— Я не умею, — растерянно признаюсь. — Считай это своим дебютом. Рычит страшный Гром и больше не желает терпеть возбуждение. Не успеваю опомниться, как он хватает меня за затылок и резко склоняет к своему паху. — Сопротивление?.. — полушепотом спрашиваю. — Ответ знаешь. Выдыхаю через рот, обхватываю ладонью член у основания. Медленно провожу вверх. Громов откидывается удобнее, расставляет ноги, закрывает глаза. — Да, вот так, Фортуна. Наклоняюсь ближе, робко касаюсь губами влажной головки и чувствую упорное давление. Прячу зубы, и Громов толкается внутрь сам. Задевает язык и щеку, раз за разом повторяя движение. Рукой он стягивает мне волосы и исступленно имеет мой рот. Тяжело дышать. Громов приказывает открыть рот шире и ударяет членом в горло. Давлюсь до спазма. Задеваю ладошкой пресс Громова — каменный. Его тело сковала дрожь и мне лестно наблюдать, как ему хорошо. Мне нравятся тихие стоны, что никогда не услышать в обычной жизни. Нравится сокращение мышц и его огонь. И как капельках пота поблескивает в свете луны. Так интимно. Сокровенно. Ногтями царапаю кожу Громова, впиваюсь в нее на животе. Ласкаю языком возбужденную плоть, смачиваю слюной. Помогаю руками. Мне душно, хочется скинуть чертово платье. Окна в салоне запотели, и скоро внедорожник покачивается от животной похоти Громова. Начинает кружить голову от выпитого алкоголя. Мужчина дышит с хрипом и очень сильно толкается. Чувствую его влагу, облизываю. Не сдерживаю пылкого ритма проникновений. Перед глазами все плывет, пару раз вздыхаю и будто проваливаюсь в черноту. Глава 17. Оу… Мне комфортно, тепло и мягко… до первого движения. Жажда, тошнота и все прелести утреннего возмездия. Голова не болит, гудят ноги — внутренняя часть бедра, что свести вместе удается с трудом. Я открываю один глаз и узнаю комнату Громова. Шторы задернуты, на прикроватной тумбе бутылка с водой. Со стоном тянусь попить, но чем больше движений, тем сильнее колотится сердце. Сейчас бы успокоительного, чтобы снять тахикардию. Я что-то говорю сама себе укоряющее. Громов будто дежурил под дверью — стоило мне скрипнуть постелью, — как она моментально распахивается. — Привет, красивая. — Его голос чересчур бодр, ирония звучит во всех октавах, как и во взгляде с прищуром. Громов не скрывает улыбки. Он свеж и привлекателен, в отличие от меня. — Я помню почти все и раскаиваться не собираюсь! — Лучшая защита — это нападение. Мне и так плохо, чтобы в придачу сгорать от чувства вины. Громов подходит ближе и садится на край постели. Радует приятным ароматом парфюма от рубашки и касается моей ступни через одеяло. Загадочно смотрит мне в глаза и заставляет напрячься. — Я погасил твою ипотеку, — скользит рукой от ступни к колену. — Ты была раскрепощенной. Собой. Оставайся такой же всегда. Я тебе не враг. Признание от Артёма не стоит расценивать как Божью росу. Каждое его слово имеет скрытый смысл. Я уже начинаю привыкать к этому и понимать, что он имеет в виду. — Ты погасил мою ипотеку за минет?! — ору возмущенно. — Да, — хохочет. — Вот спасибо! — всплескиваю руками. — Смешно тебе, Громов? Ох, как смешно! — Перестань, хорошо же было. Приподнимаю край одеяла, заглядываю: — Где мои трусы? — Остались за городом. — Громов… — А что мне было делать? Ты отключилась, но все так же оставалась Угонщицей. — Бессовестный! Разве так можно?! Громов — победитель. Переспал со мной и не спросил разрешения. Он забирает у меня из рук бутылку и кидает в нее шипучку. Настроение у него великолепное. Естественно. Наверное, убил еще кого-нибудь на завтрак и до меня добрался. Отдает обратно воду. Делаю глоток. — Знаешь, Фортуна, а ты ведь действительно оказалась воровкой. Это плохо. Вода встает поперек горла, и все похмелье развеялось в секунду: — Чего-о? В глубине души я рассчитываю быть воровкой сердечка Артёма, но слышу иное: — Ты забрала без спроса манто Глафиры. Нянька возмущалась, когда я затаскивал тебя на плече в дом, и она увидела свою вещь на тебе. Говорит, ты прокурила мех, и духи у тебя резкие. — Манто бабки Замута?! — я в шоке. Громов поднимается на ноги. — Я подожду тебя внизу. Он выходит из спальни, а я встаю с постели и стягиваю с себя платье. Переодеваюсь в халат и намереваюсь принять душ. Смыть с тела остатки смущения и прошлого кутежа. И в чем-то Громов действительно прав. Эта ночь вдребезги уничтожила мою зону комфорта. Чего теперь стесняться и строить из себя неприступную аристократку? Громов видел меня пьяной и в край порочной. Подхожу к шкафу за полотенцем. Громов слышал мой бред, но не наказал. Вздрагиваю, словно передо мной восстала адова сущность. И самое страшное — Громов видел меня с утра. Ужас. Смотрю на себя в зеркало. Где мои глаза? Их забрал вьетнамский портной и отдал поносить свои? Мой макияж остался на белоснежной подушке Громова, а в волосах не хватает только птичьего семейства — гнездо уже свито. Я принюхалась, но понимаю, что сейчас от меня пахнет даже не как от бабки Замута, а чем-то похуже. Жуть. А для Громова я по-прежнему остаюсь привлекательной. Пальцами раздираю спутанные волосы, выхожу из комнаты. — Ах ты ж! Касым? Напугал. Зачем притаился у двери? — Простите, Вероника Сергеевна. Я охранял ваш сон. — Зачем? Касым опускает глаза и улыбается. Я хмурюсь и замечаю на щеках наемника еле проступающий румянец. — Мы теперь немного ближе. Долг обязывает. Я буду рядом с вами всегда. Так повелел Гром. Нет, мне не лестно. А Громов просто издевается. Разворачиваюсь в сторону ванной. — Не иди за мной. Касым! Ты не станешь смотреть, как я принимаю душ! Тебе не кажется, что ты превышаешь полномочия? Останавливаюсь и толкаю наемника в грудь. Захлопываю створку перед его носом и тут же запираю замок. Артём со своей ревностью заставляет меня воевать с Касымом. Громов приказал ему быть рядом. В прямом смысле и везде. Но ничего, я найду способ это исправить. Принимаю горячий душ. Очень горячий — насколько терпит кожа. Разгоняю кровь, чтобы вместе с жаром сошли отеки с лица. Тщательно моюсь и споласкиваюсь прохладной водой. Вытираюсь и наношу легкий макияж. Феном не пользуюсь — просто расчесываю волосы. Туго запахиваю халат. Выхожу. Шагаю по коридору к лестнице, а Касым за мной, словно тень. Я стараюсь не обращать внимания, но мне неуютно. Дверь кабинета на втором этаже открывается. — Замут! — восклицаю, увидев его. — Почему не сказал, что манто твоей бабки?! Подставить меня захотел, да?! Сегодня не только я с утра выгляжу мято. Замут растрепан гораздо сильнее, чем обычно. У наемника была откровенная ночка с двумя девицами и виски, но он служит Громову, поэтому приходиться восставать из пепла хочешь этого или нет. — Это я купил Глафире манто, но думал, вы договорились. — Наемник хрипит и, покачиваясь, глядит сердито. — Блять, Вероника Сергеевна, ты хочешь ругаться именно сейчас? Обожди. Дай очухаться. — Ты прав. Отложим до вечера, когда нам станет лучше. Замут с облегчением вздыхает и вяло спускается на первый этаж, оставляя за собой шлейф одеколона. Замут надушился? Но я прекрасно помню, как наемник орал в машине, что пользоваться парфюмом будет исключительно после дождичка в четверг. Странные они, эти бандиты. Я медленнее плетусь следом. Касым, как хищный тигр, бесшумно крадется за мной. На полпути поскальзываюсь на ступеньке и даже вскрикнуть не успеваю — подхватывает и не дает упасть: — Осторожней, Вероничка Сергеевна. Благодарю Касыма. Внизу в гостиной, как всегда, парят безымянные наемники. Панкрата я уже знаю.