Он опускается на колени и покрывает ее горящую нестерпимым огнем кожу нежнейшими поцелуями, каждый миллиметр, каждую клеточку, переполненную жгучей болью… Освобождает ее, на руках относит на широкую кровать с жестким матрацем и черным шелком простыней. Укладывает на живот и продолжает целовать и ласкать, превращая боль в сладкое упоение нежными прикосновениями. Скоро она уже стонет от нетерпения, выгибаясь под его руками, которые становятся все нетерпеливее, и она кусает подушку, чтобы не закричать от острого почти болезненного наслаждения, умоляет разрешить ей сорваться в сладкую бездонную пропасть. Но он безжалостен: — Не смей… Она всхлипывает и замирает, боясь пошевелиться, удерживаясь в последней отчаянной попытке за самый краешек сознания. Сладкая пытка прекращается на мгновение, он отстраняется, чтобы что-то достать из ящика комода рядом с кроватью. Запястья вытянутых над головой рук мягко стягивает ласковый нежный шелк. На поясницу проливается теплая ароматная струйка масла, ладони легко скользят по коже, будто растворяя ее. Постепенно горящий под ней огонь утихает, оставляя легкое приятное тепло, ласковые прикосновения скользят выше, по спине, по плечам, снова возвращаются вниз. Пальцы кружат, дразнят, пока лишь снаружи, но вскоре она тихо вскрикивает от их бесстыдного вторжения. Медленные, сводящие с ума движения… Внутрь…наружу… опять внутрь… наружу… Она ловит ритм и начинает подаваться навстречу, хрипло дыша, постанывая от нетерпения. Ей уже мало только пальцев… так мучительно мало… И вот, когда уже почти нет сил сдерживать эту обжигающую волну, он врывается внутрь, резко, глубоко, выбивая из нее глухой гортанный стон, и, до боли прикусывая мочку уха, шепчет: — Давай….для меня… Выжигающий напалм затапливает ее до самых дальних уголков сознания…Где-то далеко она слышит его хриплый стон и опять умирает… …Они лежат, обнявшись, и он тихо гладит ее по волосам, касается губами виска: — Ты в порядке? — Да, — шепчет она, и лукаво улыбается, — но, пожалуй, больше не буду опаздывать. — Никогда? — легкая усмешка и мягкое касание губ на щеке. — Какое-то время, — хихикает она и прячет лицо у него на груди. **** В конце лета Антошка вернулся из международного лагеря в Испании, загорелый окрепший, с забитой фотографиями шестнадцатигиговой флешкой, и, как оказалось, влюбленный в ровесницу, четырнадцатилетнюю жгучую брюнетку-испанку по имени Марита, которой обещал писать каждый день в Фейсбуке. Людмила любовалась повзрослевшим сыном, замечая, как все больше он становится похожим на отца. Последние теплые дни были пропитаны горьким запахом увядающей листвы, но пока еще не зарядили дожди. Как-то вечером Руслан сообщил жене, что они приглашены в загородный дом Шталя недалеко от Петергофа на дружеский ужин. Хотя они уже давно не считались его учениками, какая-то особая, до конца не понятная Людмиле связь между ее мужем и доктором продолжала существовать. Особого удовольствия эти визиты ей не приносили, но она давно привыкла подчиняться мужу беспрекословно, без раздумий, когда дело касалось этой стороны их жизни. Раньше они не бывали в загородном доме Шталя, и Людмила с интересом разглядывала небольшой особняк из темного кирпича, весь увитый уже пожелтевшими плетями дикого винограда и плюща, с изящными коваными решетками на окнах, плотно закрытых жалюзи. В гостиной жарко горел камин, разливая по комнате тепло, такое приятное после довольно прохладного вечернего воздуха. Здесь за городом приближение осени чувствовалось еще более явственно. Шталь и Руслан сидели в глубоких кожаных креслах, доктор курил свою неизменную трубку, мужчины вели неспешную беседу, в смысл которой Людмиле вникать совершенно не хотелось. Она сидела на низком мягком пуфе у ног своего мужа, впитывала тепло, идущее от камина, и рассеянно разглядывала пляшущие за чугунной решеткой языки пламени. Неясная тревога не покидала ее весь вечер. И вдруг она поняла, что ни разу за сегодня не видела Еву. Спросить у Шталя она, конечно же, не решилась бы. Да и прерывать их с мужем беседу тоже. Но мучится долго от любопытства и тревоги ей не пришлось. Шталь предложил Руслану что-нибудь выпить и взял со столика колокольчик. На его серебристый радостный звон в гостиную сверху спустилась девушка, и Людмила с удивлением увидела огненно рыжую шевелюру вошедшей. Шталь тихим голосом отдал ей распоряжения, и она удалилась, немного развязано покачивая бедрами. Руслан, тоже удивленный, спросил: — У вас новый сабмиссив? — Да, — спокойно ответил Шталь. — Это Лили. Ева решила расторгнуть договор. Он произнес последнюю фразу таким тоном, что стало понятно — развивать эту тему он не намерен. Девушка вернулась с подносом, на котором стоял высокий хрустальный графин, видимо с коньяком, три бокала, бутылка красного вина и ваза с фруктами. Поставив все это на низкий кофейный столик, она, повинуясь небрежному жесту доктора, устроилась у его ног. Людмила осторожно разглядывала ее: рыжие волосы, пышными волнами рассыпавшиеся по точеным плечикам, высокая красивая грудь, подчеркнуто выставленная напоказ узким корсетом, стройные ножки, обтянутые тонкой сеточкой чулок. Подкрашенные, видимо светлые от природы, ресницы, яркие, темно-зеленые как у кошки глаза. Девушка тоже с интересом поглядывала на Людмилу, но от ее взглядов ей стало не по себе. Было в них нечто оскорбительно-непристойное, будто она приценивалась к ней, как к сопернице. Людмила поежилась от неприятного чувства и хотела уже отвести глаза, но с изумлением заметила, как Лили разглядывает ее мужа, бесстыдно, медленно проводя кончиком языка по полной верхней губе. Она явно флиртовала с ним. Людмила задохнулась от негодования. Она накрыла ладонью руку Руслана, лежавшую на подлокотнике, а когда он обратил на нее внимание, указала взглядом на Лили. Руслан улыбнулся, давая понять, что заметил поведение девушки. Продолжая, как ни в чем не бывало беседовать с Шталем, он словно невзначай заметил: — Ваша очаровательная Лили видимо совсем недавно в своем статусе. Шталь посмотрел на него удивленно, перевел взгляд на девушку, которая испуганно потупила глаза, и спросил с усмешкой, уже понимая, к чему клонит Руслан: — Думаю, этот вывод ты сделал не без оснований? — Конечно! — продолжил Руслан, все так же непринужденно. — Какой опытный сабмиссив позволит себе открыто разглядывать гостя своего господина, да еще флиртовать с ним? Лили всхлипнула и обхватила руками колени доктора, шепча что-то невразумительное. Он спокойно отстранил ее и строго приказал: — Через час — в игровой. Ступай. Лили побледнела, ее губы затряслись. Она еще раз судорожно всхлипнула, но потом все же взяла себя в руки и тихо исчезла. Людмила вдруг поняла, что злорадствует. Ей стало стыдно за свой поступок и это чувство. Но все равно она не могла избавиться от неприязни к рыжей девушке. Примерно через неделю они с мужем приехали в особняк на Шпалерной на очередное собрание сообщества. За три года Руслан, или Кукловод, как его привыкли называть, приобрел некоторый авторитет как ученик Шталя, тем более тот всячески подчеркивал его особый статус. Иногда даже доктор просил Руслана исполнять роль арбитра в спорных ситуациях, поэтому к нему относились с уважением и почтением. К ним как всегда подходили знакомые, уважительно здоровались с Русланом, ему представлялись новички. Людмила, с бокалом шампанского в руках, почти нетронутым, разглядывала толпу, как вдруг заметила знакомое лицо. Это была Ева. На ней был все тот же серебряный ошейник, только исчез медальон с вензелем Шталя. Она выглядела потерянной, и Людмиле стало ее жаль. Она вспомнила бесстыдные глаза новой сабочки доктора, Лили. Она шепнула мужу на ухо «Я отойду?» и кивнула в сторону Евы. Руслан посмотрел, согласно кивнул, и она не спеша направилась через зал к девушке, присевшей на стул около стены в полном одиночестве. — Здравствуй, Ева, — Людмила протянула ей руку, немного волнуясь, не зная, на какую реакцию девушки может рассчитывать. Та посмотрела на нее и вдруг улыбнулась, словно старой подруге. — Здравствуй. Только я не Ева. Я больше не ношу этого имени. Как и его ошейник. Меня зовут Анна. Можно просто Аня. Она сказала это с такой грустью, что у Людмилы заныло сердце. — Могу я присесть? — спросила она. — Конечно! — ответила девушка. Они неловко помолчали. Потом Людмила все же решилась. — Но почему? Это он отказался от тебя? Ева — Анна, вздохнула и тихо, с горечью произнесла: — Нет. Я сама. Он представил вам свою новую рабыньку? Людмила кивнула, и снова вспомнила наглые зеленые глаза рыжей Лили. — Он сказал, что хочет еще одного сабмиссива. Мой хард лимит — моногамные отношения. Я отказалась продолжать на таких условиях. И ушла. — Жалеешь? — спросила Людмила, почти шепотом. Анна отвернулась, пытаясь проглотить подступившие слезы. — Нет, — ответила она, справившись с собой. — Но… мне больно. Очень. Я действительно его боготворила. — А с кем ты теперь? — Людмиле внезапно захотелось, чтобы у Анны все было хорошо. — Пока в свободном плавании, — грустно ответила Анна, — не могу даже представить, как отдам себя кому-то другому. Я принадлежала ему больше четырех лет. — А зачем тогда появляешься тут? — Людмила откровенно не понимала, зачем бередить себе раны, наблюдая за Шталем и его новой сабочкой. Анна опять замолчала. Видно было, как ей тяжело говорить. — Мне… так легче, — выдохнула она. — Не могу пока… совсем… не могу… Ее губы задрожали, она отвела глаза и несколько раз судорожно вздохнула, подавляя слезы. Но несколько слезинок все же предательски скатились по ее щеке. Внезапно Людмиле нестерпимо захотелось помочь этой девушке. Она обняла ее за плечи.