— Все будет хорошо, — сказала она, — слышишь? У тебя все будет хорошо. Ты что нибудь умеешь? Смутилась, вопрос прозвучал двусмысленно. — То есть… профессия. У тебя есть профессия? Анна кивнула. — Фотография… я фотограф. — Можешь прийти ко мне в редакцию? Я дам адрес. Принеси свои работы. Покажем главреду. Журнал переживает не лучшие времена. Больших гонораров не обещаю. Но хороший художник-фотограф всегда пригодится. Девушка посмотрела на нее с благодарностью. — Спасибо. Да, думаю, что творчество — это то, что мне сейчас нужно. Через два дня Анна Черкасская сидела в кабинете Людмилы и показывала свои работы. На фотографиях, в большинстве черно-белых, были самые разные люди — старики, дети, подростки, мужчины и женщины. Каждая фотография была совершенно особенной, в ней чувствовались настроение, душа. Анна и правда была очень талантливым художником. Оставив ее в кабинете допивать свой кофе, Людмила понесла фотографии главреду и через полчаса вернулась с хорошей новостью. Большова посокрушалась о том, что платить еще одному сотруднику нечем, но когда Людмила сказала, что Анну не пугают скромные гонорары, одобрила ее работы и согласилась взять Черкасскую в штат. Отправляя Анну в отдел кадров для оформления, Людмила впервые в жизни обняла ее, словно лучшую подругу. Общая тайна будто сблизила их, сделав едва ли не сообщницами. Когда дверь кабинета закрылась, Людмила вдруг поняла, чего ей не хватало в общении со своими немногочисленными подругами. Только с этой девушкой она могла быть совершенно откровенной, не боясь выдать свою темную сторону жизни. Вечером она рассказала Руслану о своей новой сотруднице, и он удивленно, но одобрительно улыбался. А через неделю она, конечно же, с позволения мужа, впервые пригласила Анну к ним домой, на чашку чая. Так завязалась их странная дружба. Вместе ходили по магазинам, болтали в кафе, иногда смотрели фильмы, на которые отказывался идти Руслан. Анна быстро нашла общий язык с Антошкой на почве увлечения фотографией, он стал бывать у нее дома, в маленькой квартирке, что купил Анне Шталь, где она оборудовала импровизированную фотостудию. Правда, личная жизнь у ее новой подруги никак не складывалась. Ванильные отношения она заводить не умела, не смотря на ее яркую внешность, она отпугивала «ванильных» мужчин сдержанностью и робостью, и дальше первых нескольких свиданий, на которые Людмила буквально насильно выпроваживала Анну, дело не шло. Через две недели на очередном собрании в особняке на Шпалерной Людмила увидела Анну рядом с Кавериным. Она хотела было подойти к ним, но Руслан резко пресек ее порыв. Людмила чуть не расплакалась от бессилия и обиды за подругу. И ее плохие предчувствия не замедлили оправдаться. Вечер подходил к концу, и они с мужем уже собирались покинуть собрание. Внезапно в дальнем конце зала публика расступилась, словно там что-то случилось. Людмила потянула туда мужа за руку, а в груди заныло от предчувствия беды. Посреди образовавшегося полукруга из зевак стоял Каверин с искаженным яростью лицом, по-видимому, нетрезвый. Перед ним Людмила увидела Анну, на коленях, она держалась за лицо, на тонкой коже явно выступал след от пощечины. Каверин выкрикивал грубые, грязные ругательства, и снова занес руку, чтобы ударить девушку. Людмила рванулась на помощь подруге, но ее опять остановил муж. Отодвинув ее себе за спину, Руслан встал между Кавериным и Анной. — Господин Кей, — произнес он убийственно спокойно. — Вы не могли бы избавить общество от внутренних разборок между доминантом и сабмиссивом? Это, как минимум моветон. Каверин побелел от ярости, но скрипнув зубами, промолчал. Руслан протянул Анне руку, помог подняться и спросил: — В вашем договоре предусмотрены публичные унижения? Она молча покачала головой, продолжая держатся рукой за щеку. — Господин Кей, — снова обратился Руслан к нему, — вам не кажется, что вы снова нарушаете Устав? Каверин побледнел еще больше и с ненавистью посмотрел на него. Он хотел было что-то сказать, но наткнулся на строгий взгляд Шталя, появившегося за спиной Руслана. Осекся, снова грязно выругался и быстрым шагом покинул залу. Из особняка на Шпалерной они уехали втроем. Анна всю дорогу всхлипывала, Людмила гладила ее по плечам, пытаясь унять ее слезы. Они отвезли ее домой, и только после горячего душа и чашки крепкого чая с коньяком, она смогла немного успокоиться и рассказать, что провела с Кавериным всего одну сессию, они даже не подписали договора, только обменялись списками жестких ограничений. В ее списке хард лимит всегда были публичные унижения, и Каверин либо его просто не читал, либо, выпив лишнего, забыл об этом. На том злосчастном вечере он потребовал от Анны обслужить его прямо посреди зала, а когда она отказалась, ударил ее по лицу. Домой они уехали только под утро, когда девушка, наконец, уснула. Они ехали по тихим, безлюдным улицам безмятежно спящего города, как всегда, шел дождь, и Людмила, не отрывая глаз, смотрела, как стекают капли по лобовому стеклу. Больно и неприятно ныло сердце, непонятная тревога сидела внутри тупой занозой, и больше всего ей хотелось очутиться в сильных, надежных объятиях мужа. Засыпая на его теплом плече, она подумала, какое это счастье — что рядом с ней такой удивительный мужчина. Но ощущение неясной тревоги и предчувствия надвигающейся беды не покидало ее. Глава 12 После этого неприятного инцидента Шталь пригласил их к себе для серьезного разговора. Людмила настаивала на том, чтобы с ними поехала и Анна, но та отказалась наотрез: «Это выше моих сил, снова переступить порог квартиры бывшего господина». Руслан тоже не одобрил ее идею, согласившись, что присутствие Анны было бы неуместным, тем более, что доктор ее в своем приглашении не упомянул. Фактически приглашен был один Руслан, но он твердо заявил, что приедет с женой, от которой у него нет и не может быть никаких секретов. Шталь встретил их не как всегда в индийской гостиной, а в кабинете, за рабочим столом. Скупым жестом пригласил присесть в кресла. Доктор был на удивление холоден и сдержан. Хотя сквозь маску спокойствия, явно читалось раздражение. Людмила ни разу не видела его таким. Ей ужасно захотелось покинуть скорее этот кабинет и оказаться дома. — Что же, — начал Шталь сухо, — раз ты решил, что присутствие твоей жены обязательно, не обессудь. То, что я буду говорить, возможно, шокирует ее и обидит. Может все же она подождет в гостиной? Лили подаст чай. Руслан посмотрел на жену вопросительно, но она решительно покачала головой. Тогда он просто накрыл ее руку ладонью, ободряя. — Инцидент на собрании с господином Кей, — вздохнув, продолжил Шталь, — к сожалению, имеет неприятные последствия. Он не отличался никогда особо трепетным отношением к соблюдению Устава и правил, неоднократно их нарушал, за что дважды приостанавливалось его членство в сообществе. Но на этот раз он подал обоснованную жалобу на то, что господин Кукловод вмешался в отношения доминанта и сабмиссива, тем самым, ущемив доминанта в его праве свободно и беспрепятственно распоряжаться своей собственностью. Причем это было сделано публично, что усиливает оскорбление доминанта. Людмила было открыла рот, чтобы возразить, что Анна не подписывала договор с Кавериным и не была его сабмиссивом на момент скандала, но Руслан больно сжал ее руку. — Позвольте, мессир, — уважительно произнес он, и она заметила, как губы Шталя тронула довольная улыбка, правда мимолетная. Формально, Руслан не был уже учеником доктора, получив самостоятельный статус доминанта, имеющего постоянного сабмиссива. Поэтому такое обращение было для Шталя крайне лестным. — Но девушка не подписывала с господином Кеем договора, к тому же, в переданном ему списке жестких ограничений были указаны публичные унижения. Он не вправе был требовать от нее того, что приказал. Шталь сокрушенно вздохнул. — Это версия, изложенная девушкой, не так ли? — проговорил он, — Господин Кей представил договор, подписанный днем ранее, где указано, что доминант вправе нарушать некоторые хард-лимит сабмиссива, в том числе запрет на публичные унижения, сексуальные действия в общественных местах и передачу сабмиссива другим доминантам. Под этим документом стоит подпись Анны Черкасской. Людмила не верила своим ушам. Анна не могла их обманывать, это было очевидно. Значит, Каверин подделал документ. — Она не подписывала! — не выдержав, воскликнула она. Шталь не удостоил ее даже взглядом и снова обратился к Руслану. — При наличии такого документа твой благородный поступок не может быть расценен, никак иначе, как оскорбление действием другого доминанта, члена сообщества. Я просто вынужден наложить на тебя взыскание. Руслан помолчал, играя желваками на скулах. Он едва сдерживал свой гнев, Людмила чувствовала, как дрожат от напряжения его пальцы, до боли стиснувшие ее руку. — Но что, если господин Кей подделал подпись девушки на договоре? — сказал он подчеркнуто спокойно. Шталь покачал головой. — Я, по известным причинам, прекрасно знаю руку Анны Черкасской. Это, несомненно, ее подпись. К горлу Людмилы подступили слезы, она еле сдерживалась, чтобы не разрыдаться от обиды. — Ну, тогда мне ничего не остается, — проговорил Руслан мрачно, — как отдать свою судьбу в ваши руки. Если мой поступок заслуживает порицания и наказания — значит, так тому и быть. Шталь несколько секунд разглядывал хрустальный глобус на своем столе. Потом пристально посмотрел на Руслана поверх очков и сказал холодно: — Я извещу вас о своем решении. Больше не смею задерживать. И поднялся из-за стола, давая понять, что разговор окончен. Руслан порывисто встал с кресла, все также сжимая руку жены в своей. Уже уходя, он обернулся и произнес тихо: — Наверное, я был плохим учеником, потому что поступил бы так, даже зная о существовании договора. Шталь промолчал. Вернувшись домой, Людмила первым делом набрала номер Анны. Но она не ответила ни на один звонок. На работе она тоже не появилась, сказавшись больной. Дверь в ее квартире никто не открыл. Вечером на автоответчике она нашла сообщение от Анны. Всего из нескольких слов: «Простите меня… мне так жаль». Через два дня Руслану пришло на электронную почту письмо, подписанное Шталем, как председателем Санкт-Петербургского сообщества, в котором сообщалось, что доминант, известный как Кукловод, за оскорбление доминанта, известного как Кей, оштрафован на сумму годового членского взноса и ему запрещено посещать мероприятия сообщества в течении полугода. Само по себе наказание было крайне мягким. Но несправедливым. Руслан написал Шталю ответное письмо о том, что он более не желает состоять в сообществе. Людмила слышала, как Руслану позвонил доктор, они о чем-то довольно долго беседовали, и их разговор был явно тяжелым. Но решения своего Руслан не изменил. Она была даже рада тому, что им больше не придется участвовать в этих сборищах. Но видела, что муж расстроен и подавлен случившимся. За ужином они не сказали друг другу и пары слов. Антон удивленно переводил глаза с отца на мать и обратно, не понимая, откуда взялось это напряжение. Людмила заметила это и стала расспрашивать его о школьных делах, об успехах в фотографии. Напряженность немного спала, но Руслан, все так же почти не принимал участия в разговоре, отвечая односложно и невпопад. Убрав со стола, она отправилась в гостиную, где застала мужа в задумчивости у окна. Она обняла его сзади, прижалась щекой к спине и прошептала: