Энца высвободилась из его объятий: – Ты пришел выкопать могилу, а не болтать со мной. – Но я нашел тебя, – ответил Чиро, снова обнял ее и поцеловал. Пока его губы нежно касались ее губ, перед глазами пронеслись события сегодняшнего дня. Он пытался вспомнить, когда в первый раз увидел Энцу. Обратил ли он сперва внимание на других девочек, стоявших в толпе, и лишь затем нашел ее, или она была единственной, кого он заметил? И как он зашел так далеко, как Энца позволила ему поцеловать себя, несмотря на грязные руки и на то, что одет он неважно? Настанет ли время, когда он будет ухаживать за девушкой, сияя, как стеклянная пуговица, в вычищенном и выглаженном костюме? Энца же почувствовала, как вся печаль этого дня вдруг улетучилась, – и все благодаря этому мальчику из Вильминоре. Может, этот поцелуй подскажет ей, как жить дальше, как преодолеть скорбь? А вдруг в самом темном дне ее жизни нашлось немного света? Вдруг он поможет ей превозмочь горе своей дружбой? Вдруг Чиро – это такой особенный ангел, высокий и сильный, с веснушками от постоянной работы на солнце, с мозолистыми руками, столь непохожими на руки богатых и образованных? В конце концов, это он подарил Стелле надежный последний приют. Как будто ниспослан, чтобы опустить ее сестру в землю этих гор, которые Стелла так любила, сделать ее их частью. Впрочем, совсем не важно, кто он или откуда пришел. Энца просто знала, что у Чиро доброе сердце, что ему передалась ее тоска. Позже она подумает о том, как вышло, что она позволила едва знакомому мальчику поцеловать ее на Виа Скалина. Она ведь и минуты не колебалась. И в поцелуе не было никакой тайны. Энца понимала Чиро, хотя и не знала почему. Однако в маленьких деревушках свои правила насчет ухаживания. Мысль о том, что кто-нибудь из соседей увидит, как она в открытую целуется с мальчиком, мигом привела Энцу в чувство. Как обычно, рассудок возобладал над склонным к романтике сердцем. – Но ты же любишь другую, – сказала она, найдя предлог, чтобы отстраниться и сделать шаг назад. – Сестра Тереза сказала, что, когда одна разрывает твое сердце, тут же находится другая, которая его штопает. Энца улыбнулась: – Я лучшая швея в Скильпарио. Тебе любой скажет. Но даже я не смогу починить твое разбитое сердце. Мое собственное разбито, ты же знаешь. Она взбежала по ступенькам дома священника и позвонила в колокольчик. Чиро поспешил за ней. Им открыл отец Мартинелли. В дверном проеме он казался куда меньше, чем утром в алтаре. Белое облачение и золотая стóла[35] делали его похожим на великана, но в черном подряснике он съежился до размеров пресс-папье. – Ваш покров, дон Мартинелли. – Va bene. Buona sera[36]. – Дон Мартинелли начал закрывать дверь. Чиро вставил ногу в щель: – Игнацио Фарино сказал, что вы заплатите мне две лиры. – Ты очень дорогостоящий могильщик. Священник пошарил в кармане и вручил Чиро две лиры. Чиро вернул ему обратно одну: – На храм. Дон Мартинелли взял монету, крякнул и закрыл дверь. – Как щедро с твоей стороны, – заметила Энца. – Не думай обо мне слишком хорошо. Такова была сделка, – ответил Чиро. Энца посмотрела в небо – по лиловому своду тянулись светящиеся прожилки, будто золотое шитье. Эти прекрасные небеса встречали душу ее сестры. – Где ты оставил свою лошадь? – спросила она. – Я пришел пешком. – Из Вильминоре? Ты не сможешь возвращаться в темноте. Тебя задавят, если не хуже. Рядом сопел Спруццо. – А как насчет твоего пса? – Это не мой пес. – Но он ходит за тобой повсюду. – Потому что я не могу от него избавиться. Он привязался ко мне по дороге. И я имел глупость накормить его. – Он выбрал тебя. – Энца присела, чтобы погладить Спруццо. Чиро опустился рядом: – Я бы предпочел, чтобы меня выбрала ты. Энца смотрела в глаза Чиро и не могла решить, говорит ли он комплименты всем подряд или она ему действительно нравится. Наверняка он не первый, кто пользуется девичьим горем, но Энца решила, что должна доверять тому, что видит, а не предполагать худшее. – Ты знаешь, эта церковь названа в честь святого Антония Падуанского, покровителя потерянных вещей. Это знак. Спруццо потерялся, нашел тебя, и это было не случайно. Ты избран и должен оставить его себе. – Иначе что? – Иначе святой Антоний покинет тебя. И когда ты будешь в нем больше всего нуждаться, когда сам потеряешься, он не поможет тебе отыскать дорогу. Энца так говорила о святых, что Чиро почти хотелось в них поверить. Он и не представлял, что можно относиться к святым как к живым людям, готовым торговаться с теми, кто остался на земле. Сколько раз он чистил статуи в церкви Сан-Никола, но ни разу не почувствовал, что эти гипсовые истуканы способны хоть на что-то. Почему эта девчонка так уверена, что силы небесные приглядывают за ней? – Пойдем, – сказала она. – Я отвезу тебя домой. – Ты умеешь управляться с лошадью? – С одиннадцати лет, – с гордостью ответила Энца. – Хотелось бы посмотреть. Чиро и Энца двинулись вверх по Виа Скалина, Спруццо по-хозяйски трусил впереди. Дорожку ко входу в старый каменный дом Раванелли освещали масляные лампы. Во дворе толпились сельчане, пришедшие поддержать семью. В доме тоже было полно людей. – Подожди, я поговорю с отцом, – сказала Энца. – Я должна получить разрешение. Чиро вошел с Энцей в дом, а Спруццо остался ждать снаружи. При виде стола, ломившегося от домашнего хлеба и булочек, свежего сыра, прошутто, холодной поленты, тортеллини с колбасным фаршем, у Чиро рот наполнился слюной. На полке над очагом он заметил оловянные сковороды с пирогами, очень похожими на монастырские пироги сестры Терезы, которые Чиро разносил каждый декабрь. На треножнике стояла эмалированная кастрюля с кофе, а рядом – кувшин со сливками. Каждая лавка, каждый стул были заняты жителями деревни. Дети были везде – карабкались по лестнице на чердак, шныряли под столами, играли в пятнашки, вбегая с улицы и выбегая обратно. Чиро подумалось, что детский смех хоть чуточку развеял ужас этого дня. Внезапно его кольнуло острое сожаление: сколького он лишился, утратив дом и семью. Скромный и чистый домик Раванелли так и дышал гостеприимством. «Что еще надо человеку для счастья?» – подумал Чиро. Женщина примерно одних лет с Джакоминой уговаривала ее выпить кофе, а Марко окружали мужчины, явно пытавшиеся отвлечь его своими шахтерскими байками. Чиро вспомнил, как родители Энцы сидели сегодня у подножия алтаря, и у него перехватило горло. Энца пробралась к отцу. Она зашептала что-то Марко на ухо, тот кивнул и оценивающе посмотрел на Чиро. Затем Энца подошла к матери, опустилась перед ней на колени, погладила по руке, встала и поцеловала Джакомину в щеку. Собрав в накрахмаленное полотенце две груши, несколько небольших сэндвичей и кавацуне – пирог с рикоттой и медом, Энца подошла к Чиро, стоявшему у двери: – Папа сказал, что мы можем взять повозку. – Могу я перед тем, как уйти, выразить свое почтение твоим родителям? – спросил Чиро. В этот день Энца все чувствовала острее. Ее тронул такт Чиро. – Конечно, – ответила она тихо. Энца завязала полотенце узлом и положила на стол. Потом она подвела Чиро к отцу. Мальчик пожал ему руку и выразил свои соболезнования. Затем Энца проводила его к матери. Чиро повторил слова сочувствия и не забыл поклониться. Попрощавшись, Чиро спустился за Энцей по мощеной дорожке к конюшне, они вошли внутрь, оставив Спруццо тявкать на улице. Энца зажгла масляную лампу – и все в сарае обратилось в жидкое золото: сено, стены, кормушка, лошадь. Чипи стоял в своем стойле, накрытый одеялом. – Можешь пока сдернуть с коляски кисею, – сказала Энца, снимая с Чипи одеяло. Конь ткнулся носом ей в шею. – Хочешь, запрягу? – спросил Чиро. – Я сама. – Энца вывела Чипи из стойла и подвела к оглоблям. – Ты лучше покорми его пока. Чиро вынул из кормушки корзину и поставил перед Чипи, и тот немедленно захрумкал овсом. Энца открыла двери конюшни и повесила масляную лампу на специальный крюк, приделанный к повозке. Затем пошла к находившемуся снаружи насосу и накачала Чипи свежей воды. Он тут же с жадностью выпил ее. Потом она вымыла лицо и руки, вытерлась фартуком. Чиро сделал то же самое и промокнул лицо шейным платком. Энца взобралась на козлы: – Не забудь ужин!