– Вам не надо… – Нет, но вам надо. Минуточку, у нас тут прямо в дежурке есть удивительно плохой кофе. Стеффенс покинул палату, и Харри огляделся. Стулья, на которых они сидели с Олегом, стояли на тех же местах, что и вчера, по обе стороны отсутствующей кровати. Харри сел на один из них и уставился вниз, на серое напольное покрытие. Он чувствовал, как успокаивается пульс. И все же у него оставалось ощущение, что в палате не хватает воздуха. Полоска солнца падала через щель между шторами на пол между стульями, и он заметил на напольном покрытии светлый волосок. Он подобрал его. Мог ли Валентин заходить сюда в поисках Ракели, но опоздать? Харри сглотнул. Сейчас не было никаких причин думать об этом, она находилась в безопасности. Вошел Стеффенс и протянул Харри картонный стаканчик, глотнул из своего и уселся на второй стул, так что двое мужчин оказались друг против друга на расстоянии одного метра. – Ваш мальчик заходил, – сказал Стеффенс. – Олег? Он не должен был приходить до окончания занятий. – Он спрашивал о вас. Мне показалось, он был возмущен тем, что вы оставили его мать одну. Харри кивнул и отхлебнул кофе. – В этом возрасте они часто злятся и испытывают моральное возмущение, – произнес Стеффенс. – За все, что идет не так, они возлагают вину на своих отцов, и тот, на кого им когда-то хотелось быть похожими, внезапно становится тем, кем они стать не хотят. – Вы основываетесь на собственном опыте? – Конечно, мы всегда так делаем. – Улыбка Стеффенса исчезла так же быстро, как и появилась. – Мм… Можно задать вам личный вопрос, Стеффенс? – Пожалуйста. – В результате вы остаетесь в плюсе? – Простите? – Радость от спасения жизни минус отчаяние от потери тех, кого ты мог спасти. Стеффенс встретился глазами с Харри. Наверное, дело было в сложившейся ситуации: двое мужчин сидят друг против друга в темной комнате, – и поэтому задать такой вопрос показалось естественным. Стеффенс снял очки и провел руками по лицу, будто хотел стереть с него усталость. Он покачал головой: – Нет. – Но вы продолжаете этим заниматься? – Это призвание. – Да, я видел распятие у вас в кабинете. Вы верите в призвание. – Думаю, вы тоже, Харри. Я видел вас. Может быть, не Бог призвал вас, но призвание вы ощущаете. Харри посмотрел в чашку. Стеффенс был прав, говоря об удивительно плохом кофе. – Означает ли это, что вы не любите свою работу? – Я ненавижу свою работу, – улыбнулся главный врач. – Если бы я мог выбирать, я бы стал концертирующим пианистом. – Мм… А вы хороший пианист? – В этом и заключается проклятие – когда человек недостаточно хорош для того, чем он любит заниматься, и хорош для того, чем он заниматься ненавидит, не так ли? Харри кивнул: – Это проклятие. Мы делаем то, для чего нас можно использовать. – А ложь заключается в том, что того, кто следует своему призванию, ждет награда. – Возможно, иногда работа является достаточной наградой. – Только для концертирующего пианиста, который любит музыку, или для палача, обожающего кровь. – Стеффенс указал на бедж с именем на халате. – Я родился и вырос среди мормонов в Солт-Лейк-Сити, меня назвали в честь Джона Дойла Ли, богобоязненного, миролюбивого человека, который осенью тысяча восемьсот семьдесят пятого года получил приказ от вышестоящих членов паствы совершить убийство группы эмигрантов-безбожников, вторгшихся на их территорию. Он описал свои душевные муки в дневнике, и в частности отметил, что этот ужасный призыв судьбы ему остается только принять. – Резня в Маунтин-Мидоуз. – Вот видите. Вы знаете историю, Холе. – Я изучал серийные убийства в ФБР и основательно познакомился с самыми известными массовыми убийствами. Но должен признаться, я не помню, что случилось с вашим тезкой. Стеффенс посмотрел на часы: – Награда, будем надеяться, ждала его на небесах, потому что на земле все предали Джона Дойла Ли, включая нашего духовного наставника Бригама Янга. Джона Дойла приговорили к смерти. Тем не менее мой отец считал примером для подражания отречение от людской любви, которую так легко купить, во имя следования призыву, который ты ненавидишь. – Возможно, он не настолько его ненавидел, как утверждал. – Что вы хотите сказать? Харри пожал плечами: – Алкаш ненавидит и проклинает спирт, потому что он разрушает его жизнь. И одновременно спирт является его жизнью. – Интересная аналогия. – Стеффенс поднялся, подошел к окну и раздвинул шторы. – А как у вас, Харри? Ваше призвание по-прежнему разрушает вас и является вашей жизнью? Харри прикрыл глаза рукой и попытался посмотреть на Стеффенса, но внезапно хлынувший свет слепил его. – А вы по-прежнему мормон? – А вы по-прежнему в деле? – Вроде да. – Мы не можем иначе, так ведь? Мне надо работать, Харри. После того как Стеффенс ушел, Харри набрал номер Гуннара Хагена. – Привет, шеф. Мне нужна полицейская охрана в больнице «Уллевол», – сказал он. – Сейчас же. Виллер стоял там, где ему было велено, за кузовом автомобиля, припаркованного прямо поперек выхода. – Я видел, как вошел полицейский, – сказал он. – Все в порядке? – Мы установили пост у ее двери, – ответил Харри, усаживаясь на пассажирское сиденье. Виллер засунул служебный пистолет в кобуру и сел за руль. – А что с Валентином? – Бог его знает. – Харри вынул из кармана волосок. – Разумеется, это просто паранойя, но попроси судмедэкспертов провести экспресс-анализ вот этого, просто чтобы исключить совпадения с найденными на местах преступлений уликами, хорошо? Они скользили по улицам. Пейзаж за окном напоминал замедленную обратную перемотку того, что они видели, когда двадцать минут назад неслись с бешеной скоростью по этой же дороге, но в противоположном направлении. – А мормоны вообще используют крест? – спросил Харри. – Нет, – ответил Виллер. – Они считают, что крест символизирует смерть и что это язычество. Они верят в Воскресение. – Мм… Значит, мормон с распятием на стене – это почти как… – Мусульманин с изображением Мухаммеда. – Точно. Харри увеличил громкость радио. «The White Stripes»[30]. Композиция «Blue Orchid». Гитара и барабаны. Нагота. Ясность. Он сделал еще громче, не зная наверняка, что именно он пытается заглушить. Халлстейн Смит сидел сложа руки. В Котельной он был один, а без присутствия остальных сделать мог не так много. Он закончил писать краткий психологический портрет вампириста, потом погулял по Сети и почитал, что пишут об убийствах вампириста. Да, еще он пошел назад во времени и прочитал, что писали газеты за пять дней, предшествовавших первому убийству. Халлстейн Смит подумывал о том, не использовать ли выдавшееся время для работы над докторской диссертацией, но тут зазвонил его телефон. – Алло? – Смит? – произнес женский голос. – Это Мона До из «ВГ». – Слушаю вас. – Вы удивлены.