— Я знаю, папа. Но я уже отвратительно себя чувствую. Знаю, это несправедливо, ты столько сделал для меня, но та сторона, которую ты мне показал, меня пугает, я не хотела ее видеть, и я хочу ее забыть. — Я тебя понимаю. Но я был вынужден поступать именно так, — проговорил Йона, ощущая какую-то грязь на душе. — Пусть так, но мне все равно паршиво. Меня тошнит от твоего мира, я видела насилие, смерть. И я ни за что не смогу стать частью этого мира. — Тебе и не нужно становиться — ты всегда была частью моего мира… но я воспринимаю этот мир совсем иначе. Может, это признак того, что ты права и со мной не все в порядке. — Неважно, папа. Я хочу сказать — ты тот, кто ты есть, ты делаешь то, что считаешь необходимым, но я не хочу иметь к этому никакого отношения. Вот и все. Оба помолчали. — Зайдем в дом, выпьем чаю? — осторожно спросил Йона. — Я уезжаю прямо сейчас. Посижу в аэропорту, учебник почитаю. — Я тебя отвезу. — Йона повернулся было к машине. — Я уже вызвала такси. И Люми ушла в дом за сумкой. — Вы что, поссорились? — Валерия подошла к Йоне. — Люми улетает домой. — Что случилось? Йона повернулся к ней. — Это из-за меня. Ей невыносимо жить в моем мире… я уважаю ее решение. Между бровями у Валерии залегла резкая морщина. — Она пробыла здесь всего два дня. — Она видела, каким я могу быть. — Ты лучший в мире. Вышла Люми с сумкой; девушка успела переобуться в теплые черные ботинки на шнуровке. — Жалко, что ты уезжаешь, — сказала Валерия. — Жалко. Я думала, что готова, но… оказалось, что еще рано. — Мы всегда рады тебя видеть. — Валерия раскрыла объятия. Они с Люми обнялись. — Спасибо, что позвала в гости. Йона подхватил сумку Люми и проводил ее до поворота. Оба остановились возле машины Йоны, поглядывая на дорогу. — Люми, я признаю твою правоту… но я могу изменить свою жизнь, — сказал Йона после долгого молчания. — Могу уволиться. Это просто работа, я живу не ради того, чтобы служить в полиции. Люми не ответила. Она молча стояла рядом с отцом, глядя, как приближается по узкой дороге такси. — Помнишь, как мы играли, когда ты была маленькой? Что я — твоя обезьянка? — Йона повернулся к дочери. Та коротко ответила: — Нет. — Я иногда не мог понять, сознаешь ли ты, что я — человек… Такси остановилось. Шофер вышел, поздоровался, поставил сумку Люми в багажник и открыл заднюю дверцу. — Не скажешь обезьянке «пока»? — спросил Йона. — Пока. Люми забралась в машину и, улыбаясь, махала Йоне рукой, пока машина разворачивалась; гравий хрустел под колесами. Когда такси укатило по узкой дороге, Йона повернулся к собственной машине, посмотрел на отраженное в боковом зеркале небо, оперся обеими руками о капот и опустил голову. Валерию он заметил, лишь когда она положила руку ему на спину. — Копов никто не любит, — пошутила она. Йона посмотрел на нее. — Я уже понял. Валерия тяжело вздохнула. — Не грусти, — прошептала она и ткнулась лбом ему в плечо. — Я и не грущу. Ничего страшного. — Хочешь, я позвоню Люми, поговорю с ней? Ей довелось видеть страшное, но мы с ней остались в живых только благодаря тебе. — «Благодаря» мне вы и оказались в опасности, об этом, по-моему, не стоит забывать. Валерия притянула Йону к себе, обняла, прижалась щекой к груди, послушала, как бьется сердце. — Пойдем обедать? Они вернулись к стойкам с рассадой. На стопке пустых поддонов стояли термос, две упаковки лапши быстрого приготовления и две бутылки светлого пива. — Пять звезд, — сказал Йона. Валерия налила горячей воды из термоса в коробочки с лапшой, закрыла их, а крышки с бутылок сбила о край верхнего поддона. Оба разломили палочки и пару минут подождали, после чего сели на прогретую кучу гравия и принялись за обед. — Как-то это нехорошо, что я послезавтра улетаю, — сказала Валерия. — Все будет отлично. — Но я за тебя тревожусь. — Потому что я залип на песенке? Валерия улыбнулась и расстегнула молнию темно-красной флисовой кофты. В ямочке между ключицами покоилась эмалированная маргаритка. — Radio goo goo, — пропела Валерия. — Radio ga ga, — отозвался Йона. Он отпил из бутылки и стал смотреть, как Валерия пьет бульон из кружки. Под короткие ногти набилась земля, на лбу — глубокая морщина. — Люми нужно время, но она вернется. — Она вытерла рот рукой. — Ты выдержал столько лет одиночества, потому что знал: она жива… Ты не потерял ее тогда и не потеряешь сейчас. 12 Трейси слышала, как приближается, стуча по жестяным крышам Стокгольма, дождь. На оконный отлив упали первые капли, и вскоре в квартире уже стоял гул. Трейси лежала в постели голая. Рядом спал мужчина по имени Адам. Полночь, в незнакомой квартире царит тьма. Трейси была в пабе с коллегами. Там, у стойки, она и познакомилась с Адамом. Адам начал флиртовать, угостил выпивкой, они стали перешучиваться, и когда коллеги разошлись, Трейси осталась с Адамом. Нижние веки у него были подведены карандашом, а густые, осветленные с черными корнями волосы стояли торчком. Адам работал учителем в средней школе и утверждал, что происходит из дворянского рода.