Глава 4 Возвращение блудного брата Однажды в небесной стране встретились и затеяли жаркий спор фокусник-факир и нищий монах – дервиш. – Чего стоит твое учение, – сказал факир, – если ты беден и коченеешь на холоде, как зимняя муха? Оба мы скитаемся по небу, но мне все рады, а тебя гонят взашей. – Твои глупые фокусы тут же забываются, – ответствовал дервиш. – А мои знания хранятся в умах долго. И пусть меня принимают немногие, я остаюсь в их памяти и заставляю думать об истине. И каждая ясная, добрая мысль, которую я внушаю жителям небес, ярче разжигает созданное мной солнце. Здесь я всего лишь странствующий дервиш, зато далеко внизу, под моими ногами, миллионы земных существ считают меня Богом. Я сотворил собственную религию, а ты – жалкий фокусник у всех на побегушках. Факира сильно обидели слова монаха, и он решил отомстить ему, внушив жителям небес дурные мысли. Он расточал их на выступлениях и однажды, во время большого праздника, убедил стольких зрителей, что солнце потухло на целые сутки. Скверна, скопленная в лучах, падала на землю и искала в каждом человеке плохое. Грубое ли слово он сказал или убил кого-то. Черное светило хваталось за каждую крупинку злобы и сжигало людей, чтобы достать ее из пепла, впитать и пополниться мраком. Узнав об этом, дервиш собрал своих приспешников и вытеснил проклятие солнца великой верой, а факира изгнали на землю, где он и по сей день скитается под множеством личин – прималей, колдунов, шаманов. Но его последователи все еще остались на небе, и раз в три дня они по-прежнему овладевают солнцем. И когда оно сжигает тела, пепельные вихри следуют за многоликим факиром, ропща и проклиная его. Гнев дервиша, чья религия оказалась осквернена, дошел до людей, и те из них, кто подкармливал грехами черное светило, в наказание получали порченое потомство – уродливое снаружи или странное внутри. Так испокон веков звучит легенда Соаху, и я полагаю, именно она стала причиной того, что на Террае примали скрывают свои таланты и даже не думают их развивать. (Из книги «Легенды затмения» отшельника Такалама) * * * Архипелаг Большая Коса, о-в Валаар, Теплая долина, 4-й трид 1020 г. от р. ч. с. Астре обнаружил себя в деревянном кресле с мягкими, но неумело сшитыми сиденьем и спинкой. Долгими зимними вечерами Илан пропадал в мастерской, без конца шлифуя это кресло для Астре, чтобы тот мог передвигаться, крутя руками колеса. Тогда дом пустовал в ожидании новых людей и казался огромным. И Астре не стыдился занимать больше места, чем требовалось его маленькому телу. Потом народу стало много, и наступила уютная теснота. Астре попросил убрать кресло обратно в мастерскую и почти все время проводил на подоконнике, чтобы не мешаться под ногами. Он не жалел. Новое убежище было уютным, а еще оттуда получалось наблюдать за семьей в комнатах и во дворе. Оставаться ее частью, при этом никого не донимая. И все-таки, вновь оказавшись в кресле, Астре обрадовался. – Я давно тут не сидел. Уже соскучился по нему, – сказал калека, погладив поручень. – А по мне? – обиделся Илан, сметая в кучу свежую стружку. В мастерской высились горы опилок и золотой пыли. Тут как будто полгода стругали, но не убирали. В распахнутую дверь задувал свежий ветер, и от него колыхалась занавеска на окне. Белая, в синий горошек. – Погоди, Илан, а как мы здесь оказались? – спросил Астре. – Я же… Я ведь был… Ему вспомнился ночной сад. Деревья в каплях. Морось и туман. – Где ты был? – мрачно поинтересовался Илан, откладывая метлу и надевая фартук. Странно. Брат никогда не хмурился и не захламлял мастерскую до такой степени. И почему вдруг наступила осень? Из дверного проема виднелся хвойный лес, а за ним ярко-желтые березы. Ельник стоял будто подсвеченный изнутри. Пахло волглой травой, сеном и листьями. И даже воздух словно стал золотым. – Ты правда не соскучился? – удивился Илан. – Совсем у тебя совести нет! Ну и ладно. Астре наблюдал, как брат, мурлыкая что-то под нос, продолжает выметать из углов бесконечную стружку, и слезы вдруг потекли по щекам. – Ты умер… – сказал калека. Он знал, что Илан погиб несколько дней назад, в Медуке, от выстрела в голову. Что близится зенит затмения и, если ничего не предпринять, миру конец. Что Нико выжил и ему предстоит вести шествие в Соаху, которое теперь называют Объединенным государством, но об этом в присутствии принца лучше не заикаться. Что его учителя зовут Такалам, а существо, спасшее порченых на мельнице, носит имя, подаренное девочкой с Акульего острова. Рядом ощущался кто-то очень знакомый. Это он принес Астре знания и теперь ждал, пока порченый проснется. «Здесь Кайоши, – подумал калека. – Он воспользовался связью прималей». – Мне вот интересно, – сказал Илан, упершись подбородком в древко метлы и пристально глядя на Астре, – ты опять заведешь свою шарманку? О том, как ты виноват и что ты не должен жить на белом свете и плодить покойников. Сначала отец, потом Иремил, теперь я. И везде ты один виноват. – Почему ты так говоришь? – с трудом спросил Астре. – Ты же… Ты же моя Цель… – Да, разрыдайся теперь и посыпь голову пеплом, – усмехнулся Илан. – Или стружками. Хочешь, я тебе посыплю? Вот. Легче стало? Эй, кто-нибудь, вам полегчало? Может, конца света теперь не будет? Астре так старательно себя корит! Интересно, почему от этого никому не радостно? – Я не понимаю… Калека закрыл глаза, а когда открыл, увидел у себя на культях золотистые спиральки. – Полегчало? Ну? Полегчало, Астре? – Да о чем ты?! – вспылил калека. – Чего ты от меня хочешь?! Чтобы меня совесть не мучила?! – Да мучайся на здоровье, Астре, – развел руками брат. – Мучайся сколько угодно, только хоть иногда шевели остатками своих конечностей. Чтобы от тебя, кроме нытья, был еще какой-нибудь толк. Тебе же плевать на всех. Подумаешь, Кайоши из-за тебя парализовало. Подумаешь, план рухнет, если ты умрешь. Какая разница, тебе же надо свести с собой счеты! Честное слово, в кого ты такой дурак-то? Ты как будто опилки против ветра метешь. – А что толку ему говорить, если он не слушает? – раздался за спиной голос Иремила. Астре развернул кресло и увидел прималя. – Я ему всегда говорил: ищи управу для мыслей. Живи для тех, кто остался. Приноси пользу. Так нет же. Он у нас мученик. Иремил снял с плеча пустой мешок и взялся заталкивать в него стружки. – С виной жить тяжело! – добавил Илан, снова орудуя метлой. – Поэтому он у нас голодует. Он же всем мешается. Он же такая обуза. Да еще и люди из-за него мрут. Ах ты наш бедный, несчастный мальчик! – Трудно ему, – согласился Иремил и уложил мешок Астре на культи. – Вот, это я. Тяжелый, а? – А это я. Илан бухнул еще один мешок. Они были просто неподъемными, хотя внутри вроде обычные опилки. – А это тебе за отца, – сказал Иремил, добавляя сверху третий мешок, за которым Астре уже ничего не видел. – И сверху пеплом посыплем! – крикнул Илан, разбрасывая над калекой золотистые горсти. – Как тяжело жить, Астре! – Хватит! – выпалил калека. – Хватит, Цель, я все понял. – Восемнадцать лет не понимал, а тут вдруг понял, – рассмеялся Иремил. – Тяжело, а будет еще тяжелее, – не унимался Илан, продолжая подметать пол. – Тут опилок море. На каком мешке сломаешься, Астре? – Ни на каком, – мрачно произнес калека. – Я все понял. – Понял? – повел бровью Иремил. – Ну тогда вези. Астре взялся за колеса и крутанул их. Руки свело судорогой, а кресло сдвинулось совсем на чуть-чуть. – Вот теперь ты знаешь, почему твои братья так мало прожили, – сказал Иремил, толкая калеку к двери. – Они думали, что нам без них легче будет. – Это им без мира легче было! – крикнул вдогонку Илан, и Астре проснулся в холодном полумраке комнаты, под раскатистый храп Зехмы. «Мы не добежали до дома, – вспомнил калека. – Что-то случилось». – Приветствую вас, – послышался знакомый голос. Астре повернул голову и увидел юношу в деревянном кресле на колесах. Словно перенесенное из мира снов, оно испугало калеку до нервной дрожи, и он какое-то время не мог понять, что уже не спит. – У меня к вам просьба, – сказал Кайоши. – Простите, что так с ходу. Но я боюсь потерять сознание от недосыпа, а это может плохо кончиться. Астре сел на кровати. Комната была пустая и темная. На стене горела единственная лампа, и окутанное тенями лицо Кайоши показалось Астре вылепленным из желтого воска. – Как много я смог вам передать? – спросил провидец. – Я попытался сократить время на объяснения и… – Я все сделаю, – прервал его Астре, дрожащей рукой утирая мокрое от слез лицо. – Но вы уверены в своей просьбе? – Да, – резко выдохнул провидец. Слова давались ему с большой мукой, и на долю секунды Астре подумал, что Кайоши не решится, но он посмотрел на калеку в упор и сказал: – Я схожу с ума от видений, поэтому, пожалуйста, прикажите мне больше не видеть вещих снов. * * *