Фрида, не сдерживая больше страха перед смертью, громко заплакала. — Мама! Хочу к маме… Йенни положила ковер и вышла из клетки, не глядя на Фриду. Опустив голову, прошла мимо бабушки и дальше, во двор, на прохладный воздух. Пес пару раз гавкнул, цапнул зубами цепь, повертелся, поднимая пыль, и лег, вывалив язык. Йенни взяла из тачки метлу и быстро зашагала вдоль длинных построек. Бабушка наверняка думает, что Йенни отправилась к себе в покои, чтобы спрятать лицо в подушку и заплакать. Бабушка думает, что напугала Йенни так, что та забудет и мысли о побеге. Трясясь от страха, Йенни свернула между старым грузовиком и полуприцепом, ногой сковырнула с черенка метлу и зашагала вперед. Пока Фриду убивали в газовой камере, Йенни успела добраться до лесной опушки. Она не оглядывалась. Девушка медленно прошла через черничник, между сосен. Ветер посвистывал в кронах у нее над головой. Паутинки щекотали лицо. Йенни торопливо глотала прохладный утренний воздух. Может быть, бабушка уже начала искать ее. Она осторожно тыкала палкой перед собой, свободной рукой отводя ветки. Лес становился все гуще, пробираться вперед было все труднее. Путь Йенни преградило упавшее дерево; оно еще и застряло между двумя другими. Она подлезла под стволом и хотела уже распрямиться, как вдруг заметила какой-то блеск. Между деревьями протянулись перекрещенные нейлоновые нити. Йенни знала, что они каким-то образом соединены с колокольчиками в каптерке сторожа. Она попятилась, распрямилась и пошла в обход поваленного дерева. Под ботинком с хрустом сломалась ветка. Йенни заставляла себя идти медленно. Вот и яма. Маскировка из веток и мха обрушилась на острые колья. Йенни понимала, что это ее единственный шанс. Но если она сумеет выбраться из леса, то доберется до Стокгольма, где знакомый Фриды поможет ей уехать домой. Она не станет рисковать. Они с мамой и папой пойдут в полицию, чтобы им обеспечили защиту, пока Цезаря и бабушку не арестуют. Метров через сто лес расступился, и открылась прямая просека — дорога, очищенная от леса, по которой уходили вдаль соединенные проводами мачты ЛЭП. Обогнув вывороченное с корнями дерево, Йенни вышла на полянку — и тут позади нее раздался громкий стук. Ворона с тревожным карканьем снялась с дерева. Земля перед Йенни заросла огромными папоротниками. Йенни стала пробираться через папоротники, то и дело тыча перед собой черенком от метлы. Папоротники доходили ей до ляжек и росли так тесно, что она не видела собственных ног. Теперь Йенни отчетливо слышала возбужденный собачий лай. Она уже готова была побежать, как вдруг черенок вырвался у нее из рук и со стуком упал на землю. Йенни замерла, потом нагнулась и отвела папоротники рукой. Черенок попал в медвежий капкан. Челюсти капкана сжались так, что почти перекусили черенок. Йенни подвигала его туда-сюда, и он сломался. Йенни осторожно пересекла полянку, тыча черенком в землю, миновала последние деревья и вышла на просеку. Она прошла по желтой траве, между молодых березок с тонкими розоватыми ветками, остановилась, прислушалась. Потом снова двинулась вперед. 11 Ночью шел сильный дождь, но сейчас светило солнце, а с листвы падали последние капли. В трех теплицах прижимались к стеклу в потеках зеленые листья. Валерия подогнала тачку к сараю, собираясь набрать навоза для растений. На ленте, свисавшей с шеи, покачивался датчик с тревожной кнопкой — на случай вторжения в дом. Йона воткнул лопату в землю, надавил ногой. Распрямился, вытер потный лоб тыльной стороной ладони. Под расстегнутой курткой виднелся серый вязаный свитер. Волосы разлохматились. Глаза, цветом походившие на потемневшее серебро, отразили солнечный свет, падавший сквозь ветки. Каждый новый день все еще казался Йоне рассветом после штормовой ночи. Светает, ты выходишь и осматриваешь разрушения, считаешь потери, но для тех, кто выстоял, в воздухе витает надежда. Йона регулярно ездил на могилы с цветами из теплицы. У времени есть свойство разжижать горе, делать его прозрачным. Ты учишься справляться с переменами, с тем, что жизнь продолжается, даже если она выглядит не так, как хотелось бы. Йона снова служил комиссаром в Национальном бюро расследований, вернулся в свой старый кабинет на восьмом этаже. Все попытки выследить человека, называвшего себя Бобром, оказались безуспешными. Прошло уже восемь месяцев, но в распоряжении Бюро оставались только расплывчатые изображения с белорусских камер видеонаблюдения. Полиция даже не знала, как зовут этого человека. Каждое место, с которым его можно было связать, оказывалось тупиком. Ни одна из ста тридцати девяти стран — членов Интерпола не обнаружила даже следов Бобра. Казалось, что все его земное существование ограничилось несколькими неделями прошлого года. Йона остановился и взглянул на Валерию, не замечая, что улыбается. Валерия шла к нему по гравийной дорожке, катя тачку. Кудрявый хвост покачивался над черным стеганым жилетом — блестящим, но в пятнах грязи. — Radio goo goo, — сказала она, когда их взгляды встретились. — Radio gа gа, — ответил Йона и снова взялся за лопату. Послезавтра Валерии предстояло лететь в Бразилию: ее старший сын готовился стать отцом. Присматривать за рассадой, пока ее нет, она поручила младшему сыну. Приехала из Парижа Люми. Она собиралась остаться, пока Валерия не уедет, а потом пять дней пожить у Йоны в Стокгольме. Позавчера они смотрели, как женская футбольная сборная Швеции разгромила на Чемпионате мира англичанок и взяла «бронзу». А вчера жарили филе ягненка. За ужином Люми казалась задумчивой. Когда Йона попытался заговорить с ней, она держалась с ним отчужденно, как с незнакомым человеком. Люми легла рано, оставив Йону и Валерию перед телевизором. Шел фильм о рок-группе Queen. Мелодии крутились у них в головах всю ночь и не стихли даже утром. Отделаться от них оказалось невозможно. — All we hear is radio ga ga[1], — пропела Валерия от стоек с рассадой. — Radio goo goo, — отозвался Йона. — Radio ga ga, — с улыбкой ответила Валерия и пошла к теплице. Напевая, Йона несколько раз копнул и отбросил землю. Он успел подумать, что все налаживается, и тут из дома вышла Люми. Девушка остановилась на крыльце. Черная ветровка, зеленые резиновые сапоги. Йона воткнул лопату в землю и пошел к дочери. Он уже собирался спросить, не застряла ли у нее в голове какая-нибудь мелодия, как вдруг увидел, что глаза у нее красны от слез. — Папа, я перебронировала билеты… Я улетаю сегодня вечером. — Может быть, попробуешь?.. Люми опустила голову, и прядь темно-русых волос упала ей на глаза. — Я прилетела в надежде, что здесь буду чувствовать себя по-другому, но я ошиблась. — Да, понимаю. Но ты же совсем недавно приехала. Может быть…