Белая дверь распахивается, и я замираю. И не дышу вовсе. Перестаю чувствовать тело, душу и мир вокруг. Он рушится по крупицам. Распадается в прах. Стихают все голоса и шорохи. Я снова под взглядом холодных, как арктический холод, глаз. Они въедаются в меня, будто просвечивают насквозь. — Вы кто?!— громкий вопль Виктории заставляет очнуться. Я вздрагиваю. — Отец Арины Фортуна. Скриплю зубами. Абсолютно все присутствующие в курсе, что я мать-одиночка. Щеки краснеют от жгучего стыда, я растерянно оглядываю родителей. До первого шага Громова повисает неловкая пауза. Он по-прежнему безупречен. Сильный. Жесткий. Как и семь лет назад. В нашу первую и единственную ночь. С годами стал еще крупнее. Черты лица огрубели, и скулы теперь очерчивает щетина. Мужчина в позиции правителя невозмутимо прикрывает за собой дверь. Плевать он хотел на мое негодование, а на посторонних — тем более. Проходит дальше по кабинету и как истинный двоечник усаживается за последнюю парту. При других обстоятельствах я бы тут же сорвалась с места и бежала куда глаза глядят. Но у нас родительское собрание, ошибки исключены. А я ипотечница, я не могу потерять работу. Поджимаю губы, утыкаюсь в листочек с подготовленной речью. Стараюсь держаться гордо, но всем прекрасно видно, как полыхают мои уши, потеет лоб. Коллективное молчание угнетает. Виктория рядом суетится, места себе не находит. Нерасторопно приподнимается, через парту тянется к моему столу, шепчет: — Я вспомнила его. Он страшный человек. Не волнуйся, ща мужу позвоню, Фархад защитит… — Нет. Не нужно. — Осекаю. — Все хорошо, Вик, продолжаем собрание. Разборок мне еще не хватало. Директор узнает — три шкуры спустит. Не то чтобы я так тряслась за эту должность, просто в городе реальная напряженность с работой. Выпрямляю спину, пальцами сминаю края бумажки. Вообще, от природы голос у меня низкий. Если совсем польстить, то искушенный. Но сейчас моя гортань сжимается в спазме. Отвратительно искажается голос: — Товарищи! — Господи, Фортуна, ну какие товарищи? — Мне нужны ваши деньги. Нет, не так, нужно собрать денежки…— говорю совсем не то, что наметила. — На пластиковые окна в классе. Верно? Хриплый тон с задней парты сразу привлекает к себе всеобщее внимание. Громов с каменным выражением лица расстегнул свой черный пиджак и намеревается прожечь во мне дыру едким пристальным взглядом. Ухмыляется. Сбивчиво выпускаю ртом воздух, влажными пальцами надрываю край листочка. — А вы хотите совершить благотворительный жест? Проспонсировать? — Почему нет? Я создам все условия для комфортного обучения моей дочери. Для комфорта моей женщины. Вот если бы сейчас земля разверзлась подо мной, и сам Сатана пригласил на чашечку раскаленного железа, не раздумывая согласилась бы. Лишь бы не видеть посторонних физиономий. Как они удивленно пялятся, будто я инопланетянка или эдакая негодница. Врунья. Скрывала тут ото всех свое положение, на жалость давила, а у самой мужик богатый. Целых три окна готов проплатить! — Мы собираемся с детьми в кукольный театр… Громов снова меня перебивает: — На Красавицу и Чудовище, надеюсь? — Нет. Курочка Ряба. — Восхитительно. Я беспокойно под столом потираю друг о друга ладошки. Мне неуютно. Покашливаю. Атмосфера в классе напряженная. Громов — на энергетическом уровне тяжелый человек. Одним своим присутствием заставляет всех поджать колени и ждать, когда эта занудная учительница соберет по пятьсот рублей на билеты и распустит всех восвояси. А я не хочу, растягиваю собрание, боясь оставаться наедине с Громовым. «Я опаздываю в сад за младшенькой», «Скоро пробки начнутся», «С работы устал, как конь»… Со вздохом объявляю о завершении обсуждений. Родители, гремя стульями, покидают класс. Я ни жива, ни мертва, не смотрю на Громова, но кожей чувствую, как он изучает меня. Каждый миллиметр тела. — Вероника Сергеевна, можно вас на минуточку в коридор? — пытается вызволить меня Алиева. — Нет, Виктория, она останется со мной. — А чего это вы тут раскомандовались? — Выйди. Громов медленно поднимается и с каждым шагом заставляет женщину пятиться к двери. Виктория скрывается за ней. Я слышу щелчок замка изнутри. Меня словно бросили в клетку со львом. Голодным. Он приближается. — Стой! — вскакиваю, роняю стул, вытягиваю между нами руку. Естественно, он не слушает. Голову кружит, пошатываюсь, но удерживаю равновесие. Телесное. А в душе — буря огненная. Мышцы сковывает, цепенею, когда ладонью полностью касаюсь его груди. Громов, чуть надавливая корпусом, склоняется: — Не ждала меня? — Ждала… Сразу отвечаю и уже понимаю, что стою на шаг от мрачной холодной пропасти. На дне которой кровь, расправы, безжалостная конкуренция и огромные деньги. Властные жестокие люди. — …Уходи, я все о тебе знаю! Громов криво улыбается прямо мне в лицо. Одним рывком берет за талию, сминает в кулаке шелковую блузу. Пытаюсь оттолкнуться, но меня будто вихрь подхватывает и прижимает к стене. Сглатываю, невольно ощущаю давно забытый аромат. Все тот же. Он здесь. Диктатор. Двумя ладонями обхватывает бедра. Грубо, но в то же время чувственно. Скользит выше, тянется к моим губам. Замирает. Шумно вдыхает через ноздри. — Расскажи, Фортуна. Все, что тебе известно. Глава 6. — Ты… ты защищал бывшего владельца ювелирного магазина. Непорядочного человека. Контрабандиста! Ты угрожал судье. — Мотаю головой, увиливаю от навязчивого поцелуя Громова. — Подожди, хватит! Я не забыла тот подвал, не забыла твое появление. И бессовестных монстров… — Монстров? Снова пытаюсь вырваться, но через секунду будто покрываюсь льдом. Застываю. Сердце чеканит в такт секундам. Диктатор пальцем осторожно поглаживает мои губы. — Ты хотела сказать участников ОПГ? Да, Фортуна, да. Не отворачивайся. В глаза мне смотри! — сжимает ладонью мои скулы. Обездвиживает. — А я их предводитель. Понимаешь? — Мне больно… Мужчина опускает руку, отходит на полшага. Только успеваю выдохнуть, как тут же вскрикиваю — стена сотрясается от резкого удара кулаком в нескольких сантиметрах от моего лица. Сейчас бы поплакать, но с такими людьми, как Громов, этот номер не пройдет. Решаю сначала задобрить, потом призвать к совести взрывоопасного мужчину. Упираюсь лопатками в стену. Стою, как на пороховой бочке. — Да, ты спас меня. Вырвал из лап безжалостных монстров. А теперь, оказывается, вы из одной группировки? Ты знаешь, что такое закон? — Это тебя не касается. Я пришел, чтобы забрать свою наследницу и тебя — любимую женщину. На последней фразе вздрагиваю. Что он говорит? Любимую женщину? Громов замечает мой страх и недоумение. Щурится, опускает взгляд на мои губы, шею, расстегнутую истерзанную блузу. — Таким, как я, нельзя иметь детей, Фортуна. И постоянные отношения. Я уже живу за гранью смерти. Ты даже представить себе не можешь, что на самом деле творится в мире, по ту сторону этого гребаного кабинета. — Хрипло шепчет. Проталкивает два пальца в вырез на блузке, оттягивает чашку лифа. Шлепком ударяю по его запястью. — Ни за что! Слышишь? В твоем мире нет места для нас. Мы никуда с тобой не пойдем. Ты сам выбрал такую жизнь, подумай о дочери! — не знаю откуда, но я набираюсь силы и ярости. Толкаюсь, протискиваюсь между стеной и высоким мужчиной. Отбегаю к противоположной стене кабинета. — Хочешь, чтобы нас убили? Ты по локоть в крови, Громов. Не утруждайся, я прекрасно понимаю: у таких, как ты, и враги соответствующие. Адреналин кипит в венах. Меня снова окутывает волной жара. Хватаю с полки Александра Сергеевича Пушкина. Точнее, его гипсовую статую и замахиваюсь. — Не дери судьбу за хуй, Фортуна! Громов тараном прет. Переворачивает столы. Оглушающий грохот разлетается по пространству. Сейчас все сбегутся на шум. Затыкаю ладонями уши. — Успокойся! — кричу. Но Громов меня уже не слышит. — Почему не сказала, что забеременела? Ты могла прийти в ювелирный. Ведь знала, где можно меня найти! — орет. Берет за локоть, сжимает.Тяжким комом проглатываю отчаянье. Теперь мне есть что терять. Моя дочь дороже всего на свете. Ни один Громов не сможет мной помыкать. Запугивать. Разум притупляется инстинктом. Морщу нос. Змеей шиплю: