— С моей-то стороны все логично, — прибавил он, застегивая рубашку. — Я всегда любил тебя, даже если самому себе в этом не признавался. — Извини, но у меня сейчас на такой разговор сил нет. — Во рту у Памелы пересохло. — Я даже не очень осознаю, что мы действительно занимались тем, чем занимались. Это как-то не соответствует моим представлениям о себе. — Не обязательно всегда и во всем быть самой сильной, пойми это. — А кто тогда будет самой сильной? Памела, пошатываясь, заперла за Деннисом дверь, вынула контактные линзы и снова легла. Она спала тяжелым сном без сновидений. Когда зазвонил будильник, Памела встала, приняла душ, убрала бокалы и перестелила постель. Бросила вчерашнюю одежду в корзину с грязным бельем, выгуляла собаку и поспешила на работу. После совещания она поднялась на чердак дома на Нарвавеген, сделала несколько набросков и постояла во временном строительном лифте. Памела сняла каску, и мысли снова закрутились вокруг того факта, что она изменила Мартину. Надо во всем ему признаться. И вот она сидит за столом с телефоном в руке, и перед ней водка. Телефон зазвонил. — Памела. — Я только что звонил в полицию. Похоже, прокуратура снимает с Мартина обвинения и отпускает его, — сказал Деннис. — Прямо сейчас? — Обычно, когда решение уже принято, все происходит довольно быстро. Его наверняка выпустят минут через десять. — Спасибо. — Ты как? — Нормально… но тогда у меня нет времени на разговор. Они распрощались. Памела взяла рюмку. Надо попробовать слить водку назад, в бутылку, но она сейчас слишком нервничает. Памела выплеснула водку в раковину, схватила в прихожей сумочку и ключи, вышла, заперла дверь и бросилась к лифту. Спускаясь, она смотрела сквозь лифтовую решетку. Пол уплывал вверх, кабина, поскрипывая, спускалась вниз. Свет на четвертом этаже не горел, но Памела разглядела у одной двери детскую коляску. Надо успеть к тюрьме до того, как Мартина выпустят. Памела взглянула в зеркало, проверить макияж, и вынула из сумочки пудреницу. Кабина миновала третий этаж. Внезапно кабину залил резкий свет, послышался щелчок фотоаппарата. Памела обернулась, но увидеть успела лишь чьи-то черные ботинки. Лифт уже опустился на второй этаж. Сердце встревоженно заколотилось — Памела сама не поняла почему. Наверное, она так напряжена, что во всем видит угрозу. А это просто какой-нибудь риелтор делает фотографии. На первом этаже лифт остановился. Памела отвела решетку и вышла. Бегом кинулась в гараж, села в машину и тронула ее с места, одновременно нажимая кнопку на пульте. — Ну давай же, — шептала она, пока ворота гаража медленно складывались гармошкой. Памела въехала на пандус, пересекла тротуар и уже на Карлавеген прибавила скорости. Мысли в голове неслись ураганом. Мартина выпустили, обвинения сняли. Надо оспорить решение комиссии, позвонить Мии, сказать, что все будет хорошо. На светофоре загорелся желтый свет, но Памела, вместо того чтобы затормозить, прибавила газу. Какая-то женщина в бурке раздраженно взмахнула рукой, кто-то протяжно засигналил. Памела проехала по Карлавеген, свернула на Далагатан — и тут поравнявшийся с ней полицейский на мотоцикле сделал ей знак остановиться. Памела встала, задев бордюр колесом. Полицейский слез с мотоцикла, снял белый шлем и приблизился. Памела опустила окошко. На нее вежливо, но скептически смотрел загорелый полицейский. — Вы слегка превысили скорость. Не заметили? — Извините, я просто очень нервничаю. — Покажите, пожалуйста, права. Памела принялась неуклюже рыться в сумочке. Выложила на сиденье рядом с собой ключи, очечник, отыскала бумажник, а потом никак не могла вытащить водительское удостоверение. Чтобы вынуть его из отделения, пришлось достать все кредитные и магазинные карточки. — Спасибо. — Полицейский сравнил фотографию Памелы с самой Памелой. — Вы ехали со скоростью семьдесят четыре километра в час, а здесь школа. — О господи… Я не увидела. Наверное, я пропустила знаки. — В любом случае, мне придется изъять у вас права. — Да, я понимаю. — Памела ощутила, как взмокла спина. — Но я очень спешу. Могу я остаться за рулем? Только на сегодня? — Думаю, прав вас лишат месяца на четыре, не меньше. Памела смотрела на него, пытаясь осознать услышанное. — Но… мне что, оставить машину прямо здесь? — Где вы живете? — На Карлавеген. — У вас там парковка? — Гараж. — Я поеду с вами до гаража. 32 Мартин, сгорбившись и обхватив руками колени, сидел на полу рядом с нарами. На нем была зеленая тюремная роба, плоские тапки валялись под раковиной. Глаза щипало от усталости — ночью Мартин совсем не спал. Пакет с постельным бельем, полотенцем, мылом и зубной щеткой так и остался невскрытым. До того как в семидесятых годах на этом месте построили тюрьму, здесь располагался сиротский приют под патронатом кронпринцессы Лувисы. Ночью мертвые мальчики вместе с толпой детей носились по коридорам тюрьмы, колотили во все двери подряд, после чего собрались возле его камеры. Мальчики толкали и дергали железную дверь, а потом легли на пол и стали заглядывать в щель под дверью. Внутрь они пробраться не могли и потому старались поймать взгляд Мартина. Мартин отвернулся и до утра просидел, зажав уши руками. В коридоре послышались тяжелые шаги, лениво звякнули ключи. Мартин крепко зажмурился. Один из надзирателей отпер дверь, и голос с финским акцентом проговорил: — Меня зовут Йона Линна, мы с вами встречались в допросной. Я пришел сказать, что прокурор не будет возбуждать против вас дело, она прекратила следствие, так что вас прямо сейчас освободят… Но прежде чем вы выйдете отсюда, я хочу принести вам свои извинения и спросить: может быть, вы хотите помочь нам найти того, кто убил Йенни Линд. — Если смогу, — тихо ответил Мартин и посмотрел на ботинки говорившего. На ботинки и черные брючины над ними. — Я понимаю, что вы мало что можете рассказать, — продолжил Йона. — Но когда мы с вами беседовали в допросной, вы что-то хотели мне сообщить. Мой коллега не дал нам договорить, но вы уже начали описывать, как Йенни Линд стояла под дождем. — Я не помню, — прошептал Мартин. — Мы сможем поговорить позже. — Хорошо. Мартин поднялся с пола; тело у него затекло. — Если хотите, я позвоню, скажу, что вас отпустили? — Нет, спасибо. Мартин не решался упомянуть про Памелу, потому что дверь в коридор стояла открытой. Если произнести имя жены, мертвые мальчики наверняка захотят забрать его себе. Разозлятся, что им не разрешают написать это имя на могилах.