Только закрыв ее за собой, поняла, насколько спокойнее было в его обществе. Оглядела тускло освещенный дом: окно в прихожей затягивалось, входная дверь слилась со стеной. – Мой дом – моя крепость. Голос звучал гулко и одиноко. В своей спальне, голубоватой от света ночника, я обнаружила спящую Веру. На стуле уже появилось очередное роскошное детское платье. А для меня – мягкий большой халат. Завтра решу, что делать. А в общем, Лавентин прав: надо воспринимать этот год как отпуск, как поездку на курорт. Надеюсь, у самого Лавентина все будет в порядке. – Это точно оттуда? – У меня не только пальцы зудели, но и внутренности скручивались. – Нет, это я решил пошутить от нечего делать, – отозвался министр. – Люблю, знаешь ли, веселиться в критических ситуациях. Его слова заставили меня оторвать взгляд от осколков на столе и посмотреть на министра. Обычно он не шутил. И строго дозированную иронию всегда направлял на других. Себя не высмеивал. До этого случая. – Тебе точно нужно в отпуск, – пробормотал я и натянул перчатки из тонкой кожи. – Если разберемся с этим делом – возьму. Министр усомнился в своих силах. Министр собрался в отпуск. Сегодня снег выпадет! Едва я зарядил магией прожектор, эти мысли вылетели из головы. Луч света пронзил огромные куски кристалла из источника Какики, сложенные на столе в примерно правильной последовательности. В этом свете, заигравшем в высветлившихся гранях, стало окончательно ясно, что внутри кристалла вплавлена… – Мумия, – произнес министр. – Как и там. Он развернул прожектор ко второму, цельному кристаллу, извлеченному из особняка Сомсамычевых. Тот был значительно светлее принадлежавшего Какики, поэтому свернутые в позу эмбриона мощи просматривались лучше. Теперь понятно, почему магия запоминает команды и принимает решения, а разумная форма моей магии имеет облик женщины. Не удивительно и то, что ее вызов сопровождался столькими предостережениями: все живое обладает волей, а потому непредсказуемо. И всякая непредсказуемость опасна – это я по себе знаю. Кристалл поглощенного магоедом источника стал хрупким, но вскрывать его мы не стали. Я внимательно осмотрел лишь разорванную мумию из источника Какики. Это была женщина. Маленькая, хрупкая, как и большинство родичей длора Какики. Ее кости в какой-то момент стали гибкими, но позже снова затвердели, а внутренности покрылись кристаллами – как у него. Кристаллы проросли через кожу, соединившись с внешней кристаллической оболочкой. В зловещей тишине под присмотром министра я очищал мумию и все это фиксировал. Мы долго рассматривали собранное по кусочкам тело. Накрыли его простыней. – Пойдем! – Министр кивнул на металлическую дверь. Он запер ее на несколько материальных и магических замков. Я снова удивился тому, что в особняке министра есть отдельные, не тронутые магией дома, подземные помещения. Мы поднялись в гостиную на первом этаже. Занимавшийся рассвет бросал на дорогое убранство кровавые отблески. Меня замутило то ли от усталости, то ли от осознания происходящего. Я распластался на кресле. Руки и ноги налились тяжестью. Казалось, я не смогу сделать ни шага. Министр открыл бар и налил полный бокал янтарного крепленого вина. – Будешь? – спросил устало, потом качнул головой. – Нет, пожалуй, тебе нельзя. А то еще что-нибудь натворишь. Прихватив бутылку, министр отошел к креслу и, отпив полбокала, практически рухнул на сиденье. Несколько капель плеснулось на ковер. Затирая пятно носком ботинка, министр глухо произнес: – Везде, во всех письменных упоминаниях, в каждой легенде источники называются даром Фуфуна Великого, чем-то неповторимым, недостижимым. А это просто законсервированные трупы. Это не просто трупы, но делиться своим предположением я пока не собирался, слишком оно опасное. – Мы всегда так гордились принадлежностью к длорам, считали это положение уникальным. – Министр покачал бокалом. – А получается, какой-нибудь простолюдин может законсервировать подходящий труп и тоже стать длором. – Вряд ли найти подходящий труп легко. – Будь это сложно, секрет происхождения источника не спрятали бы. Придумали бы легенду об основателях рода, обращенных в камни, но ведь нет! Просто вымарали из истории способ, чтобы длоров не стало слишком много. А мы открыли древнюю тайну. Только я не радовался. Было тошно. Возможно, от недосыпа и голода, но думать об источниках магии оказалось физически неприятно, словно что-то выталкивало из меня эти сведения. Я тихо спросил: – Ты кому-нибудь будешь рассказывать об этой находке? – Не знаю. Все, кто это видел, уже плывут на освоение Новой земли. – Это почти верная смерть, – заметил я, помня о суровом климате, болезнях и ядовитых животных заокеанских территорий. Министр допил вино и налил еще. Покачал бокал, разглядывая подкрашенную восходящим солнцем янтарную жидкость. – Я даже императору еще не сказал. – Не думаю, что это произведет на него сильное впечатление. В нем меньше идеализма длоров, чем в тебе. – Вероятно. – Министр махом осушил бокал и заново наполнил. Кажется, пора было откланяться, но тошнило при мысли об усилиях, которые потребуются, чтобы встать, ехать, дозваниваться до жены. Министр снова приложился к бокалу. – Не знал, что ты столько пьешь, – произнес я. Допив и это, вылив остатки из бутылки в бокал, министр глухо ответил: – На людях столько не пью определенно. Сквозь усталость пробился зуд любопытства: – А не на людях? – Лучше не считать, так спокойнее. Так вот почему он всегда такой бледный – работа в помещении, алкоголь по вечерам. Тяжело быть министром, даже если очень хочется им быть. – Проблемы на работе, – покивал я. – В личной жизни. Во многом благодаря тебе. Ты понимаешь, что при моем положении в обществе, стране и даже на международной политической арене мой брак должен быть соответствующим? Жена должна иметь хорошие связи или хотя бы достойную родословную. – Министр допил вино и направился к бару. – Ты должен найти способ снять браслеты. Он звенел бутылками и графинами. Политик во всем, даже в личной жизни. – Постараюсь, – пообещал я. – В крайнем случае снимем их через год. Если проявить волю… – Никакой воли не хватит сопротивляться зову браслетов. – Но они же не могут в буквальном смысле заставить исполнить супружеский долг. Да, они будут притягивать, оказывать физическое воздействие, но разум сильнее. Если принять твердое решение устоять и следовать ему… Министр стал пить прямо из хрустального графина. Я сидел с полуоткрытым ртом. Выдержки у министра хватило только на половину литрового объема. Закрыть пробкой графин он уже не смог, просто поставил в бар. Не поворачиваясь, спросил: – Знаешь, почему Талентина покончила с собой? О том, почему первая жена министра умерла, не дожив до первой годовщины свадьбы, ходило множество самых невероятных слухов. Но правды не знал никто. – Ты не рассказывал, – заметил я. – Мои ухаживания и предложения она приняла под давлением родственников. Даже, я бы сказал, из-за их шантажа. В первую брачную ночь она заплакала и призналась, что любит другого, без него ей не жить, и если я хоть каплю ее люблю, то должен отпустить. – Не оборачиваясь, министр помахал рукой. – Конечно, я был молод и благороден, тоже верил в силу воли и прочие глупости. Считал, что никакой брачный браслет мне не указ и если я захочу… – Он заскрежетал зубами. – А потом начался кошмар. В снах. Наяву. Мы часами не могли отойти друг от друга. Порой было трудно понять, где сон, где реальность. И в какой-то момент физическое воздействие стало настолько велико, что мы не удержались. Ночью, пока я еще спал, Талентина поняла, что навеки привязана ко мне и не будет с любимым. Написала прощальную записку и утопилась. Конец истории. Наверное, мне следовало посочувствовать, но министру опасно сочувствовать – обидится еще. Когда он ногу сломал, а я посочувствовал, сильно обиделся. Здесь же ситуация хуже. Министр оперся о бар, вытащил графин с черной жидкостью. По-прежнему на меня не смотрел. – Я рассказал это, чтобы ты понял: год ждать не получится. Придумай, как снять браслеты или как вернуть женщин в их мир. Что угодно! – Его голос повышался, дрожал. – Любой вариант, только не повторение этого всего! Ты меня понял?! – Да. – А теперь иди! Отсыпайся! И работай! Ты должен все исправить!