огромные загородные поля. Я понимал, что только размытый вид из окна помогал сдерживать ту внутреннюю бесконечность внутри меня. Бесконечность, что уже прорывалась к своему выходу, готовая разорвать меня. Страшное осознание вины за чужую смерть и желание исправить это собственной смертью уже грезились не на горизонте, но за ближайшим поворотом. Сейчас, как никогда, я понимал, что час расплаты неизбежен. Один мой мысленный слой искал и видел спасение в переоценке происходящего. Второй — усиливал напряжение и поторапливал ситуацию скорее разрешиться. И с как можно более грубыми последствиями. Третий — нейтрально посмеивался, как посмеиваются люди над поскользнувшимся человеком. Четвёртый… А хотя чёрт с ними со всеми! Скоро они все сдохнут. Всех этих червей внутри меня не станет! Ещё чуть-чуть. Вот уже и мост проехали. Длинная висящая железная громада вскоре затерялась позади. И открылся простор полей. Дождь заливал как мог. Я думал о её письме, которое было закопано около пещеры, и заклинал Вселенную, чтобы оно не промокло. Справа пронёсся рекламный щит с изображённым мужским гелем для душа. Белая надпись на чёрном: а ТЫ отмылся от своих грехов?! «Как раз на пути к этому…» — вздохнул я. Хоть и ощущая непомерное напряжение во всём теле, я старался держаться спокойно. Дышать ровно. Плечи расправить. Всё нормально, убеждал я себя. Подумаешь, умирать еду. Конечно, это только сейчас, пока я ещё находился в автобусе, окружённый людьми, живыми голосами, — только сейчас и только всё это позволяло мне ещё сохранять спокойствие. Но там… там, я был уверен, всё будет иначе. Я ещё раз убедился, что в кармане рубашки лежит листочек бумаги. Пока Исаков ходил за пирожками в кафе, нашёл у него бумагу с ручкой. И, стараясь внятно и коротко передать свою мысль, написал следующее: Моё почтение, Дьявол! Меня зовут Роман Советский. Сразу к делу. Я очень прошу тебя помочь семье Громовых — Нике и её матери — из села Южное Залиново. Пускай они, наконец, получат хорошее новое жильё, а также средства к нормальному существованию. Сделай, пожалуйста, так, чтобы у них всё стало действительно хорошо. Чтобы мать поправилась. И чтобы Ника больше не чувствовала себя ни в чём виноватой. Её детство было не из идеальных. В качестве платы я полностью предоставляю в твои владения свою душу — чрезвычайно грешную и прогнившую. Делай с ней всё, что пожелаешь. Мне она больше не нужна. Подписывать кровью в комнате Исакова не стал. Решил сделать это около пещеры. Чтобы потом в неё же письменную просьбу и выбросить. Если дьявол где и обитал, то, пожалуй, только там…