— Я здесь живу, — признался Макс. Дама взглянула на него. — Не похоже. — И тем не менее. …Лет ей может быть сколько угодно — тридцать восемь или пятьдесят пять. Одета стильно и без всякого вызова. Бриллианты в ушах и на пальце, как раз подходящие для обеденного времени — не слишком крупные и не слишком мелкие. Маленькая сумочка наперекор моде, — в моде как раз огромные — совсем не новая, Джейн Биркин гордилась бы, что сумочка с её именем носится годами. Прекрасно, решил Макс и уставился в газету. Там некий журналист, постоянно ссылаясь на свой блог, рассуждал о скором крахе, конце времён, финишной прямой цивилизации. Макса всегда развлекали такие рассуждения. — Принесите мне еще кофе и, пожалуй, лимончелло, — сказала дама подошедшему официанту. — Мне тоже кофе, газированный воды, лёд и лимон, — распорядился Макс и столкнулся с ней взглядом. …Ей что-то от меня нужно. Просто так она не отстанет. — Вы же Макс Шейнерман, — подтверждая его мысли, констатировала дама. — Правильно? — Абсолютно. Мы знакомы?.. Она улыбнулась. Зубы, как ни странно, у неё были свои, не пластмассовые. — Всякий, кто так или иначе интересуется искусством, знает, как выглядит Макс Шейнерман. — Спасибо. Она едва заметно повела плечами: — Это не комплимент, а чистая правда. Меня зовут Елизавета Хвостова. Я коллекционирую Льва Бакста. Макс улыбнулся: — Исключительно Бакста? — Среди прочих, — быстро ответила Елизавета Хвостова. — Вы самый авторитетный специалист по художникам из «Мира искусства», и сам Бог мне вас послал. Макс покосился на газету с рассуждениями о крахе цивилизации, вздохнул, отложил её и сделал слушающее лицо. — Мне показали чудный портрет, — начала дама, — совершенно роскошный и в превосходном состоянии! Специалисты утверждают, что это Бакст, девятьсот второй год. — Чей портрет? — Графини Келлер. Макс удивился: — Портрет графини Келлер очень хорошо известен, это действительно Лев Самойлович Бакст и действительно тысяча девятьсот второй год, хранится он в Зарайске, в музее «Зарайский Кремль». Ну, если не похищен, конечно, но мне об этом ничего не известно. — Вы правы, — сказала дама, — но мне удалось узнать, что было написано два портрета. Два! Один действительно в музее, а вот второй остался в частной коллекции и сейчас продаётся. — Два портрета графини Келлер?! — Макс был поражён. — И один из них в частной коллекции? — Да, да. Принесли кофе, и они молчали, покуда официант неслышно расставлял на столах чашки и стаканы. Море — зелёное, лохматое, ледяное — бухало в гранит набережной. Там, где на него падало солнце, оно было почти изумрудным, а в тени — малахитовым, в черноту. По набережной прогуливались пары, катились на велосипедах дети, фотографировались девицы с развевающимися волосами. — Помогите мне с этим портретом, господин Шейнерман, — попросила Елизавета Хвостова, когда официант отошёл. — Разумеется, все экспертизы будут проведены самым тщательным образом, но мне необходимо ваше мнение. — Могу высказать своё предварительное мнение. История совершенно невероятная. Дама в упор посмотрела на него. Щёголь, франт. Костюм сшит на заказ, к креслу прислонена трость — вот как!.. Красавец — тёмные волосы, яркие глаза, резко очерченные скулы, выразительный нос. Никакой славянской неопределённости и размытости черт. Всё искусно вылеплено, как будто тоже сделано на заказ!.. Заказывая себе лицо, вряд ли можно получить лучше, чем это. Неожиданно молод, на фотографиях выглядит старше. Держится снисходительно, но насторожен, впрочем, так и должно быть. Макс дал ей себя изучить. Он был заинтригован. — Частная коллекция, о которой вы говорите, находится в Москве? Елизавета качнула головой: — Нет, в Париже. — Удивительное дело, — пробормотал Макс. — Если вы согласитесь дать заключение, все расходы я, разумеется, возьму на себя — перелёт, отель, пребывание. У вас сейчас есть время? Он засмеялся и уточнил: — Мы уже договариваемся? — Послушайте, вы эксперт с мировым именем!.. Я никогда не заполучила бы вас, если бы мы сегодня не столкнулись в этом… милом местечке. Я здесь пробуду ещё два дня, у меня короткий отпуск, и я стараюсь всегда бывать весной в русской Прибалтике. Потом улечу в Москву, а оттуда в Париж. — Всё это замечательно, — сказал Макс, — но я на самом деле работаю только по рекомендации. Кого из искусствоведов вы знаете? Может быть, кураторов? — Разумеется, многих! — воскликнула Елизавета нетерпеливо. — Если хотите, я составлю список и пришлю вам на почту. — Если имеется в виду электронная, то у меня её нет. Я не пользуюсь подобными средствами связи. — Почему?.. Он пожал плечами: — Не люблю. С вашего разрешения… — Макс поднялся, нащупывая в кармане портсигар. — Я вернусь через пять минут. На набережной было ветрено и солнечно так, что пришлось зажмуриться. Море било как будто в ноги — ба-бах, ба-бах! — а потом шуршало по камням, отступая. Ветер закинул за плечо галстук, растрепал волосы. Макс взялся обеими руками за перила и посмотрел в воду. …Невероятная история! Два портрета графини Келлер, один из них в Париже!.. Фамилия Хвостова ничего ему не говорила, а всех более или менее значимых коллекционеров Макс знал в лицо, по номерам телефонов и по именам жён! Впрочем, нынче каждую минуту, как из воздуха, возникают новые коллекционеры и знатоки, которых завтра не будет, и их наспех собранные коллекции станут так же наспех распродаваться. …Новый Бакст — это интересно. Решив, что курить не станет, он не спеша поднялся по широким ступеням — швейцар распахнул перед ним дверь, — уселся на своё место и сказал Елизавете, что подумает над её предложением, но рекомендации всё же необходимы. — Как вы осторожны! — воскликнула Елизавета, не слишком им довольная. — Опыт, — развёл руками Макс. — Я тратил бы уйму времени впустую, если бы работал без рекомендаций. Подошел официант и почтительно положил перед ним визитную карточку. — Просили передать. Макс посмотрел на карточку. Подумал немного и перевернул её. На обратной стороне были написаны две буквы и цифра. Макс спрятал карточку в нагрудный карман. …Какой сегодня странный день. Он допил воду, спросил счёт и велел принести пальто. — Итак? — спросила Елизавета Хвостова. — Итак, до завтра, — любезно откликнулся Макс. — Я заеду сюда специально в это же время, вы укажете мне людей из мира искусства, с которыми вы знакомы, и я с ними свяжусь. Вот и всё. Это будет наш первый шаг. Она кивнула и опять стала смотреть на море. Очень хороша!.. И загадочна. Жаль, что из совместного изучения неизвестной работы Бакста ничего не выйдет, и мы больше никогда не увидимся. Макс облачился в пальто, сунул под мышку трость, кивнул официанту и неторопливо пошёл по набережной. — Всё выше, и выше, и выше, — напевал он себе под нос, — стремим мы полёт наших птиц… В очаге горел огонь, дым вился вокруг столба и уходил вверх под почерневшую крышу в специальное отверстие, которое никогда не закрывалось. На лавках в левой женской половине сидели перепуганные женщины и дети в тёплых куртках и брюках, хотя топилось с утра, и в аиле было тепло. Самая молодая, с жёлтым от загара лицом и узкими чёрными глазами, качала на руках младенца. Младенец заходился от крика, выгибал спину, как будто стремился вырваться из тесного кулька, в который был запелёнут. От страха молодая женщина говорила только по-алтайски, и Джахан не всё понимала.