«Вот же, даже не могу продолжить есть, чтобы хотя бы вид сделать, что не заинтересовалась. Не надо было жрать все разом!» Глеб неторопливо поднял стакан и сделал долгий глоток. «Не знаю, чего мне хочется больше. Чтобы он закрыл тему, так и не продолжив мысль. Или чтобы вывалил на меня еще информации, от которой я сильнее увязну в этом болоте». – Даня тоже схватилась за стакан. – Каждый родитель желает, чтобы его ребенок добился успеха. – Глеб прочертил в воздухе круг стаканом, меланхолично наблюдая, как в емкости, подчиняясь сторонней силе, покачивается жидкость. – Но есть кое-что на подсознательном уровне – желание, сравнимое с наивысшим уровнем жажды. Кто-то изначально осознает это и принимает как данность, а кто-то обманывает себя, упиваясь любовью к частичке себя – к своему ребенку. Дети – наше продолжение. Часть нас. Результаты существования ребенка, его достижения, его успехи – это и триумф его родителей. «Это же я, – думает родитель. – Мой ребенок – это тот же я. Моя плоть. Мои клетки. То, что воплощает он, то делаю я. То, чего он достигает, эти достижения – мои. Он – я». – Левин отодвинул от себя тарелку с нетронутым блюдом. – Ребенок – это словно второй шанс для человека. Возможность достичь того, чего не смог он сам. Многие сознательно пользуются этим, воплощают себя и свои стремления в своих детях. Другие даже не догадываются о своих желаниях. Они спрятаны там, далеко, в подсознании, но рвутся в реальность через поступки: через заботу, через ограничения, через невинное внушение… Сложно понять, кто из них страшнее: тот, кто понимает, что имеет власть над еще беспомощной маленькой душой, и уже продумал, как ее использовать, или тот, кто верит, что от начала и до конца поступает во благо маленькой беспомощной душе. Несмотря на два выпитых стакана сока, Даня ощутила, как пересыхает в горле. Она впервые пожалела, что не представляет собой этакую наивную глуповатую клушу, сходу зацикливающуюся на какой-нибудь маловажной чуши. Тогда все было бы гораздо легче. «Какая заумная фигня, – подумала бы она тогда. – Зато как сексуально он шевелит губами на паузах между предложениями. Чуть-чуть вытягивает… Ой, что-то говорит опять. На всякий случай покиваю. А поулыбаться можно?..» Но, к сожалению, Даня понимала каждое слово. Мысль, заключенную в переплетении сложных предложений. И уж, конечно, ее не тянуло улыбаться. Ни черта! – Слишком долгое и скучное вступление, да? – Глеб хмыкнул и с силой провел ладонью по волосам. – Не с этого я собирался начать наше близкое общение. Правда, не с этого. Но что поделать… – Он поднял голову и, поймав напряженный взгляд Дани, быстро выдохнул. Будто собирался нырнуть на большую глубину и тренировал дыхание. – От вас скрывать ничего не буду. Не хочу. Так я решил. «На этом месте надо бежать». – Но вопреки собственным мыслям Даня не шевельнулась. Похоже, ей уже было не привыкать совершать глупости. – Что ж… – Глеб кашлянул и побарабанил пальцами по столу. – Можно сказать, что я – самое большое разочарование моей матери. «О… – Даня на секунду впала в какое-то пространное состояние. Ее словно засунули в кусок желе и поболтали из стороны в сторону. – Забавно. А я, пожалуй, разочарование моей матери. Правда себя она во мне не видела. И мои достижения ее не волновали. Да и пользы от меня никакой не получила. Пришлось даже еще троих щенков на свет произвести. И вот незадача – никаких результатов. Сплошная трата времени… А вот Левин… Успешный и самодостаточный. И не родительская гордость?» Наверное, недоверие отразилось в ее глазах, потому что Глеб, поймав этот отклик, расслабленно откинулся на стуле. – Мне с вами спокойно, – вдруг признался он. – Думаю, это иллюзия и результат целенаправленного самовнушения, – как можно менее эмоционально откликнулась Даня. – Может быть. – Глеб не сводил с нее глаз. – Мне нравится ваша практичная деловитость. – Спасибо… наверное. – И настороженность. – Ну… – И отстраненная деликатность. – Вы меня плохо знаете. – Да. И это вполне исправимо. – Глеб подался вперед и положил локти на стол. – Я упорный, понимаете? – Не совсем. – Даня отодвинулась на стуле. Всего на сантиметр. Хотя Левин вроде как не планировал делать каких-то резких движений – перепрыгивать через стол, к примеру. – Настойчивый. Вплоть до принципиальности. Амалию это всегда жутко бесило. – Амалию? – Сложно было удержаться от вступления в красноречивый диалог. Даня прикусила изнутри нижнюю губу. – Женщину, которая меня породила. Меткое определение. Все-таки быть матерью – это как обладать определенным привилегированным статусом. Ирина Шацкая за всю свою сознательную жизнь так и не приобрела этот статус. Она так и осталасьженщиной, которая породилаДаниэлу, Кирилла, Леонида и Георгия Шацких. Но нематерью. Может, и Амалия не заслужила эту высокую привилегию? – Так вы – разочарование Амалии? – ничуть не смущаясь, спросила Даня. Вопрос не прозвучал как суховатая грубость, а скорее как давно уже принятое за факт уточнение. Даню не смутил этот вопрос, потому что она сама была разочарованием женщины, которая ее породила. И это тоже был факт. И она осознавала это, возможно, с тех самых пор, как вообще научилась осознавать суть вещей. Просто осознание с каждым годом становилось все многограннее. В интонациях девушки не было издевки. Не было в них и сочувствия. Посмей посочувствовать кто-нибудь Дане из-за этого, и она, наверное, впала бы в ярость. – Да. – Глеб тепло улыбнулся девушке. Ему как будто стало лучше. – С другой стороны, от меня ничего особенного и не ждали. Я – младший. Так, массовка на фоне. Амалия просто разочаровалась изначально. И благополучно сосредоточилась на моем старшем брате. «На отце Якова?» – Даня напряглась и шумно выдохнула. Ее начало мутить от откровений. Обычно она не допускала таких ситуаций. Не втягивала себя в чужие проблемы. «Насколько эффектно получится, если меня стошнит прямо сейчас?» – Он был лучше. У него всегда все получалось. – Глеб наклонил голову к плечу, взгляд стал испытывающим. – Вам знакомо это чувство? Сформулировать что-то доходчивое в ответ на заданный вопрос Даня не успела. Глеб сам завершил диалог. – Извините. Виноват. Не учел то обстоятельство, что вы – старший ребенок. Думаю, младшие стараются на вас равняться. «Это вряд ли». – Даня ни капли не сомневалась в том, что является самым худшим примером для подражания. – А вы равнялись на старшего брата? – не утруждая себя личностными уточнениями, поинтересовалась она. – Нет, никогда. – Глеб щелкнул пальцами по стеклянной стенке стакана. – Мы росли отдельно друг о друга. Виделись редко. В детстве мне было одиноко, но затем я, в общем-то, понял, какой простор для фантазии открывает тот факт, что на тебя никто не надеется. Ты свободен. Волен жить так, как хочешь, и быть тем, кем пожелаешь. Неплохо, когда есть старший брат, успешно угождающий родителям и воплощающий в реальность именно то, что от него ожидают. А младшенький-раздолбай пусть гуляет, главное, чтобы семью сильно не позорил. Раздолбай. И применительно к Глебу Левину. Тут хоть прищуривайся, смотри со всех углов или припадай к земле, чтобы взглянуть с разных ракурсов, но образ мужчины – собранного, чинного, держащего под контролем сотню дел разом и уйму неадекватных личностей в придачу, – совершенно отличался от того буйства, что он сам себе пытался вменить. Какие-то отголоски, полуоттенки присутствовали на единственной фотографии, где затихающим эхом было запечатлено нечто, напоминающее теплые взаимоотношения между «раздолбаем» и «капризным малышом». Сегодняшняя реальность была иной. «Он жалуется мне на свою судьбу? – Даня прислушалась к нашептыванию собственного восприятия. – Не похоже. На самом деле он вовсе не хочет, чтобы я его жалела. Ведь так?» – Яков что-нибудь вам рассказывал? Резкий переход. Даня не успела мысленно перегруппироваться, поэтому в ее подергивающихся движениях отразилась нервозность. – Неужели я похожа на ту, с кем хочется пооткровенничать? – Я с вами откровенничаю, – не моргнув глазом, заметил Глеб. – Неужели я похожа на ту, с кем захочет откровенничать сверхновая звезда Яков Левицкий? – быстро перефразировала Даня. Нервозность прошла. Настало время отбивать провокационные атаки. – Он привел вас к Регине Горской, – напомнил Левин. «А, ну да, ну да. Он уже говорил, что этот поступок – прямо «вау-вау-вау», поразительная форма доверия. Нет, нет, в тот раз он выразился иначе.Бесценнаяформа доверия». – От беспрестанного покусывания внутренняя часть губы начала побаливать. – И воочию наблюдал ваши старания. – Глеб поднялся со стула. – Как вы кинулись за ним на лед. – Шаг к ней. – И как уберегли от травм, при этом поранившись сами. – Еще шаг. – О да, прогресс есть. При моем приближении Яков не делает ноги от меня со скоростью света. – Сострить не получилось. Как шутить, когда каждый мускул на лице, казалось, вот-вот лопнет от напряжения? – Но до откровений у нас дело не дошло. Уж простите. «Зато дело дошло до другого», – каверзно пропищал внутренний голос. «Заткнись!» – мысленно прикрикнула на него Даня. Как там в народе говорится? Разговор сам с собой – первый признак сумасшествия? «Шикарно. Левицкий довел меня до зеленых ёжиков. Надо предъявить ему моралку. В досудебном порядке. Пусть компенсирует мне мои потрепанные нервы». «Он же компенсирует. Он любит компенсировать…» – заинтересованно пообещал тот же внутренний голос. «Не разговаривай со мной, мой свихнувшийся внутренний ёжик. Я вообще прямо сейчас возьму и уволюсь». – Все в порядке? – обеспокоенно спросил Глеб. Даня очень понадеялась, что, переругиваясь сама с собой, не изображала спор в лицах. – Значит, на подробностях наших взаимоотношений с остальными членами семьи он не останавливался? – Нет. Расскажете? – Не сегодня. – Вы обещали ничего не таить. – Дане вдруг захотелось оказать давление на гендиректора. Бесчеловечно с его стороны открывать что-то одно, а об остальном умалчивать. – Не волнуйтесь. Как и сказал, вам я откроюсь полностью. Но не сегодня. – Почему? – Чтобы была причина привести вас сюда еще раз.