Глаза у Мартина закрылись, рука обмякла. Подождав несколько секунд, сестра ввела миорелаксант. Мартин погрузился в глубокий сон, рот слегка запал. Памела выпустила его руку и отодвинулась. Анестезистка приложила к носу и рту Мартина маску с мешком Амбу и дала ему кислород. Прозвучало «здравствуйте»; в процедурную вошел психиатр с глубоко посаженными глазами и резко очерченными скулами. Шея у него покраснела после бритья, из кармашка халата торчали пять прозрачных пластмассовых ручек. — Если хотите, можете остаться, — сказал психиатр. — Родственникам некоторых пациентов мышечная реакция на ток кажется кошмарной. Я совершенно точно могу сказать, что это не больно, но все-таки хочу, чтобы вы были готовы. — Я готова. — Памела взглянула врачу в глаза. — Хорошо. Медсестра проследила, чтобы Мартин дышал глубоко и мозгу хватало кислорода. Она убрала маску и сунула Мартину в рот прикусный валик. Психиатр включил аппарат ЭСТ, выставил силу тока, ширину импульса и частоту, после чего подвел оба электрода к голове Мартина. Лампа на потолке мигнула. У Мартина дернулись прижатые к телу руки. Запястья неестественно подергивались, спина согнулась. Зубы стиснуты, подбородок прижат к груди, углы рта опущены, жилы на шее напряглись. — Боже мой, — прошептала Памела. Ей казалось, что муж надел какую-то уродливую маску. На лице с крепко зажмуренными глазами проступили незнакомые морщины. Пульс участился. Мартину дали еще кислорода. Ноги конвульсивно бились, руки дрожали. Каталка скрипела, чехол сбился, обнажив потрескавшуюся в нескольких местах клеенку матраса. Вдруг судороги прекратились, словно кто-то задул стеариновую свечу, и струйка дыма, извиваясь, медленно поплыла к потолку. 38 Мартин повернул голову, и окно с лампой — он видел их краем глаза — утекли в сторону, как вода. Когда он очнулся после наркоза, ему принесли бутерброд с сыром и клубничный сок, и с тех пор он еще ничего не ел. Памела посидела с ним, а потом заторопилась на работу. Встав с кровати, Мартин направился прямиком в психотерапевтический кабинет, рисовать. Он знал, что художник из него никакой, но рисование стало для него важным ежедневным делом. Мартин положил палитру, кисть и муштабель, отступил на шаг назад и посмотрел на свою работу. На небольшом листе он изобразил красный домик, но уже сам не помнил почему. В окошке угадывалось за занавеской чье-то лицо. Мартин вытер испачканные акриловой краской руки и вышел из кабинета. Строго говоря, перекусывать в отделении не полагалось, но Мартин иногда наведывался в столовую, к холодильнику. Он зашагал по пустому коридору. В кабинете групповой терапии было тихо. Проходя мимо, Мартин заглянул в открытую дверь. Стулья составлены так, словно на них сидели и слушали оратора какие-то невидимки. С тех пор как Мартина доставили в клинику, мальчики где-то прятались. Он не слышал их даже по ночам. Может, они радовались, что Мартин снова угодил в отделение. Мартин остановился и через окошко в двери заглянул в кабинет психиатра. Доктор Миллер стоял посреди кабинета, уставив светлые глаза в никуда. Мартину захотелось постучать, сказать, что он хочет вернуться домой, но он вдруг забыл собственное имя. Врача зовут Майк, это он помнил. В отделении его прозвали «Эм энд Эм». Что же это происходит? Мартин помнил, что он пациент Четвертого отделения, что его жену зовут Памела, а живет он на Карлавеген. — Мартин. Меня зовут Мартин, — проговорил он и зашагал дальше. Снова накатило головокружение. Жестяные шкафы поплыли вбок и куда-то пропали. Навстречу Мартину попалась новая санитарка — невысокая женщина с белыми руками, у которой вокруг рта залегли странные морщины, но она Мартина даже не заметила. У двери в столовую для пациентов Мартин оглянулся. Возле входа в кабинет групповой терапии стояла каталка с ремнями. Только что ее там не было. Мартин вздрогнул и тихонько открыл дверь столовой. Плотные шторы были задернуты — мера против солнца. В столовой царил неясный полумрак. Три круглых стола окружали пластмассовые стулья; на самих столах, покрытых клеенкой в цветочек, стояли салфетницы со светлыми салфетками. Где-то послышалось тихое поскрипывание — словно качнулась доска-качели. Холодильник помещался за низеньким прилавком с поддонами из нержавеющей стали. Мартин прошел по блестящему пластиковому покрытию и остановился, уловив движение в дальнем углу. Он задержал дыхание и осторожно обернулся. В углу стояла, вытянув руки вверх, неправдоподобно высокая фигура, причем шевелились у фигуры только пальцы. В следующую секунду Мартин сообразил, что это Пророк. Тот стоял на стуле и что-то вынимал из шкафа. Мартин тихо попятился, глядя на Пророка. Тот, держа в руках пакет сахара, слез со стула и сел в инвалидное кресло, скрипнувшее под его тяжестью. Мартин тихо пробрался к выходу и потянул дверь. Петли по-комариному запели у него под ухом. — Считай, что видел чудо Господне, — сказал у него за спиной Пророк. Мартин замер, отпустил дверную ручку и обернулся. — Мне нужно кое-что забрать перед отъездом, — объяснил Пророк и подкатился к мойке. Высыпав сахар в слив, он достал из пакета спрятанный там пластиковый чехол с мобильным телефоном, чехол снял, а телефон сунул в карман, после чего открыл кран. — Меня через час выписывают. — Поздравляю, — прошептал Мартин. — У всех у нас в жизни разная миссия. — Пророк подъехал к Мартину. — Примус — большая муха, ему, чтобы отложить яички, нужна падаль. Я откладываю яйца в человеческие души. А ты пытаешься уничтожить себя электричеством. 39 В пять часов Памела осталась в бюро одна. Она опустила шторы, села за компьютер и принялась набрасывать чертеж огромного окна, выходящего на заставленную зеленью террасу на крыше. Зазвонил телефон. — Архитектурное бюро «Рос», — сказала Памела в трубку. — Это Йона Линна из Национального бюро расследований… Для начала я хочу извиниться за то, что вам с мужем пришлось пережить из-за моих коллег. — Хорошо, — натянуто ответила Памела. — Я понимаю, что вы больше не доверяете полиции, и знаю, что вы не хотите с нами разговаривать. Но подумайте о жертве, о ее близких, о том, что в итоге пострадают они. — Знаю, — вздохнула она. — Ваш муж — наш единственный свидетель, — продолжал Йона. — Он видел все и при этом находился рядом с местом преступления. А еще я думаю о том, что большинству тяжело носить в себе подобное… — А, теперь вы о нем беспокоитесь, — перебила Памела. — Я только хочу сказать, что он носит в себе воспоминания о жутком убийстве. — Я не…