– Добро пожаловать, – сказала Катрина, протягивая пареньку руку. – Приношу свои извинения за то, что мы не были на месте и не приняли тебя как следует в твой первый день. – Мертвые имеют преимущество перед живыми, – произнес Виллер. Катрина узнала слова Харри Холе. Она заметила, что Виллер внимательно смотрит на ее руку, и сообразила, что до сих пор не сняла латексные перчатки. – Они не прикасались ни к чему ужасному, – сказала она. Виллер улыбнулся. Белые зубы. Десять дополнительных баллов. – У меня аллергия на латекс, – ответил он. Минус двадцать баллов. – Ладно, Виллер, – произнесла Катрина Братт, по-прежнему протягивая ему руку. – Эти перчатки без присыпки, они произведены без использования аллергенных и эндотоксиновых материалов, и, если ты будешь работать в отделе по расследованию убийств, тебе придется надевать их довольно часто. Но конечно, мы можем перевести тебя в отдел экономических преступлений или… – Ну уж нет, – рассмеялся он и пожал ей руку. Она почувствовала, как по латексу растеклось тепло. – Меня зовут Катрина Братт, я руковожу расследованием этого дела. – Я знаю. Вы работали в группе Харри Холе. – В группе Харри Холе? – В Котельной. Катрина кивнула. Она никогда не думала о них как о группе Харри Холе, это была всего лишь маленькая следственная группа из трех человек, созданная по особому случаю, чтобы вести независимое расследование убийств полицейских… Хотя название, конечно, все объясняло. После этого Харри вернулся в Полицейскую академию в качестве преподавателя, Бьёрн – в Брюн, в криминалистический отдел, а она сама – в отдел по расследованию убийств, где стала старшим следователем. Глаза Виллера светились и по-прежнему улыбались. – Жалко, что Харри Холе не… – Жалко, что сейчас у нас нет времени поболтать, Виллер, нам надо убийство расследовать. Иди с Бернтсеном, слушай и учись. Андерс Виллер криво улыбнулся: – Вы хотите сказать, что инспектор Бернтсен может многому меня научить? Братт приподняла бровь. Молодой, самоуверенный, бесстрашный. Это хорошо, но она понадеялась, что он не станет очередным подражателем Харри Холе. Трульс Бернтсен нажал большим пальцем кнопку звонка, услышал, как за дверью в квартиру загудело, подумал, что пора прекращать обкусывать ногти, и отнял руку от кнопки. Когда он пошел к Микаэлю и попросил перевести его в отдел убийств, Микаэль поинтересовался, зачем ему это надо. И Трульс прямо ответил: он хочет находиться немного выше в пищевой цепочке и при этом не работать до посинения. Любой другой начальник полиции, естественно, вышвырнул бы Трульса за дверь, но этот не мог. Эти двое слишком много знали друг о друге. Когда они были молоды, их связывало некое подобие дружбы, а позже – общая польза, которая объединяет рыбу-прилипалу и акулу. Но сейчас их намертво связывали общие грехи и обещания молчать о них. Именно поэтому Трульсу Бернтсену даже не приходилось задумываться, выдвигая свои требования. Однако он начал сомневаться, насколько устраивают его эти притязания. В отделе убийств было две категории сотрудников: следователи и аналитики. И когда начальник подразделения Гуннар Хаген сказал, что Трульс может сам выбирать, кем быть, Трульс понял, что едва ли его предназначение состоит в том, чтобы нести ответственность. В общем-то, это его устраивало. Но все же он был вынужден признать, что ему резало слух, когда старший следователь Катрина Братт, показывая ему отдел, постоянно называла его «инспектор» и особенно долго объясняла, как работает кофейный автомат. Дверь открылась. На пороге стояли три молоденькие девушки и смотрели на него с выражением ужаса на лице. Наверняка они знали, что случилось. – Полиция, – сказал Трульс, предъявляя удостоверение. – У меня есть несколько вопросов. Вы слышали что-нибудь между… – Вопросов, на которые мы надеемся получить у вас ответы, – раздался голос у него за спиной. Новичок. Виллер. Трульс заметил, что девичьи лица стали менее испуганными и даже почти засияли. – Конечно, – кивнула та, что отперла дверь. – Вы знаете, кто… кто сделал… это? – Об этом мы, конечно, ничего вам не скажем, – ответил Трульс. – Но вот что мы можем сказать, – подхватил Виллер. – У вас совершенно нет причин бояться. Можно я угадаю? Наверное, вы студентки и вместе снимаете квартиру? – Да, – произнесли они хором, будто каждая хотела ответить первой. – А можно нам войти? Трульс подумал, что у Виллера такая же белозубая улыбка, как и у Микаэля Бельмана. Девушки провели их в гостиную. Две из них быстро собрали со стола пустые пивные бутылки и бокалы и исчезли. – У нас здесь вчера была вечеринка, – сказала та, что отперла дверь, извиняющимся тоном. – Это ужасно. Трульс не понял, что она имела в виду: убийство соседки или то, что во время убийства они здесь веселились. – Слышали ли вы что-нибудь вчера вечером между девятью и полуночью? – спросил Трульс. Девушка отрицательно покачала головой: – Если бы Эльса… – Элиса, – поправил ее Виллер, который вытащил блокнот и ручку. Трульс подумал, что ему тоже стоило взять с собой блокнот и ручку. Он кашлянул: – У вашей соседки был постоянный парень? – Не знаю, – ответила девушка. – Спасибо, это все, – сказал Трульс и повернулся к двери, собираясь уходить. В этот момент в комнату вернулись две другие девушки. – Возможно, нам стоит послушать, что они могут рассказать, – заметил Виллер. – Ваша подруга говорит, что вчера ничего не слышала и что не знает мужчин, с которыми Элиса Хермансен встречалась регулярно или в последнее время. Можете что-нибудь добавить? Девушки посмотрели друг на друга, а потом повернулись к полицейским и одновременно покачали белокурыми головами. Трульс видел, что все их внимание отдано молодому следователю. Его это не беспокоило, он привык быть незаметным. Привык к легкому покалыванию в груди, которое возникало в те мгновения, когда в старших классах школы в Манглеруде Улла наконец обращалась к нему, но только для того, чтобы поинтересоваться, где Микаэль. Или – поскольку это происходило до эпохи мобильных телефонов – может ли он передать Микаэлю то или другое. Однажды Трульс ответил, что это может быть затруднительно, поскольку Микаэль отправился в поход с подружкой. Не потому, что это было правдой, а потому, что он желал хотя бы один раз увидеть ту же боль, свою боль, в ее глазах. – Когда вы в последний раз видели Элису? – спросил Виллер. Три девушки снова переглянулись. – Мы ее не видели, но… Одна из них хихикнула и испуганно прикрыла рот, поняв, насколько это неуместно. Девушка, открывшая дверь, кашлянула: – Энрике звонил сегодня утром и сказал, что он и Альф пи́сали в подъезде, когда уходили домой. – Ну это уже чересчур, – фыркнула самая крупная из них. – Они просто слегка перебрали, – пояснила третья и снова хихикнула. Девушка, открывшая дверь, бросила на своих подруг строгий взгляд, призывая их к порядку. – В общем, пока они там стояли, в подъезд зашла женщина, и они позвонили, чтобы извиниться, на тот случай если их поведение выставило нас в дурном свете. – Как мило с их стороны, – сказал Виллер. – И они думают, что эта женщина… – Они знают. Они прочитали в Интернете, что «женщина лет тридцати убита», увидели фотографию нашего дома, погуглили и нашли в Сети ее фотку в одной из газет. Трульс хрюкнул. Он ненавидел журналистов. Чертовы падальщики, все до одного. Он подошел к окну и выглянул на улицу. И там, за полицейской лентой оцепления, стояли они, к их камерам были привинчены большие объективы, напоминавшие Трульсу клювы грифов, когда репортеры приставляли их к лицу в надежде на мгновение узреть труп, который будут выносить из дома. Рядом с ожидающей «скорой» стоял мужчина в зелено-желто-красной растаманской шапке и беседовал с одетыми в белое ассистентами-криминалистами. Бьёрн Хольм из криминалистического отдела. Он кивнул своим людям и снова зашел в здание. Он как-то странно сутулился и сгибался, как будто у него болел живот, и Трульсу стало интересно, уж не связано ли это с тем, что, по слухам, ходившим в отделе, Катрина Братт недавно порвала с этим круглолицым уроженцем Тутена с рыбьими глазами. Отлично. Значит, кто-то еще почувствовал, что такое быть растерзанным на куски. Звонкий голос Виллера звучал будто издалека: – Итак, их зовут Энрике и… – Нет-нет, – засмеялись девушки, – Хенрик. И Альф. Трульс поймал взгляд Виллера и кивнул в сторону двери. – Большое спасибо, девушки, это все, – сказал Виллер. – Кстати, можно я запишу телефоны? Девушки посмотрели на него с чем-то вроде наслаждения, смешанного с ужасом. – Хенрика и Альфа, – добавил он, криво улыбнувшись. Катрина стояла в спальне за спиной у судмедэксперта, сидевшей на корточках у кровати. Элиса Хермансен лежала на спине на стеганом одеяле. Но кровь растеклась по белой блузке так, что было понятно: когда лилась кровь, женщина стояла. Почти наверняка она стояла перед зеркалом в коридоре: там ковер настолько пропитался кровью, что намертво прилип к паркету. Следы крови между коридором и спальней, а также скромное ее количество в кровати говорили о том, что сердце Элисы прекратило биться еще в коридоре. Исходя из температуры тела и rigor mortis[4], судмедэксперт определила, что смерть наступила между двадцатью тремя и часом ночи и что причиной смерти точно явилась кровопотеря, поскольку сонная артерия была проколота в одном или нескольких местах сбоку на шее прямо над левым плечом. Брюки и трусы были стянуты до лодыжек.