Он сумел устоять и легонько ее отстранил. – Адриана, постарайся меня понять, мне нужна ясная голова. С разочарованным видом она вышла на террасу. Комиссар же поспешил на кухню, где в холодильнике, к счастью, еще нашлась бутылка с холодной водой. Во избежание осложнений там он и остался. Через какое-то время он услышал, что его зовет Галлуццо: – Комиссар, не посмотрите? Он вышел на террасу. – Пойдем со мной, – сказал он Адриане. Фацио расположил одну лампу сразу на выходе из санузла, а две другие – в гостиной. Света они давали ровно столько, чтобы не споткнуться, зато лица превращались в пугающие маски, глаза терялись, а рты приобретали вид черных провалов, по стенам плясали гигантские тени. Ни дать ни взять декорация для фильма ужасов. Внизу было душно и трудно дышать, будто на давно затонувшей подводной лодке. – Годится, – сказал Монтальбано. – Выходим. И едва они вышли, распорядился: – Срочно убираем отсюда машины. Пусть останется только автомобиль синьорины. Адриана, дай ключи от твоего дома. Взяв ключи, он передал их Фацио. Потом достал ключи от своей машины и протянул Галлуццо: – Отгонишь мою. Поставите их за домом синьорины так, чтобы не было видно с дороги. Потом зайдете в дом и встанете у двух разных окон так, чтобы видеть, когда подъедет Спиталери. Как только он появится, ты, Фацио, сразу звякнешь мне на мобильный, ясно? Когда Спиталери спустится, вы оба должны уже бегом прибежать сюда и встать так, чтобы ни при каких обстоятельствах он от вас не ушел. Ясно? – Яснее некуда, – ответил Фацио. Час они молча просидели на диване обнявшись. Не потому, что нечего было сказать, – просто чувствовали, что так будет лучше. Потом комиссар взглянул на часы. – Десять минут осталось. Наверное, пора спускаться. Адриана взяла свою сумку-мешок, где лежали документы на дом, повесила через плечо. Спустившись в гостиную, Монтальбано первым делом проверил, как он помещается за рамами. Оказалось, там тесновато: рамы стояли слишком близко к стене. Чертыхаясь и обливаясь по́том, он наклонил их посильнее, расширив щель. Попробовал снова – уже лучше, можно беспрепятственно шевелиться. – Меня видно? – спросил он у Адрианы. В ответ тишина. Высунул голову и увидел, что девушка застыла посреди гостиной, раскачиваясь взад-вперед. Он тут же понял, что в последний момент нервы у нее сдали. Монтальбано подбежал к ней, и она прильнула к нему, вся дрожа. – Мне страшно, мне так страшно! На ней лица не было. Монтальбано обругал себя кретином: он и не подумал, как скажется на Адриане пребывание в этом месте. – Ладно, бросаем все, пойдем отсюда. – Нет, – сказала она. – Погоди. Видно было, что она изо всех сил пытается взять себя в руки. Монтальбано сильно сомневался, что она справится. – Адриана, учти, что… И тут совсем близко послышался голос Спиталери: – Синьорина Морреале, вы здесь? Похоже, он наклонился в окно гостевого санузла. Почему же мобильный не прозвонил? Может, внизу нет приема? Быстрым движением Адриана толкнула Монтальбано обратно за рамы. – Я здесь, синьор Спиталери. – Голос ее прозвучал неожиданно спокойно и даже как будто весело. Монтальбано едва успел спрятаться. Послышались шаги Спиталери, который уже входил в гостиную. И снова голос Адрианы, но резко изменившийся – серебристый голосок девочки-подростка: – Иди сюда, Микеле. Откуда она узнала имя Спиталери? Прочитала в документах, которые дал ей Каллара? И почему она с ним на «ты»? А дальше тишина. Что происходит? Вдруг раздался смешок, но какой-то ломкий, будто посыпалось на пол дождем битое стекло. Это Адриана так засмеялась? А потом наконец-то голос Спиталери: – Ты… ты же не… – Хочешь попытаться еще раз? Попробуй, Микеле. Посмотри. Я тебе нравлюсь? Послышался треск разрываемой ткани. Мать честная, что там творит Адриана? И тогда раздался рев Спиталери: – Я тебя тоже убью! Шлюха! Ты потаскуха хуже, чем сестра! Монтальбано выпрыгнул из-за рам. Адриана стояла, широко распахнув разорванную блузку, груди торчали наружу. Спиталери с ножом в руке шел прямо на нее. На негнущихся ногах, будто механическая кукла. – Стоять! – заорал комиссар. Но Спиталери его даже не слышал. Сделал еще шаг. Все пошло как в замедленной съемке: Адриана запустила руку в сумку, выхватила длинное шило и замахнулась на Спиталери, Монтальбано бросился к ним, поднимая пистолет… Спиталери оттолкнул Адриану… повернулся к нему, занес нож… Монтальбано выстрелил. Один только выстрел. Наповал. В сердце. Пока Спиталери заваливался назад, падая на сундук, Монтальбано подбежал к Адриане, вынул из ее рук шило. Они посмотрели друг на друга в упор. И тогда будто земля ушла у комиссара из-под ног: он понял. Вбежали Фацио и Галлуццо с пистолетами в руках и тут же замерли. – Он и ее попытался… – сказал Монтальбано, пока Адриана пыталась стянуть на груди порванную блузку. – Пришлось в него выстрелить. Смотрите, у него в руке нож. Он бросил пистолет на пол, вышел из гостиной и, едва выбравшись на улицу, помчался, будто за ним гнались. Прыгая через две ступеньки, скатился по лестнице на пляж. Быстро разделся догола, наплевав на вытаращенные глаза отдыхавшей парочки, и бросился в море. Он плыл и плакал. От досады, от унижения, от стыда и разочарования, от уязвленной гордости. Оттого, что сразу не понял, что именно этого и добивалась Адриана – его руками расправиться с убийцей сестры. Притворным «люблю тебя», притворной страстью, притворным испугом она шаг за шагом завела его прямиком куда хотела. Он был игрушкой в ее руках. Все фиглярство, все понарошку. А он, ослепленный красотой, растерявшись перед льнущей к нему юностью, повелся, как щенок. Он плыл и плакал. * * * notes 1