– Запрещаю! – рыкнул Раввер. Он был бледен и взбудоражен не меньше Вериндера. Напряженное молчание, шумное дыхание старика и легкий шум с улицы перекрыл голос Близенды: – А знаете, я тоже помню… девушку с корзинкой. Все повернулись к ней. Она смотрела на свою руку. Потом ощупала уши. – Ей понравились мои украшения. Теперь их нет. В двустворчатые двери постучали. Окинув всех недовольным взглядом, Раввер чеканным шагом прошел к ним и приоткрыл створку: – Слушаю! – Вас вызывают на экстренное совещание кабинета министров. Немедленно. – Пусть начинают без меня, я приеду позже. – Это приказ императора. Раввер запрокинул голову и вздохнул. Вспомнив встречу с императором, я ему даже посочувствовала. Глава 34 Четырехместный полицейский кеб покачивался, слабо вскрикивали рессоры, ныли мои ребра и почка. Обнимая за талию маму, склонившую голову мне на плечо, я томился чувством вины, ведь жена ехала напротив одна. Ее бледное лицо ярко выделялось в сумраке закрытого экипажа. Конечно, жена пострадала меньше мамы, но я должен быть рядом. С обеими. В моей двуколке я бы раздвинул сиденье, а в этом жутком кебе приходилось мириться с неудобствами. Я вздохнул. Ситуация складывалась интересная, но гадкая. Среди пяти заключенных в стазис-камерах был один мужчина – Вериндер. Остальные – старейшие в своих родах женщины. Хосаэлла Индели – двоюродная бабушка мамы, Нэтья Клахорийская и Перландия Мондербойская, мать Смуза, которая крайне редко покидала дом. Министр ничего не сказал о личностях пленников (ну кроме того, что их имена должны остаться тайной), но после осознания масштаба проблемы он выглядел загнанным зверем. У него такой взгляд бывает лишь первое время после смерти очередной жены. Надеюсь, с другими спасенными все будет в порядке. Благородства от преступников ожидать не принято, но у этих вовсе совести нет – издевались над стариками. Убить хотели. И если маму после осмотра хирург отпустил домой, то остальным потребовалась медицинская помощь. Они тоже сейчас под охраной, но безопасность им это не гарантирует. Например, полицейский, который должен был вызвать подкрепление, оказывается, в полиции не служил. Подменыш пришел на пост в одежде убитого офицера. И дальше бы приходил, если бы не этот случай. Кто-то за мной следил. Я раздраженно потер висок: человеческие взаимодействия трудно просчитать. Это не химическая и не магическая реакция, где возможно строго определенное и в принципе обозримое количество комбинаций, а условия задаются положенными ингредиентами. Если бы я мог определить возможности хотя бы некоторых участников дела, можно было бы составить план противодействия. А как их определить, если, с одной стороны, злоумышленники используют дорогую технику и подкуп, словно очень состоятельные люди, а с другой – воруют украшения жертв, ведь без драгоценностей остались все женщины, не только мама. Как оценить их технические возможности, если не осталось ни детальки, и только по чрезмерной сложности механизмов я предполагаю, что у них были иные функции, кроме самоуничтожения. Жена сложила руки на груди. Меня снова захлестнуло тягостное чувство вины. – Скоро приедем. Прости, что так получилось. – Ты не виноват, – отозвалась жена. А я все равно чувствовал себя плохо. Крепче обнял маму. Единственное утешение – к моим военным разработкам нападение отношения не имело. Под ударом оказались длоры в целом. Стук колес изменился, мы выехали на мост. Жена поморщилась, будто от боли. Из-за неспособности ее защитить стало еще мерзостней. Наверное, случившееся надо как-то компенсировать. Но как? Вроде принято в качестве извинения дарить украшения, ездовых ящеров, экипажи или оплатить поход к модистке. Оглядел полускрытую сумраком фигуру жены. Красивая. Кажется, я догадался, почему мужчины их мира не возражали против облегающих штанов и открытых рук: наши женщины в одежде, точно в броне, а жена казалась легкой и беззащитной. Соблазнительно. Моргнув, прогнал неуместные мысли. Так что подарить жене, если украшения, ящеров, экипаж и помощь модистки она и так получит, стоит лишь изъявить желание? Внезапно меня осенило: – Саша, если завтра утром будешь чувствовать себя хорошо, давай уладим дела в твоем мире. Мама на моем плече напряглась: – Как – в ее мире? – Мама, не волнуйся, мы ненадолго. – Матери всегда волнуются, – отозвалась она и вздохнула. Привыкла уже не спорить. Жена смотрела на нее широко открытыми глазами. Маминой покладистости многие удивлялись. Вроде приключения были короткими, и в гробу я отдохнула, а ощущение, словно пару дней без перерывов дачный огород копала. Кажется, до завтрашнего путешествия домой я не оправлюсь. А надо. Пусть сердце усиленно колотилось при мысли об этом, но необходимо уволиться и с жилплощадью разобраться. Одеждой запастись. Кеб остановился. На крыше заворочалась зверюга Лавентина, выкопанная из-под завала за несколько минут до нашего отъезда. Временно пятилапое тело шмякнулось на землю, зашуршало гравием. Толкнув дверцу, Лавентин оглядел скромное крыльцо дома и, выбравшись наружу, помог Близенде вылезти. Придержал за талию. – Мама, ты как? – Терпимо, Лавентиша, терпимо. Держа ее одной рукой, другую Лавентин протянул мне. Я осторожно встала и потянулась к нему. Сбоку, обходя химеру, замаячила помесь сумеречного вампира с королем эльфов. Он с поклоном подступил к Близенде и предложил руку: – Окажите честь, позвольте вам помочь, многоуважаемая длорка. Близенда его оглядела: – Недурно, даже хорошо. Привратный дух просиял. Причем и в буквальном смысле, потому что его кожа на солнце поблескивала. Приняв ее руку, дух взглянул на меня: – Прибывший по вашему распоряжению доктор осмотрел Веру и ожидает вас в… комнате с черной прямоугольной картиной на стене. Пальцы Лавентина охватили мою ладонь теплом. Пытаясь понять, что за вытянутый квадрат Малевича у меня нарисовался, я рассеянно посмотрела на Лавентина. Он смотрел на меня. Я на него. Он – на меня. И как-то неловко стало. – Осторожнее, тут ступенька, – тихо произнес Лавентин. – Ага, – протянула я и спустилась на шуршащий гравий. Сердце бешено стучало, ветер трепал волосы. Лавентин продолжал смотреть.