Глава 18 Понедельник, день Бессмысленно. Харри сидел на жестком стуле и пытался сосредоточиться на том, что говорил мужчина, сидящий за письменным столом. Но слова имели столь же мало смысла, как и птичьи трели за открытым окном позади мужчины в очках и белом халате. Бессмысленно, как синее небо, как решение солнца именно в этот день греть жарче, чем на протяжении нескольких предыдущих недель. Бессмысленно, как плакаты на стенах, где были изображены люди с красной кровеносной системой и серыми органами, и как висевшее рядом с плакатами распятие с истекающим кровью Христом. Ракель. Она была единственным, что имело смысл в его жизни. Ни наука, ни религия, ни справедливость, ни лучший мир, ни наслаждение, ни опьянение, ни отсутствие боли, ни даже счастье. Только эти шесть букв. Р-а-к-е-л-ь. Если бы ее не было, это бы не значило, что на ее месте была бы другая. Если бы не было ее, не было бы никого. И не было никого лучше ее. Они не могут отнять у тебя никого. Так что в конце концов Харри прервал поток слов: – Что это означает? – Это означает, – сказал главный врач Джон Д. Стеффенс, – что мы не понимаем. Мы знаем, что почки работают не так, как надо. Это происходит по ряду причин, но, как я и говорил, мы уже исключили наиболее очевидные. – Но что вы думаете? – Синдром, – ответил Стеффенс. – Проблема в том, что их существуют тысячи, один малоизвестнее и реже другого. – И это значит?.. – Что мы просто должны продолжать искать. А пока мы, как я уже говорил, ввели ее в кому, поскольку у нее возникли проблемы с дыханием. – Как долго… – Сколько будет необходимо. Мы не просто должны выяснить, чем страдает ваша жена, мы должны также вылечить ее. Только когда мы будем уверены в том, что она может дышать самостоятельно, мы выведем ее из комы. – А она… она… – Да? – Она может умереть, пока находится в коме? – Этого мы не знаем. – Нет, знаете. Стеффенс соединил кончики пальцев. Он молчал, как будто хотел перевести разговор в более медленный темп. – Она может умереть, – сказал он наконец. – Мы все можем умереть, в какой-то момент времени сердце может перестать биться, но это, конечно, вопрос вероятности. Харри понимал, что ярость, которая начинала в нем бурлить, на самом деле была вызвана не врачом и не оттарабаненными им вероятностями. Он разговаривал со многими родственниками жертв убийств и знал, что фрустрации необходима цель, а то, что цели он не находил, приводило его в еще большую ярость. Он сделал глубокий вдох: – О каких вероятностях мы говорим? Стеффенс развел руками: – Как я уже сказал, мы не знаем, чем вызвано нарушение функции почек. – Вы не знаете и потому называете это вероятностью, – сказал Харри. Замолчал. Сглотнул. Понизил тон. – Поэтому просто скажите мне, что вы думаете, исходя из того немногого, что знаете. – Нарушение функции почек – не болезнь, а симптом. Это может быть заболевание крови или отравление. Сейчас сезон грибных отравлений, но ваша жена сказала, что вы ничего такого не ели в последнее время. К тому же вы ели одно и то же. Вы себя плохо чувствуете, Холе? – Да. – Вы… Хорошо, я понимаю. Так что у нас остаются синдромы, это крайне серьезные вещи. – Больше или меньше пятидесяти процентов, Стеффенс? – Я не могу… – Стеффенс, – прервал его Харри. – Я знаю, что мы на территории гадания, но я прошу вас. Пожалуйста. Врач оценивающе посмотрел на Харри долгим взглядом, прежде чем принять решение. – Как мне представляется в настоящее время, на основании анализов, шансы, что мы можем потерять ее, составляют чуть больше пятидесяти процентов. Не намного больше, но чуть-чуть. Причина, по которой я не люблю называть родственникам эти проценты, заключается в том, что они, как правило, придают им слишком большое значение. Если пациент умирает во время операции, риск умереть во время которой составлял, по нашим оценкам, двадцать пять процентов, они часто обвиняют нас в том, что мы неверно их информировали. – Сорок пять процентов? Сорок пять, что она выживет? – В данный момент. Ее состояние ухудшается, так что немного меньше, если мы не найдем причину в течение двух суток. – Спасибо. Харри поднялся. У него кружилась голова. И машинально пришла надежда – надежда, что наступит полная темнота. Быстрый и безболезненный уход, идиотский и банальный, и все же не более бесполезный, чем все остальное. – Кстати, хотелось бы знать, легко или трудно нам будет с вами связаться, если… – Я позабочусь о том, чтобы круглосуточно быть на связи, – сказал Харри. – Я пойду к ней, если это все, что мне нужно знать. – Позвольте проводить вас, Холе. Они пошли по коридору обратно в палату 301. Коридор тянулся к сияющему свету и утопал в нем. Должно быть, в конце его располагалось окно, в которое светило низкое осеннее солнце. Они шли мимо медсестер, похожих на белых призраков, и пациентов в халатах, медленно бредущих к свету походкой живых мертвецов. Вчера они с Ракелью обнимали друг друга, лежа на большой кровати со слишком мягким матрасом, а теперь жена была здесь, в искусственной коме, среди привидений и призраков. Он должен позвонить Олегу. Он должен придумать, как сказать мальчику. Он должен выпить. Харри не знал, откуда появилась эта мысль, но она пришла, как будто кто-то громко прокричал об этом, она звучала в его ушах. Эту мысль надо заглушить, причем быстро. – Почему вы были врачом Пенелопы Раш? – громко спросил он. – Она ведь здесь не лежала. – Потому что ей требовалось переливание крови, – ответил Стеффенс. – А я – гематолог и директор банка. А еще я дежурю в приемном отделении. – Директор банка? Стеффенс посмотрел на Харри. И возможно, он понял, что мозгу Харри требуется разгрузка, небольшой отдых от того, чем он занят. – Местного филиала банка крови. То есть меня надо было бы называть банщиком. Нам передали бывшую баню для страдающих ревматизмом в подвале этого здания, и теперь мы называем ее Кровавой баней. Так что не надо здесь говорить, что у гематологов нет чувства юмора. – Мм. Значит, вот что вы имели в виду, когда говорили, что покупаете и продаете кровь. – Простите? – Вы сказали, что по этой причине вы в состоянии определить, сколько крови потеряла Пенелопа Раш, по фотографии места преступления в ее подъезде. Глазомер. – У вас хорошая память. – Как ее дела? – О, Пенелопа Раш восстанавливается физически. Но ей потребуется помощь психолога. Встретиться с вампиром… – С вампиристом. – …это предостережение, знаете ли. – Предостережение? – Да-да. Он предсказан и описан в Ветхом Завете. – Вампирист? Стеффенс скупо улыбнулся: – Притчи, глава тридцатая, стих четырнадцатый. «Есть род, у которого зубы – мечи, и челюсти – ножи, чтобы пожирать бедных на земле и нищих между людьми». Вот мы и пришли. Стеффенс придержал дверь, и Харри вошел в палату. В ночь. По другую сторону задвинутых штор сияло солнце, но здесь единственным светом была зеленоватая полоска, скачущая вверх-вниз по черному монитору. Харри посмотрел на лицо Ракели. Она казалась такой умиротворенной. И находилась очень-очень далеко, плыла по темному космосу, где он не мог добраться до нее. Он сел на стул у кровати и дождался, пока у него за спиной не закроется дверь. Тогда он взял ее за руку и зарылся лицом в одеяло. – Только не уходи дальше, милая, – шептал он. – Только не дальше. Трульс Бернтсен передвинул разделительные стены в их открытом офисе таким образом, что уголок, который он делил с Андерсом Виллером, стал недоступен для чужих глаз. Поэтому его раздражало, что единственный человек, у которого был доступ сюда, а именно Андерс Виллер, чертовски любопытен. Особенно его интересовало, с кем Трульс разговаривает по телефону. Но в настоящее время эта ищейка находилась в одном салоне тату и пирсинга. Им сообщили, что этот салон занимается импортом вампирского реквизита, включая украшения, похожие на челюсти из металла с клыками, и Трульс собирался насладиться отсутствием Виллера в полной мере. Он загрузил последнюю серию второго сезона «Щита» и включил звук на такую громкость, чтобы никто не мог его слышать. Поэтому ему, конечно, не понравилось, что мобильный телефон засветился и начал скакать, как вибратор, по столу, исполняя вступление к песне Бритни Спирс «I’m Not a Girl», которая по неясным причинам нравилась Трульсу. Следующая строчка о том, что она еще не женщина, пробуждала смутные представления о девочке, не достигшей возраста половой зрелости, но Трульс надеялся, что не по этой причине сделал эту песню мелодией звонка своего телефона. Или?.. Бритни Спирс в школьной форме: это извращение – дрочить на нее? Ладно, значит, он извращенец. Но еще больше Трульса тревожило то, что высветившийся на телефоне номер был ему смутно знаком. Налогово-финансовый отдел? Спецотдел внутренних расследований? Старый сомнительный контакт, за которым он когда-то подчищал концы? Во всяком случае, этот номер не принадлежал Моне До. Вероятнее всего, ему звонили по работе, и после такого звонка ему точно придется что-нибудь делать. Вывод был таков: вряд ли он выиграет от того, что ответит на этот звонок. Трульс убрал телефон в ящик и сосредоточился на Вике Мэкки и его коллегах по ударной группе. Ему нравился Вик. «Щит» был единственным полицейским сериалом, авторы которого понимали, как мыслят настоящие полицейские. И вдруг, совершенно случайно, он понял, почему ему показался знакомым этот номер. Он рывком открыл ящик стола и схватил телефон.