Так просто? – И попросить о маленькой просьбе… – Я отправлю тебя домой, – снова перебивает меня Омельчин. Он мне хоть слово даст сказать?! Не зря же я столько репетировала! – Я не хочу домой, – говорю я и нарываюсь на острый прищур его глаз. – И не могу уехать. – Тогда зачем ты мне позвонила, Елизавета? – Потому что у меня есть к тебе предложение, – вижу, что он готов подняться и уйти, поэтому поспешно уточняю: – Деловое. От которого ты не сможешь отказаться! Теперь во взгляде Ника вспыхивает интерес: всего лишь искорка, но этого хватает, чтобы я почувствовала себя увереннее. – Так уверена, что не смогу? – Меня взяли в школу Георгия Розза, это один из топовых мировых фотографов, и когда получу диплом, у меня тоже будет имя, – говорю, подавшись вперед. – Оно будет обязательно, потому что меня выбрали из нескольких тысяч участников, отправивших свои работы на конкурс. Это такой шанс, и я не могла ждать год или два… – К сути, – снова перебивает меня Омельчин. Вид у него такой, будто в покер играет – не поймешь, что думает. Ну о’кей. – Мама и отчим считают, что это все глупости, и что фотография – это для побаловаться. Я все спланировала, сама заработала деньги, сама переехала в Москву и оплатила курс, но они… Заблокировали мою карту. – Что? Теперь Ник сдвигает брови. Черт, не люблю этот его взгляд, чувствую себя, будто у меня на лбу красная точка от прицела снайперской винтовки. А еще ощущаю себя глупее некуда, когда быстро объясняю эту тупую ситуацию с банком, и злюсь. Если честно, жду, что он станет надо мной смеяться, но Омельчин не смеется и даже не улыбается. – В общем, теперь мне нечем платить за место в хостеле, – подвожу итог своего рассказа. – Ты же живешь у подруги. – Э-м-м… Нет. Мы вроде как поссорились. – Уже? Он издевается?! – Да, я планировала жить у Кати, пока не найду свою квартиру. И я собираюсь работать, у меня уже есть несколько клиентов на съемку… – Что насчет делового предложения? – Вложи в меня деньги! – предлагаю я, возможно, чуть громче, чем собиралась. Когда до меня доходит, что пара за соседним столиком странно на меня косится, мысленно ругаю себя, но сдаваться не собираюсь. – В смысле, не в меня, а в мое дело. Как в бизнес-проект. С процентами. Через, допустим, полгода я все тебе выплачу. На этот раз сияю улыбкой, а Ник откидывается на спинку стула и вроде как раздумывает. И изучает мое лицо, сцепленные пальцы на столе, которые я тут же резко убираю на колени. – То есть ты хочешь одолжить у меня деньги? – уточняет Омельчин. – Не просто одолжить. Это вроде как инвестиция в будущее. Ты получишь даже больше. – Я понял, инвестиция. Какая сумма тебе нужна? Я называю. Потому что пока ждала два часа, все просчитала. – А если твой проект провалится? Чем будешь расплачиваться? – Натурой, – вырывается у меня. От нервов, ей-богу. Брови Никиты взлетают вверх, а взгляд соскальзывает вниз, аккурат в вырез желтого топа на тонких бретелях. Я выбрала его сегодня, потому что он хорошо смотрится с темным жакетом. И подчеркивает то, что можно подчеркнуть, а главное у меня есть что подчеркивать. Но я же не имела в виду это! – Натурой? – переспрашивает братец, подавшись вперед. – И многим ты уже предлагала? Сейчас мое лицо, наверное, цветом, как вывеска пиццерии напротив. Причем не знаю от чего больше: от стыда или от желания стукнуть Омельчина подносом. Хорошо, что никаких подносов нет под рукой. Поэтому я запахиваю жакет так, что рискую удушиться, и шиплю: – Я про почку! И если что, это была шутка. – Жаль, – тянет он, – мне своих двух хватает. Так что подумай над другими гарантиями. Желание опустить на голову Ника поднос практически нестерпимо, но я понимаю, что это как минимум не дипломатично. – Я могу тебе отдать свою камеру, она, конечно, подержанная и стоит дешевле, чем я прошу… Грустно, потому что моя «Сони» – самая дорогая вещь, которая у меня есть. Я даже украшений не ношу. Но самое поганое то, что приходится упрашивать Омельчина, оказавшись перед ним в роли бедной родственницы. Чтобы маме с отчимом с их методами икалось три дня! – Мне не нужна твоя камера, Елизавета, и я не стану одалживать тебе денег. Это невыгодно и того не стоит. Ну вот, он это сказал. На что я рассчитывала? Что Ник примет мое предложение? Он бы не стал тем, кем стал, если бы раздавал всем деньги. Но я хватаюсь за почти ускользнувшую от меня надежду, точнее – за сильную и теплую ладонь Омельчина, и тяну на себя. – Послушай, Ник, ты же был на моем месте, – говорю сбивчиво, стараясь успеть все сказать. – Один в большом городе. Ты отказался от того пути, который для тебя выбрал отец, и выбрал свой. И всего-всего добился. Я не поверю, что тебе никто не помогал. Он сжимает губы в тонкую линию, и я исправляюсь: – Никто? Тогда ты молодец вдвойне. У меня тоже есть мечта. Есть список того, что хочется сделать в этой жизни. Жить по-своему. Вот чего я хочу. – Я не дам тебе денег, – повторяет Омельчин. – Видишь ли, у меня есть принципы. Весь мой запал сдувается, как проткнутый булавкой воздушный шарик. А пальцы почти соскальзывают с его руки. Почти, потому что Ник вдруг перехватывает мою ладонь и ловит мой взгляд. – Но в качестве альтернативы предлагаю переехать ко мне. Переехать?! – В смысле, к тебе? – моргаю. – Я предлагаю тебе поселиться в моей квартире, – он повторяет почти по слогам. – Мог бы снять для тебя другую, но в этом случае все равно бы получалось, что деньги я тебе одолжил. Жить с Омельчиным? – И чем мне расплачиваться за проживание? Я так понимаю, не почкой. – Ты сама предложила свою натуру. Меня она очень даже устраивает. Ник серьезен: во взгляде равнодушие, на губах ни намека на улыбку. И до меня окончательно доходит. – Да пошел ты! – цежу я, поднимаюсь и гордо ухожу. Очень гордо. Прямо с наслаждением. По пути мой мозг сигналит, что деньги мне по-прежнему нужны, но в принципе соглашается, что не таким путем. Я все-таки фотограф, а не девочка по вызову. И даже бешеная сексуальность Ника Омельчина не способна победить личные принципы. Нет! Нет, ну теоретически я могла бы… Но не за деньги, а просто. Потому что игнорировать тот факт, что мой сводный братец – мечта любой женщины от восемнадцати до семидесяти, очень глупо. А еще это бы точно взбесило мать и отчима. Особенно, если потом рассказать им, что они сами виноваты – толкнули меня на скользкую дорожку. Но о чем я вообще думаю?! Мне еще мое сердце и другие органы дороги. Почка в том числе. Которую наверняка придется продать, если я хочу остаться в Москве! Черт-черт-черт! Разворачиваюсь и быстро возвращаюсь. К счастью, Омельчин никуда не ушел, сидит и постукивает пальцами по столешнице. У него красивые пальцы, длинные и с аккуратными короткими ногтями, а «Омега» на запястье сообщает, что он на меня и так потратил много времени. – Нужно было срочно отойти в дамскую комнату, – озвучиваю я первую пришедшую в голову отмазку, возвращаясь на свой стул. Его скептический взгляд словно говорит, что «Да пошел ты» ничем не напоминает слова «Я ненадолго». – Ладно. Я не стану ни с кем спать за деньги. Дело не в тебе. У меня тоже есть принципы. Он смотрит на меня невыносимо долго, а потом начинает ржать. Так откровенно, что совершенно не вяжется с его образом, но девицам за соседним столиком, это явно кажется сексуальным. Они чуть ли не выложили себя на него полностью, чтобы продемонстрировать свои декольте. На столик, в смысле. Правда, в эту минуту до меня доходит, что он прикалывался, и меня снова подбрасывает вверх. – Сядь, – говорит Омельчин. Наверное, тем самым тоном, которым командует своими подчиненными. – Если ты действительно хочешь продолжать обучение, переедешь ко мне.