Лавентин потянулся ко мне, ловил губы, и я то наклонялась, то приподнимала голову, желая и страшась урагана чувств. С ума сойти… Наклонилась. Пальцы Лавентина пробежали по шнуровке корсажа, по обнаженным лопаткам, запутались в волосах на затылке. И голова кружилась, словно я падала и взлетала, и не всегда могла понять, где верх, где низ. Жгучим контрастом было прикосновение плеча к холодному зеркалу. Миг отрезвления – и снова пьянящий экстаз поцелуя… Дрожащие руки Лавентина оказались на моих плечах, и он мягко оттолкнул. – Саша… – Прижался лбом к моему лбу. Наши щеки горели. Тяжело дыша, зажмурился. – Не надо, так трудно сдержаться. Я сглотнула, сердце билось в горле, а в глазах темнело от возбуждения. Меня лихорадило, Лавентина тоже. И хотя он вроде как собирался остановиться, его ладони соскользнули с моих плеч и обвили талию. – Ты ведь не собираешься меня отпускать, – сипло прошептала я. – Оказывается, так обниматься очень приятно. – Он снова провел руками по моей спине. – Восхитительно просто… Сквозь розовую пелену наслаждения до меня добрался смысл его слов, и глаза широко распахнулись: – У тебя была с кем-нибудь близость? – Конечно нет! – Лавентин выглядел возмущенным. – Ты же моя первая жена. Вспомнился Павел с его объяснениями, что тогда, в восемнадцать, он изменил мне из чистого любопытства, потому что ни с кем, кроме меня, не пробовал. – Неужели тебе было не интересно? – Я повела бедрами. – Неужели тебе потом не захочется попробовать с другой женщиной? Что я делала? Зачем? Но меня будто током пронзало желание прижаться к Лавентину – обнаженной кожей к обнаженной коже, обвить ногами. Снова зажмурившись, Лавентин торопливо прошептал: – Близость – это всего лишь поступательные движения цилиндрического тела в полости. Конфигурации полостей бывают разными, что может привести к различиям в ощущениях, но они не настолько существенны, чтобы нарушать гармонию отношений и пятнать честь длора и свою совесть неблаговидными поступками. Верилось абсолютно и беспрекословно, что он действительно думает так, что он может избежать соблазнов, потому что честь, потому что совесть, потому что… Его покрасневшие влажные губы притягивали, я снова хотела целоваться, ощутить их тепло. И руки сами расстегивали его косуху, и мысли были исключительно непристойными. – Саша… – Лавентин перехватил мои ладони, прижал к своей груди, в которой бешено колотилось сердце. – Ты должна понимать, что… Если сейчас поддадимся соблазну, жить здесь ты не сможешь. «Ну и что?» – почти сказала я. Запиликал в рюкзаке мой старый телефон. Медленно-медленно возвращалась способность мыслить. Браслеты. Еще немного, и мой оказался бы на мне навсегда. Телефон продолжал надрываться. Сглотнув, я сползла с покрасневшего, растрепанного Лавентина. Руки тряслись, я откопала старенький мобильник, который обычно использовался вместо домашнего, если мы с Павлом, желая оградиться от звонков с работы, отключали основные телефоны. «Виктор», – горело на экране. Было уже за семь часов вечера, рабочий день у дяди кончился, и ему вернули мобильный. Вдохнув и выдохнув, прижалась лбом к стеклу и приняла вызов: – Алло! – Сань, только не говори, что ты звонила предупредить, что в пятницу не сможешь посидеть с Лелей. Я поморщилась: совсем забыла, что у дяди с теткой корпоратив в пятницу, и я обещала присмотреть за племяшкой. – Не смогу, – обреченно призналась я. – Уезжаю на год. И связаться со мной будет невозможно. На том конце линии молчали. На фоне гудел мотор и переговаривались люди. – На год? Куда? С чего это вдруг? – Расхожусь с Павлом. Купила годовую путевку в островной санаторий, буду дышать свежим воздухом, искать смысл жизни. Интернет и телефоны запрещены правилами. Уезжаю через пару часов. Снова молчание. Потом ошарашенное: – Сань, ты чего? Как поссорились? Почему на год? Ты же не соплячка какая-нибудь – обидки лелеять целый год у черта на куличках. Что на самом деле случилось? Какие у тебя проблемы? Со своей коллекторской работенкой наехала не на тех? Подключить моих ребят? Если не совсем отморозки попались, можно договориться. – Нет, честно, все не так драматично и с работой никак не связано. Я правда еду отдыхать и разбираться в себе. – Почти не вру ведь. Почти. – Сам понимаешь, когда рушатся отношения длиной в восемь лет – это слишком… Это требует осмысления. – Но не год же! Сань, тебе всего двадцать. – Двадцать два. – Ну двадцать два, все равно жизнь только начинается, в этом возрасте многие расходятся со своими первыми парнями, чтобы начать серьезные отношения. Покосилась на Лавентина, ковырявшего на ошейнике шип. Дядя продолжал: – Сань, давай возвращай путевку, слетай на недельку в Турцию, этого хватит. Противненький внутренний голосок намекал, что больше всего дядю волнует, что теперь придется раскошеливаться на няню для племяшки. Хотя так лучше не думать. Даже если дядя звонит, только когда надо присмотреть за Лелей. – Нет, я хочу поехать, – уверила я. – И хочу, чтобы ты в это время присмотрел за Павлом. – Морду ему набить? Этого хватит, чтобы решить ваши разногласия? – Нет, что ты, – нервно усмехнулась я. – Просто проверяй время от времени, платит ли он по счетам и не пытается ли продать квартиру. Свидетельство на собственность у нас безвозвратно потеряно, но вдруг… И снова с той стороны молчание. Потом суровое: – Сань, надо встретиться и поговорить. – У меня честно все нормально. Правда, я попала в другой мир, у меня теперь два мужа, а еще меня пытались убить и могут попытаться снова. – Мне кажется, ты врешь, – сказал дядя. – У меня правда все нормально. И я не хочу встречаться, извини, потому что ты не успокоишься, пока все из меня не вытрясешь, а у меня просто девичьи чувства, и потом будет стыдно за откровенность. – Может, я не самый лучший дядя, но, если у тебя проблемы, – я должен помочь их разрешить. – Это правда чисто психологическая проблема. Через год вернусь. – А если там с тобой что-нибудь случится? – Я укажу твой номер, тебе сообщат. – А если нет? Ты должна оставить мне всю информацию: адрес, владельцы, реквизиты. – Я их пробила, все в порядке. – И все же… – Пришлю их реквизиты по почте, – пообещала я, конечно же не собираясь ничего присылать, хотя потом получу за это взбучку. Если доживу до возвращения. – Мне пора бежать, пока. Поцелуй Лелю от меня. И я тебе деньжат скину на карточку, будешь покупать подарки от моего имени. – Такое чувство, что ты прощаешься навсегда. – Всего лишь на год, – улыбнулась я. – Пока-пока. Посопев, дядя буркнул: – Мне это не нравится. Но счастливого пути. И будет возможность – звони. – Обязательно. Я первой оборвала связь. Помедлив, выключила телефон. Посмотрела на свое отражение: взгляд испуганный, щеки красные, губы припухшие, хотя вроде недолго целовалась. Вздохнула.