Руслан обнял ее и прошептал на ухо смущенно: — Ну ты чего? Не виделись всего день. — Забери меня отсюда, — всхлипнула она. Как же хорошо было дома! Людмила бросила сумку с вещами прямо в коридоре, разобрала вещи, стянула с себя свитер и сразу отправила все в стиральную машину. Хотелось избавиться от запаха запустения и пыли, что въелся в них. Потом Людмила заглянула к Антошке, сын пробурчал: «Ты уже вернулась?», и снова вставил вынутую на минутку для разговора с мамой пуговку наушника. Людмила пошла на кухню и поставила чайник. Холод странного сна все еще не отпускал. Чашка горячего чая было то, что нужно, чтобы скорее согреться. — Ужинать будешь? — крикнула она из кухни Руслану. — Спасибо, родная, перекусил в кафе. Если только чай, — откликнулся он. Она вошла в гостиную с подносом, поставила на журнальный столик. Налила в чашку только что заваренный чай. От аромата бергамота стало тепло и уютно. — «Эрл Грей», — улыбнулся Руслан. — Ты всегда знаешь, чего я хочу. — Я просто тебя люблю, — ответила она, села рядом и прижалась щекой к его плечу. — И я, — он мягко поцеловал ее в висок. — Удивительная. И только моя. Руслан обняли ее за плечи, от тепла его рук лед страха и тревоги в ее душе начал таять. — Через неделю мой день рождения, — продолжил он вкрадчиво, в его голосе прорвалось скрытое нетерпение. — Конечно, я помню. Рука будто невзначай соскользнула с плеча, погладила грудь. Людмила оглянулась на закрытую дверь спальни. — Антошка… — Да, — мягкие, но требовательные губы прошлись по шее, — а мы так давно не были в тайном убежище. Ты же подаришь мне незабываемый вечер?… И не только вечер… Его дыхание защекотало мочку уха, по спине вниз к кончикам пальцев сбежали горячие мурашки. — Значит, в следующую пятницу, да? Ты ведь тоже соскучилась по нашим играм? Людмила промолчала, только прижалась щекой к его руке и поцеловала. Всю неделю она не могла отделаться от того, что ждет приближения пятницы, только привычное волнение и предвкушение отравлял страх. Людмила отчаянно пыталась от него избавиться, считая его последствием шока. Этот страх был совсем другим, не тем, что примешивался к острому удовольствию от ожидания неизвестного. Абсолютное доверие к своему Мастеру делало страх только пикантным соусом к наслаждению. А тот страх, что поселился в ней после похищения, был парализующим, неконтролируемым, иррациональным. Он не смешивался с другими чувствами в волнующий острый коктейль, а затаивался на самом дне, словно ядовитый смог. Стараясь заглушить тревогу, Людмила вспоминала властный голос ее Кукловода, что заставлял вибрировать ее изнутри, его взгляд — плавящий, заставляющий патокой стекать к его ногам, яркие вспышки удовольствия от жарких умелых ласк. И чем ближе была заветная пятница, тем больше Людмиле казалось, что она почти избавилась от наваждения: хриплого голоса Каверина в ушах. Но в четверг Руслан сообщил ей с сожалением, что сессию придется отменить. Шталь назначил на субботу общее собрание сообщества. Людмила посмотрела на мужа затравленно. Особняк на Шпалерной вызывал у нее стойкую неприязнь. — Родная, — Руслан взял в ладони ее лицо. — Ты нужна мне там. Очень. Это важный для меня вечер. Официальное собрание. Без развлечений. Она вздохнула облегченно. Но тревога и непонятная тоска продолжала сжимать ее сердце холодными жесткими пальцами. *** Они приехали в особняк на Шпалерной как всегда ровно к восьми вечера. Руслан выбрал для нее то самое платье цвета индиго с изящным переплетением цепочек в глубоком вырезе на спине, что было на ней во время первого их рождественского бала. Холодный металл заставлял Людмилу вздрагивать. Колье-ошейник сжимал горло, и она время от времени прикасалась к нему, с трудом подавляя желание его сорвать. Они вошли в зал, уже заполнившийся людьми. Руслан немного небрежно кивал, отвечал на приветствия, она привычно опустила глаза. Он сразу же увлек ее вперед, к подиуму, где стояли три больших кожаных кресла. Людмила сжала его руку, но Руслан даже не взглянул на нее, только стиснул ее ладонь в своей до боли и решительно поднялся по ступенькам, заставляя следовать за ним. Он опустился в одно из кресел, кивком указав Людмиле место за его спинкой. По ступенькам подиума следом за ними поднялся Шталь, опираясь на руку Анны. Людмила изумленно смотрела на его осунувшееся, резко постаревшее лицо, потухшие, снулые глаза. Было видно, что каждое движение доставляет ему боль. Людмила вдруг поняла: Шталь уезжает не преподавать. Он тяжело и возможно неизлечимо болен. И вдруг ей стало понятно, зачем Шталю понадобилось вернуть Анну. Рыжая сучка Лили вовсе не годилась для той роли, которую он приготовил для своей покорной, тихой, доброй девочки, к тому же благодарной ему и возможно, влюбленной в него по самые уши. Значит, ее догадка насчет того, что та страшная пьеса на юбилее доктора была разыграна по его сценарию, верна. Ее передернуло от омерзения. Анна помогла Шталю сесть в кресло, сама устроилась у его ног, взглянула украдкой на Людмилу и едва заметно улыбнулась. Вслед за ними на подиум поднялся тот же самый седой господин белоснежном пиджаке с ярким шейным платком, что был на юбилее Шталя, и тоже занял свое кресло. Девушка в короткой черной кожаной юбочке и таком же кожаном корсете, туго затянутом, вынесла на красной подушке толстую серебряную цепь с крупным медальоном округлой формы с изображением трикселя, выполненного чернением. Девушка остановилась около кресла седого господина. Еще одна, одетая точно также, почтительно подала ему микрофон. Господин поднялся и произнес по-русски, правда, с сильным акцентом, что выдавало в нем иностранца, то ли прибалта, то ли финна или шведа: — Господа! Сегодня важное событие для сообщества. Господин Доктор, по независящим от него причинам более не сможет выполнять обязанности вашего председателя. А поскольку приемник был им определен заранее, то господин Кукловод сегодня станет новым председателем сообщества Санкт-Петербурга. Раздались сначала отдельные хлопки, которые постепенно переросли в аплодисменты. Руслан встал со своего кресла и вначале подошел к Шталю, склонившись перед ним и поцеловав его руку, затем к седому господину, который, взяв с бархатной подушечки серебряную цепь, торжественно улыбаясь, надел ее на шею Сикорского. Собрание опять зааплодировало. Книголюб.нет Людмила смотрела на мужа и не узнавала его. В его глазах светилось торжество, лицо стало жестким и надменным, он окинул собравшихся властным взглядом и вскинул руку в несколько театральном приветственном жесте. Она чувствовала, как он упивается этим моментом. Потом Руслан взял микрофон из рук девушки и произнес: — Я благодарю всех за оказанное мне доверие и надеюсь, что смогу его оправдать. Я обязуюсь свято чтить и укреплять все традиции, заложенные уважаемым Доктором, своим бесценным учителем. Руслан снова подошел к Шталю и почтительно поцеловал его руку. Доктор сдержанно улыбнулся и сжал его ладонь. Потом они спустились в зал, где был накрыт фуршетный стол. Шталь и Анна, на руку которой он все также опирался, направились к выходу. Девушка нашла глазами Людмилу и свободной рукой сделала жест, что позвонит ей. Людмила кивнула. Их с Русланом окружили люди, которые что-то говорили, поздравляли, пожимали ее мужу руку. Она чувствовала себя забытой и совершенно ненужной. Закружилась голова. Так некстати вспомнился ее страшный сон, увиденный в санатории. Пробила дрожь, будто в зале открыли окно, и потянуло сквозняком. Она склонилась к уху мужа и прошептала: «Мне нужно выйти». Он, даже не удостоив ее взглядом, кивнул. В туалете Людмила намочила ладони и приложила их к пылающему лбу и щекам. Ей ужасно захотелось оказаться дома. Пугала толпа чужих людей, и даже рядом с Русланом было не по себе. Она не могла без боли смотреть на его ставшее таким чужим, незнакомым лицо. Властный и жесткий господин Кукловод. Тот самый, что хрипловатым властным голосом отдавал ей приказы в их студии, заставляя считать вслух удары хлыста. Но там она еще надеялась, что это просто игра. Теперь же вдруг с безжалостной ясностью поняла — это не так. И ей оставалось только два выхода — либо поступить как Анна и принять эту ставшую реальной жизнью игру. Либо прекратить ее. Но голос страшного старика из ее сна опять прозвучал в ушах: «Я прикажу сделать для вас другую куклу». Снова забилось сердце, стукнули зубы от нервной дрожи. С трудом Людмиле удалось успокоиться и взять себя в руки. Нужно было вернуться и уговорить Руслана уехать домой. Внезапно в полутьме коридора дорогу преградила мужская фигура. — Не бойся, — сказал тихий вкрадчивый, знакомый до ужаса голос, — мне нужно с тобой поговорить. Мужская рука легко коснулась ее обнаженного предплечья, и ей показалось, что ее ударило током. Вздрогнув всем телом от страха и ненависти, она сжала зубы и процедила спокойно: — Господин Каверин. Вам же запрещен вход на собрания сообщества? — Ну да, — криво усмехнулся он. — Вопрос всегда только в сумме штрафа. Твой муж не сказал? Как похоже на него. Людмиле нестерпимо захотелось опять его ударить. — С дороги, — прошипела она в лицо Каверину. — Убирайся… — Подожди, — сказал он вдруг глухо, изменившимся голосом, — мне… нужно… это сказать. Пожалуйста. Людмила не поверила своим ушам. Он просил? Она замерла, снова бешено забилось сердце. — Ненависть, — все так же глухо продолжил Каверин. — Заслужил. А я… просто завидую… Он не понимает… Не ценит… Каверин обхватил руками голову, зарывшись пальцами в волосы. Потом немного взял себя в руки и спросил: — Ты же не такая. Тебе не нравится все это? — Каверин… кто дал тебе право лезть мне в душу? Ты — мерзкий садист и извращенец! — выкрикнула она зло. Он покачал головой. — Жаль что ты так думаешь…Очень жаль. Если бы я мог… Каверин развернулся и быстрым шагом ушел. Людмила потрясенная, прижала руку к груди, пытаясь унять сердцебиение. Она вернулась в зал, в ушах шумело, голова кружилась, во рту пересохло и чувствовался противный металлический привкус. Руслан все так же стоял у стены с бокалом в руках и беседовал с седым господином в белом пиджаке. Людмила подошла и тихо встала рядом, не смея вмешаться в разговор. Голова кружилась все сильнее, сердце будто спотыкалось, опять начали неметь пальцы на левой руке. Она смотрела на мужа и безмолвно заклинала его почувствовать, как ей плохо, понять и увезти ее отсюда. Но Руслан не обращал на нее никакого внимания. Наконец, решилась и сжала его локоть. Нехотя отвлекся от разговора и спросил: — Что такое, родная?