А еще куклы. Загадочная красавица в белой с золотом полумаске и пышном кринолине приехала из Венеции, кукла Окина — персонаж театра Но — с веером, в ярком кимоно, расписанном вручную, — подарок мужа с конгресса кардиологов в Токио. Баварская краснощекая фрау, гавайская принцесса с цветочным ожерельем на шее, придворная статс-дама с высоченной прической в виде корабля. Их уже были десятки. Все знакомые и друзья дарили их на дни рождения. Она заказывала их по каталогам. Любимый магазинчик на Невском всегда оставлял для Людмилы самые удивительные и уникальные экземпляры. Они стоили иногда слишком дорого. Но она никогда не жалела денег. Вот эта, например, заказанная по каталогу из Канады. В роскошном вечернем платье цвета индиго. С русыми локонами. Как у самой Людмилы. Единственная в своем роде. После изготовления ее фарфоровой головки, если верить проспекту фирмы, болванку уничтожили. Людмила так долго о ней мечтала, так долго ее ждала. А эта, в коротеньком халатике медсестры — блондинка с розоватым оттенком волос. Наивные голубые глаза распахнуты, слишком ярко накрашен ротик. Людмила грустно улыбнулась ей. Она немного похожа на тут медсестричку, что ухаживала за ней тогда… Тупая боль в груди снова напомнила о себе. Пустая подставка приготовлена для ее новой куклы. Она должна прибыть к Новому Году. Людмила долго выбирала по каталогу внешность и платье. Остановилась на изумрудно-зеленом, открывающем одно плечо. У куклы будут темные прямые волосы, собранные в высокий хвост. И фарфоровое личико, бледное, с тонкими изящными чертами. Вздохнув, будто печалясь о горькой судьбе мира, со своей лежанки спрыгнул Дарик. Процокал когтями по паркету, не спеша потрусил в прихожую. Значит, сейчас придет Руслан. Удивительно, как пес определяет момент возвращения мужа домой? Ни разу не ошибся. Людмила оглядела комнату: убедиться, что все на своих местах. Порядок в доме что-то вроде религии. Вышла в коридор, услышала, как хлопнула внизу дверь, что ведет из гаража. В зеркале отразился ее черно-белый фотопортрет на противоположной стене. Сколько ей на этой фотографии? Двадцать? Или девятнадцать? Высокая прическа — с начесом, «стрелки». Лукавая улыбка прорывается сквозь напускную строгость, а глаза смеются. Удачный ракурс. Людмила мельком посмотрелась в зеркало, поправляя прическу, улыбнулась себе, другой, молодой и беззаботной. Шаги по лестнице. Дарик замер, метет хвостом, не отрывая глаз от двери. Воплощение радостного ожидания. Руслан появился вместе с запахом дождя и умирающей листвы. Портфель привычно устроился на полке, плащ устало повис на крючке вешалки. — Здравствуй, Милочка. Холодные губы на щеке и теплое дыхание с легким ароматом кофе. Он всегда по дороге домой пьет кофе в «Кофе-хаус». Эспрессо. Двойной. Без сахара и с лимоном. Людмила провела ладонью к его щеке, замерла от легкого покалывания едва заметной щетины. — Устал? Ужин через двадцать минут. Как день? Он что-то ответил. Смысл слов не важен, достаточно его голоса. Привычно среагировала, впитала родной тембр. По телу начало разливаться тепло, будто ее согрели солнечные лучи. — Как самочувствие? — Хоть завтра в космос! Хватит лени, пора на работу. Мы бодры, веселы… — Я против. И не спорь со своим лечащим врачом! Не сработало. Опять включил доктора. Вечная забота, навязчивая, удушающая. Спорить бессмысленно. И пока нет на это сил. Она поспешила на кухню. Голодный муж пришел с работы. Зачем еще нужна жена? Ровно через двадцать минут — они снова вместе за ужином, в столовой. Волосы еще влажные после душа, простая серая футболка и свободные спортивного кроя брюки. Так он выглядит ближе, роднее. Раздражение немного отпустило. На столе ярко-желтые герберы — солнечные зайчики, непонятно откуда взявшиеся этим сумрачным вечером. Людмила не признает других цветов — только желтые. Большие напольные часы сухо отсчитывают секунды. Короткие, ничего не значащие фразы заполняют неспешно текущее время. Все как всегда. Ничего не меняется. Загрузив грязную посуду в машину, Людмила устроилась в любимом кресле. Дарик тут же улегся у ног. Протянула руку к ноутбуку — весь день в голове вертелась идея: «Как чувствует себя черепаха без панциря?». Хорошая запись для блога. Теперь буквы затаились в груди, царапаются и просят выпустить их на просторы Всемирной паутины. Такая приятная внутренняя щекотка. Да и френд-лента не читана, комментарии не отвечены. Блог — то, что дает ей силы, энергию, радость. Там цветет ее Подсолнух. Там понимают и сочувствуют. Там она настоящая. Живая. Но Людмила решительно захлопнула ноутбук. Руслана раздражает, когда она при нем сидит в блоге. То ли ревнует к поклонникам, то ли немного завидует. А так не хочется разрушать гармонию. Тихое семейное счастье. Как в рекламном ролике. Но лучше уж так. Малейший негатив со стороны мужа — и опять придет боль. Людмила пока еще не готова к этой встрече. Безоружна, беззащитна. Как та самая черепаха без панциря. Читатели подождут. Людмила взяла книгу с подоконника, раскрыла. На пол с тихим шелестом упал сухой лист клена, вложенный вместо закладки. Теплые руки легли ей на плечи, и она склонила лицо, потерлась щекой, ластясь как кошка. Его руки как всегда пахнут йодом. Руслан зарылся лицом в ее волосы. Черный ирис и магнолия. Его любимый запах. Потом посмотрел на обложку, нахмурился: — Рубина? «Синдром Петрушки»? Едва уловимое раздражение Руслана царапнуло по нервам, обожгло мелкими брызгами кислоты. — Опять купила обычную книгу… Я же подарил тебе ридер. — В электронной книге нет души. Рубину надо читать на бумаге. И я никак не могу с ним подружиться, с этим ридером. Он живет своей жизнью! Руслан посмотрел укоризненно, коснулся губами ее волос. Потом отошел к большому угловому дивану у стены, включил телевизор. Дарик потрусил следом, положил голову на колени. Людмила обернулась и засмотрелась, как сильная рука мужа погладила лобастую голову пса, черную шелковистую шерсть на ушах и загривке. Теплое дуновение — его нежность. К собаке… Резко выдохнула сквозь зубы. Опять эта тупая боль в груди… Руслан тут же поднял на нее встревоженные глаза. — Опять? Сейчас обезболим. Снова наш добрый доктор Айболит… Святая вера — любую боль можно снять уколами. — Все хорошо. Не нужно. Я пойду спать, устала. — Помогу… Решительно отстранила его руку. — Я не инвалид! В спальне Людмила села перед туалетным столиком, вынула шпильки из прически. Темно-русые волосы, с едва заметными седыми ниточками рассыпались по плечам. Некрашеные, она не собирается скрывать свой возраст. Руслан — у нее за спиной, прислонился к косяку двери и, склонил голову, наблюдая, как она не спеша расчесывает волосы, снимает с тонких пальцев кольца. Поймала его ласкающий взгляд — теплые мурашки по спине. Так приятно. Людмила встала. — Помоги, пожалуйста. Руслан подошел, чтобы расстегнуть застежку цепочки. Потом вдруг прижал ее спиной к себе, а Людмила склонила голову ему на плечо, закрыла глаза от затопившей до самой макушки нежности, такой сильной, что еще чуть — и будет больно. Его пальцы невесомо, едва прикасаясь, спустили с ее плеч шелк халата, и он с легким шелестом сполз к ногам. Долгий взгляд — глаза в глаза. Карие и серые. Они и их зеркальные двойники. Почти не касаясь кожи, Руслан подушечками пальцев скользнул вдоль едва заметного шрама, спускающегося в ложбинку на груди. Людмила накрыла его руку своей ладонью. Оба замерли, прислушиваясь к тихому стуку ее сердца… Заботливо укрыл одеялом: — Спокойной ночи. Поцеловал в лоб. Как ребенка. Или… Господи, откуда эти мысли? Людмиле вдруг стало страшно. — Побудь со мной. Руслан послушно лег рядом, прижал к себе сквозь мягкую ткань одеяла. Почувствовал едва заметную дрожь. Обнял крепче, коснулся губами виска. Рядом, здесь, родной. Дождавшись пока она уснет, провел рукой по русым волосам, разметавшимся по подушке, подавил нервный вздох, вышел, осторожно притворив за собой дверь. А ей до самого утра снился осенний Петергоф с багряными каплями кленовых листьев в черных кляксах луж и их любимая скамейка, сиротливо зябнущая под дождем. Глава 21 — Прах к праху… Почему на кладбищах всегда так промозгло и холодно? Причастность смерти, ледяной холод вечности забирает живое тепло, студит кровь в жилах. Людмила никогда не была раньше на лютеранском Волковском кладбище. Мрачные склепы, местами обвалившиеся, в язвах плесени и мха, изъеденные временем гранитные надгробия, надписи готической вязью на латыни. Вековые клены и липы с темной морщинистой корой, узловатые черные ветви, воздетые к небу в немой мольбе, строгие скорбящие ангелы. Так страшно смотреть в слепые мраморные глаза, все кажется — заплачут. Застывшими пальцами Людмила стиснула воротник пальто, но ветер неумолимо отбирал последние остатки тепла. Еще немного и она сама станет как эти ангелы — холодной и безмолвной. Сквозь туман в голове от успокоительного, которым накачал ее Руслан, Людмила различала монотонный голос священника, кто-то сдержанно всхлипывал, деревья поскрипывали и стучали обледенелыми ветками. — Как ты, держишься? Шепот Руслана согрел ее ухо. — Мне нужно отойти. К Анне.