Заканчивая свою речь, Йона подчеркнул, что бабушка была активной соучастницей в похищении и удержании женщин, избиениях, изнасилованиях и убийствах. — Мартин находил жертв в соцсетях и внимательно следил за ними… но именно эта женщина, надев парик и черный кожаный плащ, садилась за руль фуры. — Как вы полагаете, могла ли она делать это по принуждению? — спросила прокурор. — Я бы сказал, что они с сыном взаимно принуждали друг друга… в сложном взаимодействии страхов и деструктивных отношений. Прокурор сняла очки и случайно размазала по щеке подводку. — Мы доказали, что изнасилования продолжались не один год. — Она посмотрела на Йону. — Но как они могли происходить после того, как Мартин стал лечиться в стационаре? — Его помещали в клинику не принудительно, не по приговору суда, — пояснил Йона. — Мартина, как и большинство пациентов в отделении, могли по его желанию выписать, ему разрешали отлучаться… не уведомляя при этом родных и близких. Право пациента на конфиденциальность. — Мы сопоставили время каждого преступления с регистрационными записями, которые ведутся в отделении, — сказала прокурор судье и присяжным. — В Акалле, в частном гараже, он хранил не поставленную на учет машину, тот самый «крайслер валиант», который обнаружили во время операции на звероферме. Йона отвечал на вопросы еще часа два. После перерыва прокурор произнесла заключительную речь перед судом и потребовала пожизненного заключения. Защитник не стал вдаваться в подробности и не пытался вызвать у кого-нибудь сомнения, однако подчеркнул, что ответчица действовала с благими намерениями и виновной в совершении преступлений себя не признает. Суд удалился на совещание, и присутствующие вышли из зала. Надзиратели из изолятора увели бабушку. Йона, Памела и Алиса с Мией прошли через шлюзовые двери в кафе ратуши. Йона купил кофе, сок, булочки и бутерброды; он попросил девочек поесть, даже если они не голодны. — Ожидание может затянуться, — объяснил он. — Хотите что-нибудь? — спросила Памела. Алиса помотала головой и зажала руки между колен. — Мия? — Нет, спасибо. — Булочку? — Ладно. — Мия взяла булочку. — Алиса? Выпей хотя бы сока, — попросила Памела. Алиса кивнула и взяла стакан. Поднесла к губам, отпила. — А вдруг ее освободят, — сказала Мия, подбирая пальцем сладкую посыпку. — Не освободят, — пообещал Йона. Все четверо молча сидели за столом, слушали раздающиеся из динамиков объявления об исках и делах, смотрели, как люди встают и выходят из кафетерия. Памела откусила от бутерброда, отпила кофе. Когда их призвали вернуться в зал, чтобы выслушать решение суда, Алиса осталась сидеть за столом. — Не могу. Не хочу больше ее видеть, никогда в жизни. Прошло три недели. Йона шагал по коридору женского отделения изолятора Крунуберг. Пластиковое покрытие пола поблескивало под холодным светом люминесцентных ламп, как лед. Облезлые стены, исцарапанные двери и плинтусы. Надзирательница в синих латексных перчатках швырнула в тележку тюк с грязным бельем. В кабинете, который изолятор предоставил судебно-медицинской комиссии, сидели за длинным столом на своих обычных местах представитель судебно-психиатрической экспертизы, психолог и судебный психиатр. Все трое ждали Йону. — Здравствуйте, — приветствовал его психиатр. Старуха, которую называли бабушкой, сидела перед комиссией в кресле-каталке, причем ее руки были пристегнуты к подлокотникам. Бинтов на голове больше не было. Седые волосы сосульками повисли вдоль щек, глаза закрыты. — Цезарь? — прошептала она. Медсестра сказала ей что-то успокаивающее и погладила по руке. Когда суд первой инстанции три недели назад принял решение и всех, кто имел отношение к делу, позвали в зал, Алиса и Памела остались в кафетерии. Мия вернулась с Йоной в зал и сидела рядом с ним, пока судья излагал решение. Старуха никак не отреагировала на слова судьи о том, что ее признали виновной по всем пунктам. — Подсудимая должна пройти судебно-психиатрическую экспертизу до того, как стороны проведут прения и будет вынесен приговор. Психолог уже успел проверить ее общие интеллектуальные способности и свойства личности. Судебный психиатр обследовал ее с точки зрения неврологии и гормонального фона, а также провел кариотипирование. Следовало определить, страдала ли подсудимая каким-нибудь серьезным душевным расстройством, когда совершала преступления, существует ли риск рецидива и не нуждается ли она в принудительном лечении. — Цезарь? — снова позвала старуха. Психиатр подождал, пока Йона сядет, откашлялся и повторил, с какой целью проводится обследование. Перечислив, как обычно, всех, кто находится в кабинете, он пояснил, что никто из присутствующих не обязан соблюдать конфиденциальность перед судом. — Когда Цезарь выпустит меня из клетки, все снова станет хорошо, — пробормотала бабушка. Когда она попыталась скрестить руки, толстые ремни заскрипели. Она сдалась не сразу, и руки успели побелеть. — Можете ли вы объяснить, почему вы убили Йенни Линд на детской площадке? — спросил психолог. — Иуда Искариот повесился попущением Господа, — спокойно проговорила старуха. — То есть вы считаете Йенни Линд предательницей? — Сначала малышка Фрида убежала в лес и попала в капкан… я отвела ее домой и помогла вернуться на путь истинный. — Каким образом? — спросил Йона. Старуха прищурилась на него, и от временных глазных протезов остались только белые акриловые щелочки. — Я отпилила ей ноги, чтобы они больше не соблазняли ее… она пожалела о своем побеге и призналась, что у нее была с собой записка с телефонным номером какого-то приятеля… Я знала, что она лжет, говоря, что Йенни не знает о ее планах. Поэтому я подменила записку, подложила ей бумажку с номером моего сына и оставила девочек одних… Мне хотелось знать, не прячут ли они телефон в лесу, хотелось показать им, что Господь все видит… Вероятно, Йенни Линд сильно удивила бабушку, когда после нескольких лет заключения решилась действовать быстро, думал Йона. Йенни думала, что успех ее побега зависит от человека, с которым ей надо будет связаться. Цезарь ведь врал, что у него друзья в полиции. Отыскав записку, она, не колеблясь, ушла в лес. — Нам известно, что Йенни, добравшись до Стокгольма, позвонила вашему сыну, и он назначил ей встречу на детской площадке… но зачем поехали туда вы? — спросил Йона. — Ее побег — моя вина, мне и отвечать. — Но ведь Цезарь все равно пришел туда. — Только чтобы убедиться, что она понесла заслуженную кару — ту, которую он для нее избрал… ее позор должен был увидеть весь мир. — Расскажите, пожалуйста, что произошло на детской площадке, — попросил психолог. Старуха обратила на него блестящие акриловые белки. — Когда Йенни увидела, что на площадке ее дожидаюсь я, она не боролась… просила только, чтобы мы не наказывали ее родителей. Она встала крестом и позволила мне накинуть ей на шею петлю. Верила, что Цезарь ее простит, если она покажет, что принимает наказание. Но у Цезаря не осталось любви к ней, и когда я начала крутить рукоятку, он ничего не сказал. — А вы хотели простить ее? — спросил психолог. — Сбежав, она вонзила нож моему сыну в сердце… ничто не могло остановить кровь, он страдал, и страдание сделало его нетерпеливым. Он посадил всех в клетки, но это не помогло. Цезарь больше не мог доверять им. — А какую роль играли во всем этом вы? Бабушка, улыбаясь, подалась вперед, и волосы закрыли ей лицо. За серыми космами угадывались белые щелочки глаз. — Вы понимаете, почему Йенни Линд хотела сбежать? — спросил психолог, не дождавшись ответа старухи. — Нет, — ответила та и снова подняла голову. — Но вы же знаете, что ни одна из этих девушек не приехала на ферму по своей воле. — Сначала нужно научиться смирению… радость приходит позже. Психолог сделал какую-то пометку и полистал руководство. Бабушка сжала губы, и морщины стали еще глубже. — Вы считаете себя психически нездоровой? — спросил психолог. Старуха не ответила.