Людмила продолжала безучастно сидеть на диване. Руслан разделся, надел махровый халат и пошел в ванную. Пока набиралась вода, поставил на плиту чайник. Потом подумал и достал из бара бутылку коньяка. Руслан всегда предпочитал «Ной Араспел» дорогим французским. Налил в два бокала, пузатых, круглых с тонкими стенками. Один вложил Людмиле в руку. Она машинально сжала его двумя руками. — Выпей. Милочка, давай. Тебе сразу станет лучше. Бедная моя! Как тебе досталось. Зачем ты поехала? Ведь решили, что я сам. Руслан буквально заставил ее поднести к губам бокал и сделать глоток. Людмила проглотила обжигающую жидкость, закашлялась. Руслан забрал у нее бокал. Покрутил в руках, а потом залпом допил. — Ох… забыл, вода… Метнулся в ванную, закрутил кран. Потом бережно раздел Людмилу, подхватил на руки, отнес и осторожно опустил ее в горячую воду. Подложил под голову свернутое полотенце. Принес бокал с коньяком. Снова заставил ее сделать глоток. Наконец по телу Людмилы начало разливаться тепло. Руслан отставил бокал, взял губку и стал мягко растирать ее кожу. — Вот так… сейчас ты согреешься. Все будет хорошо, все позади. Горячая вода, ласковые руки мужа расслабляли, нежили. Алкоголь кружил голову, Людмила балансировала на грани сна и реальности. Это было так приятно… — Продержишься без меня пять минут? — тихий шепот защекотал ухо. — Только не засыпай. Не спать… Но веки такие тяжелые… Опять теплые сильные руки обнимают…Полотенце мягкое…Опять куда-то несут… — Постель не согрелась… Сейчас, погоди. Прижал к себе. Как уютно и спокойно… Глава 18 Руслан еле уговорил Людмилу. Убеждал, что «Репино» — лучший кардиологический курорт в области, «с улицы» туда попасть не возможно. Старший Сикорский достал эту путевку, как он выразился «из профессорского запаса». Людмила и слышать не хотела. Антошку не хотелось оставлять, все-таки конец четверти, и ехать куда-то одной, без мужа, было страшно. Она еще не до конца оправилась от потрясения, все еще просыпалась по ночам от кошмаров, вздрагивала от прикосновений чужих рук в метро, оглядывалась от мерзкого ощущения пристального взгляда в спину. Но Николай Аскольдович, недовольно поджав губы, выдал: «Моему внуку нужна здоровая мать!», Руслан пообещал, что они с Антошкой будут приезжать каждые выходные, а каждый вечер они будут говорить по скайпу. Людмила сдалась. Правда, еще Руслан обещал отвезти ее в санаторий. Но утром его срочно вызвали в отделение, и пришлось добираться самой: на электричке, а потом на маршрутке. Она пыталась вызвать такси, но цену назвали совершенно нереальную. Людмила подняла воротник пальто, поежилась. Она озябла еще в дороге, но теперь резкие порывы ветра хлестнули по щекам, пробрались под одежду. Людмила миновала тронутые ржавчиной кованые ворота, прошла по усыпанной палой листвой длинной аллее, с опаской поглядывая на гипсовые статуи счастливых строителей коммунизма с отбитыми носами, руками. Трехэтажное здание административного корпуса явно было построено в советские времена и носило следы небрежного «точечного» ремонта. Только кое-где, видимо в вип-номерах, деревянные рамы, рассохшиеся и с облупившейся краской, уступили место новеньким пластиковым. На потрескавшемся козырьке мужественно цеплялась за бетон и трепетала под ударами ветра тоненькая березка. Людмила осторожно поднялась по ступенькам, покрытым сеткой трещин и небрежными заплатками из бетона, и не без труда открыла тяжелую дверь. Холл был пустым, гулким и холодным. Серый истертый гранит пола, стены — до половины обшиты деревянными рейками, потемневшими и с облупившимся лаком, сверху покрашены серо-зеленой краской. За стойкой регистрации, тоже обшитой деревом, никого не было. Людмила простояла около нее двадцать минут, нервно сжимая в руках паспорт, путевку и санаторно-курортную карту. Хотела уже позвонить Руслану, пожаловаться, что он отправил ее в закрытый и заброшенный санаторий, когда за стойкой словно материализовалась из воздуха женщина с бесцветным, вылинявшим лицом. Жидкие волосы, утянутые в пучок, роговые очки. «Вылитая библиотекарша, или смотритель в музее», — подумала Людмила. Сходства добавлял грубой вязки темно-серый «деревенский» платок, в который куталась женщина. Она строго посмотрела на Людмилу сквозь толстые стекла очков и взяла документы. Пальцы у женщины оказались узловатыми и холодными. — Так, значит, — произнесла женщина, не отрываясь от бумаг. — Не сезон сейчас, пациентов мало, врачи не все. Ингаляторий не работает. Ванны не все отпускаем, гидромассаж тоже — сестра уволилась. И отопления нет, холодно. Вещи-то теплые есть? — Есть, — ответила Людмила. — А вай-фай работает? Женщина посмотрела на нее с жалостью, как на больную. — Только в холле. В номерах не ловит. Ей стало тревожно и тоскливо, больше всего хотелось оказаться дома, в тепле и безопасности. Она нащупала в кармане телефон, но звонить Руслану передумала, представив недовольное лицо профессора Сикорского. Тем временем женщина закончила заполнять документы и небрежно бросила на стойку книжечку с названием санатория и ключ с брелоком — деревянным бочонком, потемневшим и выглаженным сотнями и сотнями рук. — Санаторная книжка. Процедуры назначит врач. Еще успеете сегодня, до одиннадцати. Завтрак в девять, обед в два, ужин в семь. Номер триста тринадцать. Лестница налево. «Отлично, — подумала Людмила. — Только тринадцатого номера не хватало». Еще раз оглядела пустой неуютный холл, подхватила сумку и пошла в указанном направлении. — Лифт сломан! — донеслось вслед. «Хорошо, что взяла мало вещей, — подумала Людмила и закинула на плечо ремень от сумки. Номер был, конечно же, на последнем, третьем этаже. Угловой к тому же. Из всех сомнительных достоинств этой комнатки, тесной, оклеенной унылыми зелеными обоями в серую полоску, с полутороспальной кроватью, исцарапанной тумбочкой в темных кругах от горячих стаканов, был большой угловой балкон с видом на свинцово-серый залив, грязно-желтые дюны и редкие, обтрепанные ветром сосны. В номере было холодно, занавески шевелились, будто за ними кто-то прятался. Ветер с залива хозяйничал в комнате, прорываясь в щели рам, и Людмила зябко поежилась. Вспомнила, как Руслан настоял, чтобы она взяла теплый свитер и шерстяные носки, и улыбнулась. Разложила вещи по полкам встроенного в стену шкафа, пропитанного затхлым запахом пыли и старых вещей. Присела на кровать, поерзала, поморщилась от скрипа пружин матраса. Вспомнила о посещении врача. Натянула свитер, взяла санаторную книжку и вышла из номера в пустой коридор. Там было еще холоднее, чем в номере, ветер гулял вдоль стен, заставляя дрожать общипанные веера пальм в кадках. Людмила спустилась по лестнице на первый этаж в лечебное отделение, нашла кабинет с номером сто один, подергала ручку. Кабинет оказался закрытым. Посмотрела на часы — без десяти одиннадцать. Села на холодное дермантиновое сиденье одного из целого ряда стульев, расставленных вдоль стены. Прислушалась: за дверью будто кто-то говорил. Снова встала, подергала ручку, даже постучала в дверь. Ответом была тишина. Разговор за дверью сменился бодрой попсовой песенкой, и Людмила поняла — в кабинете работает радио. Подождав до пятнадцати минут двенадцатого, она вернулась в свой номер. Нашла в справочнике телефон лечебного отделения. Но кроме длинных хриплых гудков ей никто не ответил. Людмила съежилась на кровати, обхватила себя руками, пытаясь согреться. Ветер шевелил ее волосы, пробегал по лицу, будто целовал холодными губами. Она закрыла глаза, попробовала уснуть, но в голову лезли разные тревожные мысли. От тишины звенело в ушах, тоненько посвистывало из щелей окна, чуть слышно дребезжало стекло, уныло шумели за окном сосны. Согреться так и не удавалось, становилось все холоднее и холоднее, стучали зубы, пальцы онемели, и Людмила больше не чувствовала их. Сквозь закрытые веки вдруг начал просачиваться голубоватый мертвенный свет, и удивленная, она открыла глаза и вдруг поняла — она больше не в кровати и даже не в санатории. Со всех сторон ее окружают ледяные стены. Три из них, покрытые изморозью, а четвертая — почти прозрачная. Клаустрофобией Людмила никогда не страдала, но ей жутко — стены давят, пространство слишком тесное. Она царапает ногтями твердый и обжигающе холодный лед, безуспешно пытается нащупать щель или трещину. Вдруг до нее доносятся голоса. Сквозь прозрачную преграду Людмила видит старика в черном сюртуке и шляпе с высокой тульей и мужчину в вышитом золотым галуном камзоле и золотой короне. Принц… он так похож на Руслана… И тут Людмила понимает, отчего ей так холодно — вместо теплого уютного свитера на ней шелковое бальное платье с открытыми плечами и глубоким декольте. — Мой принц, — старик вкрадчиво склоняется к своему собеседнику, — ваша Кукла прекрасна! Но она может сломаться. Или надоесть вам… Принц подходит вплотную к прозрачной ледяной стене, что отделяет от него Людмилу. Она хочет докричаться до него, но внезапно понимает, что не может ни пошевелиться, ни разомкнуть губ. Застыла, словно изваяние. Принц прикасается к ледяной поверхности, будто хочет погладить Людмилу по щеке, обводит контур ее губ. — Мне не нужна другая, — голос такой знакомый, такой родной. — Пойдемте, мой Принц. Скоро ваша коронация. Я прикажу лучшим мастерам сделать для вас новую Куклу. Достойную Короля. Старик в шляпе берет Принца под локоть и хочет увести, а другой рукой дотрагивается до стены. Она тут же покрывается изморозью, теряет прозрачность. Людмила беззвучно плачет, и слезинки, тут же замерзая, с мелодичным звоном падают на ледяной пол. Она проснулась и все никак не могла успокоиться. Слезы уже не замерзали, текли и текли по щекам, а гуляющий по комнате ветер холодил щеки и словно пытался утешить. Людмила вскочила с кровати, достала телефон и набрала номер Руслана. — Я не могу тут больше! — изо всех сил стараясь скрыть истерические нотки в голосе, почти выкрикнула она в трубку. — Можешь приехать и забрать меня? Если нет, я поеду маршруткой! — Мила, — родной усталый голос. — Я после операции. Ехать почти час… Может, потерпишь до утра? Что случилось? Стало стыдно. Конечно, он устал. А она истеричка. Но снова ветер погладил ее холодными ладонями, и живо вспомнился страшный ледяной гроб… — Я сама доберусь, не надо. Ничего не случилось. Тут просто нет отопления, процедуры не отпускают, даже врачей нет. Вообще не санаторий, а Сайлент-Хилл какой-то. Не могу тут оставаться. Пауза. Даже в его дыхании Людмила почувствовала недовольство и раздражение. — Хорошо, я приеду. Не хватало еще, чтобы ты простыла. Могли бы и предупредить, что ремонт и отопления нет. Когда Руслан вошел в холл, стряхивая с зонта капли дождя, она сидела в кресле с сумкой на коленях. Вскочила, уронила сумку на пол, бросилась к мужу, прижалась всем телом. Такой теплый, родной…