– Ну ладно, как скажете. – А как спуститься на пляж? – Смотрите: выходите с террасы через калитку, и через десять метров – туфовая лестница, по ней и спуститесь. Там пятьдесят ступенек. – Не подождете меня полчасика? Синьор Каллара посмотрел на него огорошенно: – Ну разве что полчасика… От души поплавать в манящем море Монтальбано не терпелось с той самой минуты, как он его увидел. Он искупался прямо в трусах. На обратном пути, не успел он одолеть пятьдесят ступенек, как уже обсох на солнце. В первый день августа с самого утра Монтальбано отправился в аэропорт Пунта-Раизи – встречать Ливию, Лауру и ее сына Бруно, мальчугана трех лет. Муж Лауры Гвидо должен был приехать поездом вместе с машиной и вещами. Бруно оказался шустрым мальцом, неспособным и двух минут усидеть спокойно. Лауру с Гвидо слегка тревожило, что Бруно до сих пор не говорит и общается только жестами. Каракулей он, в отличие от сверстников, тоже не рисовал, зато в искусстве довести до ручки все мироздание равных ему не было. Поехали к комиссару в Маринеллу, где Аделина приготовила обед на всю честную компанию. Самой служанки уже не было, она ушла, и Монтальбано знал, что не увидит ее целых две недели, пока Ливия будет у него гостить. Аделина относилась к Ливии с глубочайшей неприязнью – впрочем, целиком и полностью взаимной. Гвидо прибыл ближе к часу. Они поели, потом быстренько расселись по машинам, и Монтальбано с Ливией поехали впереди, показывая дорогу, а Гвидо с семейством – за ними. Увидев домик, Лаура пришла в такой восторг, что кинулась Монтальбано на шею и расцеловала его. Бруно тоже жестами показал, что хочет к комиссару на ручки. Едва оказавшись вровень с его лицом, он метко плюнул ему в глаз обсосанным леденцом. Сошлись на том, что на следующее утро Ливия возьмет машину Сальво (все равно ему на работе полагается служебная), поедет к ним в гости и останется на весь день. Вечером после работы Монтальбано распорядится отвезти его в Пиццо, чтобы вместе решить, куда пойти поесть. Комиссара такой расклад более чем устроил: значит, в обед он вполне может навернуть чего-нибудь вкусненького в траттории у Энцо. Первая напасть приключилась в домике на третий день утром. Приехав к подруге, Ливия обнаружила там полный кавардак: одежда вытащена на террасу и свалена кучей на стульях, под окнами спальни стоят прислоненные к стене матрасы, по площадке перед входом раскидана кухонная утварь. Голый Бруно бегал со шлангом в руках и щедро поливал одежду, матрасы и простыни. Едва увидев Ливию, он попытался полить и ее, но та уже хорошо его знала и успела увернуться. Лаура возлежала на шезлонге под стенкой террасы с мокрой тряпкой на лбу. – Что случилось? – Ты в дом заходила? – Нет. – Посмотри отсюда, только дверь не открывай. Ливия подошла к застекленной двери террасы и заглянула в гостиную. Первое, что она заметила, – что пол почему-то почернел. Второе – что пол шевелится, точнее – ползет во все стороны. Больше Ливия ничего заметить не успела, потому что до нее дошло. Она завопила как оглашенная и выскочила с террасы. – Там тараканы! Видимо-невидимо! – Сегодня утром, на рассвете, – пролепетала умирающим голосом Лаура, – я проснулась попить водички и увидела их, но тогда их было еще не так много… Я разбудила Гвидо, мы попытались вынести вещи, а потом просто сдались. Там, в гостиной, щель в полу, они из нее и лезут. – А Гвидо сейчас где? – Поехал в Монтереале. Он позвонил мэру, очень славный оказался человек. Скоро должен вернуться. – Что ж он Сальво не позвонил? – Сказал, что ему не с руки вызывать полицию по поводу нашествия тараканов. Гвидо вернулся минут через пятнадцать в сопровождении муниципальной машины, где сидели четыре дезинсектора с баллонами и швабрами наперевес. Ливия отвезла Лауру с Бруно к комиссару в Маринеллу, а Гвидо остался в Пиццо руководить дезинсекцией и уборкой дома. К четырем часам пополудни он тоже добрался до Маринеллы. – Они лезли прямо из той щели в полу. Мы залили туда два полных баллончика, а потом ее заделали. – А других щелей там не осталось? – спросила Лаура несколько скептически. – Не переживай, мы тщательно все осмотрели, – заверил ее Гвидо. – Больше такого не повторится. Можно спокойно возвращаться. – Мало ли почему они повылезали… – подала голос Ливия. – Один из тех, кто приехал, объяснил, что прошлой ночью здание, видимо, слегка просело и образовалась эта трещина. Тараканы, которые были внизу, полезли наверх – то ли люди их привлекли, то ли запах еды, поди разбери. На пятый день случилось второе нашествие. На сей раз не тараканов, а мышей. Лаура, встав, обнаружила в комнате штук пятнадцать мышек – малюсеньких, чем-то даже миленьких. Стоило ей пошевелиться, как они так и брызнули через дверь на террасу. Еще парочку она застала на кухне за подъеданием хлебных крошек. В отличие от большинства женщин, к мышам Лаура относилась совершенно спокойно. Гвидо опять позвонил мэру, съездил в Монтереале и привез оттуда пару мышеловок, сто граммов сыра качокавалло с перцем и рыжего кота – до того добродушного, что он и ухом не повел, когда Бруно с ходу попытался выколупать ему глаз. – Как такое может быть? Сначала тараканы, потом мыши… – спросила Ливия у Монтальбано, когда вечером они уже лежали в постели. Монтальбано с голой Ливией под боком был решительно не в настроении беседовать о мышах. – Как ни крути, дом целый год пустовал, вот и получилось… – ответил он туманно. – Значит, перед приездом Лауры надо было там как-то прибраться: потравить, подмести, шваброй туда-сюда… – Мне это тоже не помешает, – перебил ее Монтальбано. – Что именно? – озадачилась Ливия. – Да вот это, «туда-сюда». – И обнял ее. Третье нашествие случилось на восьмой день. Обнаружила это, как всегда, встававшая первой Лаура. Заметив одного из пришельцев краешком глаза, она взвилась в воздух и, сама не зная как, приземлилась прямиком на сервировочный столик, крепко зажмурившись. Там, почувствовав себя в относительной безопасности, она, дрожа и обливаясь по́том, медленно открыла глаза и посмотрела на пол. По полу вальяжно прогуливалось штук тридцать пауков, являя собой неплохую иллюстрацию разнообразия видов: один мохнатый и приземистый; второй – наподобие сенокосца, шарик на тонюсеньких ножках; третий – рыжеватый, размером с краба; четвертый – ни дать ни взять зловещая черная вдова… Лаура философски относилась к тараканам, не питала отвращения к мышам, но при виде паука совершенно теряла голову. Она страдала тем, что принято называть мудреным словом «арахнофобия», то бишь, выражаясь проще, беспричинной и непреодолимой боязнью пауков. Волосы у нее на голове зашевелились, она заорала дурным голосом и рухнула в обморок со столика прямо на пол. Падая, она крепко приложилась головой, разбив ее до крови. Разбуженный воплем, Гвидо вскочил с кровати и кинулся на помощь жене. Но не заметил Руджеро – так звали кота, – который как раз удирал из кухни, напуганный сперва криком Лауры, а потом грохотом ее упавшего тела. Так что Гвидо внезапно обнаружил себя летящим параллельно полу, после чего голова его встретилась с холодильником. Когда Ливия, как обычно, приехала искупаться с друзьями, перед ней предстал полевой госпиталь. Лаура и Гвидо ходили с повязками на голове, а Бруно – с забинтованной левой ступней, потому что, слезая с кровати, он кокнул стоявший на тумбочке стакан с водой, а потом прошелся по осколкам. Ливия с изумлением отметила, что даже кот Руджеро прихрамывает – столкновение с Гвидо не прошло для него бесследно. Наконец появилась традиционная бригада дезинсекторов, посланная мэром, который стал уже фактически другом семьи. Пока Гвидо руководил процессом, не отошедшая еще от потрясения Лаура тихо прошептала Ливии: – Этот дом нас невзлюбил. – Да брось! Дом – это дом, он не может ни любить, ни ненавидеть. – Говорю тебе, этот дом нас выгоняет! – Перестань! – Этот дом проклят! – уперлась Лаура, глаза у нее лихорадочно блестели. – Лаура, ради бога, ну что ты несешь! Я понимаю, у тебя нервы на взводе, но… – Знаешь, мне лезут в голову всякие фильмы про проклятые дома, где поселились исчадия ада. – Да это все выдумки! – Вот увидишь, так все и окажется. Утром девятого дня зарядил дождь. Ливия с Лаурой поехали в музей Монтелузы, Гвидо принял приглашение мэра посетить соляные копи и взял с собой Бруно. Ночью дождь припустил еще хлеще.