– Может быть… Антон хлопнул дверью кабинета. Вопросов по работе у него не было. Малена посмотрела на кофейную лужу на полу, на чашку… и пошла убирать. Здесь замка с прислугой нет, здесь надо ручками. Хорошо хоть, чашка не разбилась. Малена взяла ее и отнесла в санузел, вымыть. Там ее и нашла Женя. – Малечка… ты как? Раньше Евгения ревновала шефа. Потом поняла, что Малене он не нужен (герцогесса своего интереса никогда не показывала), и успокоилась. И даже хорошо относилась к девушке, особенно после появления Давида. Ясно же, друзья поделили поле боя, и Малена достанется Давиду, а на Антона никто не посягнет. – Что? – спохватилась Малена. – А, да, все в порядке. – Ты плачешь. – Это от моющего средства. Оно в глаз попало. Девушки так и не поняли, кто из них плакал. Матильда? Малена? Горько, когда на месте рыцаря в сверкающих доспехах оказывается… его ишак. Или даже ишак его оруженосца. Горько и гадко. Благородный человек никогда не позволит себе обсуждать женщину в таком ключе. Тем паче женщину, которая ему небезразлична. А если вот так, в мужской компании, как будто перебирают стати породистых кобыл… Малена никогда не позволила бы себе обсуждать любимого мужчину с другими. Никогда… И уж точно не низвела бы свои чувства до… до такого. Больно… – Антон мне все рассказал. – Да неужели? – Маринка – тварь и гадина. Она и наврать могла. – О чем? – О пари. – Могла. Но… не на пустом месте. – В смысле? – не поняла Женя. – Как ты думаешь, это порядочно – трепать мое имя перед каждой встречной? Малена даже знала, когда это произошло. Когда она отказалась ехать с парнями, наверняка… Гадко это. Словно мыла наелась… того самого, с мыловарни. Больно и тошно было Малене, а Матильда разделяла ее эмоции. Сестра же страдает! – Ну… – Я не давала повода. И мне сейчас очень неприятно. Можешь так и передать Антону Владимировичу. Женя вздохнула. – Ладно… Ты справишься? – Не дождетесь, – огрызнулась уже Матильда. – Из принципа переживу всех, особенно эту парочку ловеласов! Женя фыркнула и вышла из санузла. * * * Антон больше ничего не говорил по этому поводу. С Давидом он, похоже, созвонился сам, потому что вечером перед конторой джипа не было. – Отвязался? – не поверила в чудо Матильда. – Благословением Сестры и Брата… – Не было бы счастья, да несчастье помогло? – Значит, это не несчастье, а предпосылка для счастья, – философски ответила привыкшая к софистике Малена. – Аэссе. – Аминь. Его величество Остеон, Аланея Король работал. Упорно, серьезно, вдумчиво, он разбирал бумаги в присутствии канцлера. Что-то подписывал, что-то откладывал к рассмотрению, что-то кидал в корзину, когда… – Ваше величество, беда!!! Его величество проехался пером по столу и, конечно, сломал остро заточенный наконечник к шервулям[1]. И дернулся не только король. Канцлер, который как раз подкладывал королю документ на подпись, аж чернильницу опрокинул, укоризненно глядя на Бариста Тальфера, который влетел (с его-то тушей только бегать!) в королевский кабинет. – Что случилось? – Степняки перешли границу и движутся вглубь страны! Голубь прилетел… Канцлер, Леонар Тарейнский, забыл обо всем на свете. Иначе никогда не протянул бы руку вперед короля. – КАК?! Барист сунул в протянутую руку скатанную в крохотную трубочку бумагу. Его величество перехватил донесение в воздухе, проглядел… И медленно, словно в дурном сне, начал оседать на ковер, под взглядами стряпчего и канцлера. – Ваше величество!!! Канцлер едва успел подхватить короля и осторожно уложить на ковер. Каким чудом Барист успел прикрыть дверь, знал только он сам. – Лекаря!!! – едва не в голос взвыл канцлер. Вроде бы толстяк неуклюжий, малоподвижный, но Барист мигом оказался рядом с Леонаром, стиснул его руку. – Нет! Капли в ящике стола! – ГДЕ?! Барист ловко вытащил ящик, вытряхнул на ладонь пузырек темного стекла, накапал капли прямо в кубок с вином и принялся осторожно, явно привычно поить короля. Канцлер поддерживал его величество под плечи.