Памела замолчала. Кто-то угрожает Мии, и Памела уже начала оборачиваться через плечо, как Мартин. Она даже купила перцовый баллончик, чтобы Мия могла защититься, если на нее нападут. — Мы считаем, что преступник, прежде чем убить Йенни Линд, удерживал ее пять лет, — продолжал комиссар. — Не знаю, помните ли вы историю с ее исчезновением. Об этом много писали, а родители Йенни обращались к преступнику через СМИ. — Я помню, — тихо сказала Памела. — Недавно им показали дочь в морге. — Простите, мне некогда. — Памела ощутила, как внутри нарастает панический страх. — У меня встреча через пять минут. — Уделите мне полчаса после встречи? Чтобы только закончить разговор немедленно, Памела пообещала комиссару встретиться с ним в «Эспрессо Хаус» в четверть седьмого. Слезы уже катились у нее по щекам, и Памела заперлась в туалете. Она не решалась рассказать полиции про угрозы. Ей казалось, что так она подвергнет Мию и Мартина опасности. Кто-то последовал за ними в Евле, сфотографировал Мию в парке развлечений. Памела всего лишь хотела дать Мии шанс, которого не получила Алиса. Но вышло так, что она привлекла к девушке внимание убийцы. Йона смотрел, как Памела пьет кофе. Чашку она держала обеими руками, чтобы та не слишком дернулась, когда Памела поставит ее на блюдце. Памела выглядела очень встревоженной и попросила сменить столик — выбрать на втором этаже, в глубине зала. Каштановые волосы крупными кольцами падали на плечи, а следы недавних слез Памела постаралась скрыть косметикой. — Я, конечно, понимаю, что любой может ошибиться, но это… Вы заставили его признаться в убийстве. Его, психически больного человека. — Согласен, такое недопустимо. Прокуратура проведет внутреннее расследование. — Йенни Линд… как бы это сказать… она занимает особое место у меня в сердце… я очень, очень сочувствую ее близким, но… Памела резко замолчала и с трудом проглотила комок в горле. — Памела, мне нужна возможность поговорить с Мартином в спокойной обстановке… желательно в вашем присутствии. — Мартин снова в стационаре, — сухо сказала Памела. — Насколько я понимаю, у него комплексное посттравматическое стрессовое расстройство. — У Мартина параноидальный психоз, а вы отправили его за решетку, напугали его. Памела отвернулась к окну и стала смотреть на людской поток на Дроттнинггатан. Она проводила взглядом двух девушек и едва заметно улыбнулась; Йона смотрел на нее. В ухе покачивалась аквамариновая капелька. Памела снова повернулась к Йоне. То, что он принимал за две родинки под левым глазом, на самом деле оказалось татуировкой. — Вы сказали, что Йенни Линд занимает в вашем сердце особое место. — Когда она пропала, она была ровесницей моей дочери Алисы. — Памела снова проглотила комок. — Понимаю. — А всего несколько недель спустя Алиса погибла. Памела взглянула в светло-серые глаза комиссара. Ей казалось, что он понимает ее, понимает, что делают с человеком тяжелые потери. Памела, сама не зная зачем, отодвинула чашку и стала рассказывать комиссару об Алисе. Слезы капали на стол, когда она описывала поездку в Оре — до того самого дня, когда ее дочь утонула. — Большинству из нас выпадает переживать тяжелые потери, — заключила она. — Но мы справляемся с ними. Поначалу нам тяжело, но у нас получается жить дальше. — Да. — Но Мартин… он как будто все еще в первой фазе и переживает шок. И мне не хочется, чтобы ему стало еще хуже — ему и так плохо. — А вдруг ему станет лучше? — спросил Йона. — Я могу приехать в клинику, поговорить с ним там. Очень бережно, на его условиях. — Как вы собираетесь говорить с человеком, который не решается разговаривать? — Попробуем гипноз, — предложил Йона. — Это вряд ли. — Памела невольно улыбнулась. — Гипноза Мартину точно не надо. 40 Мия оглядела себя, заправила прядь волос за ухо, не сдерживая улыбки, постучала в полуоткрытую дверь кабинета. — Проходи, садись, — сказала соцработница, не глядя на нее. — Спасибо. Мия прошла по скрипучему полу, подвинула стул и села напротив соцработницы. В кабинете было жарко — температура на улице снова поднялась градусов до тридцати пяти. Окно, выходящее на лесную опушку, было открыто, тихо постукивала ржавая щеколда. Соцработница что-то напечатала и подняла глаза на Мию. — Итак. Я списалась с муниципальной соцслужбой, и мне сообщили, что апелляции от Памелы Нордстрём не поступало. — Но она говорила, что… Мия резко замолчала, опустила глаза и стала ковырять облупленный лак на большом пальце. — Насколько я понимаю, — продолжала соцработница, — отказ основан на том, что обстановка в семье Нордстрём оценивается как небезопасная. Дело в муже Памелы. — Да он же невиновен, об этом везде пишут. — Мия, я не знаю, как рассуждала комиссия, но в любом случае апелляции не поступало… отказ никто не обжаловал. — Понятно. — Мы ничего не можем поделать. — Я же сказала — понятно. — Что ты об этом думаешь? — Что все как обычно. — Как бы то ни было, я рада, что ты еще побудешь с нами, — ободряюще сказала соцработница. Мия кивнула и поднялась. Пожала руку соцработнице, закрыла за собой дверь и стала подниматься по лестнице. Уже издалека было слышно, как Лувиса орет и швыряет что-то на пол. У Лувисы СДВГ, они с Мией вечно ссорятся. Мия начинала думать: а вдруг Лувиса ее убьет. Вчера ночью она проснулась от того, что Лувиса пробралась к ней в комнату. Мия слышала, как та ходит в темноте, как останавливается возле кровати, как садится на стул возле комода. Войдя в свою комнату, Мия увидела, что нижний ящик комода выдвинут. Она заглянула в ящик и со словами «Это что еще за…» вышла. Истертые половицы скрипели под тяжелыми ботинками. Мия распахнула дверь в комнату Лувисы и остановилась. Лувиса стояла на коленях, вокруг нее было рассыпано содержимое ее сумочки. Волосы всклокочены, плечи изодраны ногтями. — Позволь, пожалуйста, узнать, зачем ты забрала мои трусы? — спросила Мия. — Ты о чем вообще? Больная. — Лувиса поднялась.