Оглашение завещания состоялось на следующий день после отъезда Нины Сергеевны. Людмила кое-как заставила Анну встать с постели, помогла ей одеться и они вместе спустились в гостиную. Райшнер, совсем седой, высокий, полноватый и неловкий, в строгом черном костюме, напомнил Людмиле пастора Шлага из «Семнадцати мгновений весны». Внимательно посмотрел на вошедших женщин поверх очков, будто пытался угадать кто их них кто. — Герр Райшнер, это моя жена, Людмила. Людмила натянуто улыбнулась гостю, усадила Анну на диван и сама села рядом, сжимая руку подруги. — О, отшень приятно. Райшнер поправил воротничок рубашки, будто он был ему туговат. Видимо, миссия не доставляла ему никакого удовольствия. — А это Анна Черкасская. Она… Руслан запнулся, не зная, как представить Анну. Немец кивнул. — Полошение фройлян Черкасская исфестно. Это есть следовать из эрбрехт герр Шталь…как это русиш…О! Завестшание. О, майн гот… Райшнер снял очки, достал из внутреннего кармана тисненый золотом футляр, раскрыл его, взял замшевую тряпочку, тщательно протер линзы. Снова надел очки и раскрыл большой черный портфель из блестящей кожи, а оттуда извлек пухлую бумажную папку на веревочных завязках. Прокашлялся. — Текст завестшаний есть дойч и русиш. Я зачитать дойч. Герр Сикорски зачитать русиш. Немец снова покашлял и достал из папки несколько листков. Людмила тревожно вслушивалась в чужую отрывистую и лающую речь, пыталась уловить хоть одно знакомое слово, сгорала от нетерпения, поглядывала на Руслана, пытаясь по его лицу понять смысл документа, что читал Райшнер. Но лицо мужа было напряженным и бесстрастным. Анна все также безучастно смотрела в одну точку. Наконец немец закончил чтение, снял очки, убрал их в футляр и протянул папку Руслану. Тот достал несколько листков плотной мелованной бумаги и начал читать: — Я, Борис Шталь, находясь в светлом уме и твердой памяти, желаю сделать последнее распоряжение на случай своей смерти. Назначаю своим единственным наследником и преемником Руслана Сикорского, коему завещаю все принадлежащее мне на день смерти имущество, как движимое, так и недвижимое, денежные средства и иное, согласно списку, с оговоркой. Анна Черкасская, являющаяся моей собственностью на основании договора об обмене властью, также переходит в собственность господина Сикорского на тех же условиях, что описаны в вышеуказанном договоре на срок не менее года. По истечении данного срока, либо ранее, но не менее чем через шесть месяцев, по заявлению господина Сикорского о полном исполнении обязательств по договору и его нежелании продолжать его исполнение, Анна Черкасская считается свободной от исполнения договора об обмене властью, и наследует имущество согласно отдельному списку, в том числе недвижимое имущество и денежные средства. В случае отказа Анны Черкасской от исполнения обязательств по договору об обмене властью, ее часть имущества отходит господину Сикорскому. У Людмилы перехватило дыхание от сказанного Русланом. Фарс, розыгрыш… Этого не может быть на самом деле… Так не бывает… — Договор об обмене властью не имеет юридической силы, — хрипло произнесла она и с надеждой посмотрел на мужа. — Тем более в России. Ведь так? — Так. Но завещание совершено в Швейцарии. К нему применяются законы страны совершения. И по ним любые оговорки в завещании допустимы. Самые экстравагантные. Последняя воля неоспорима. Людмиле стало страшно от того, как прозвучал голос Руслана. Безучастный и ледяной. Чужой. И внезапно ее осенила страшная догадка. — Ты… ты знал?! Знал… Людмила хотела вскочить, но Руслан схватил ее за руку, причиняя боль. — Сядь. Я тебе все объясню. Позже. — Герр Сикорски, — немец обеспокоенно поерзал в кресле. — Ихь битте… Фрау унд фройляйн понимайт, что есть ворбехальт? — Да, герр Райшнер. Я все доходчиво объяснил. — Зер гут, зер гут. Ауфидерзейн. Немец сложил бумаги в папку, аккуратно завязал тесемки и спрятал ее в портфель. Потом церемонно раскланялся и вышел в прихожую. Руслан пошел проводить его. Людмила все еще не могла осознать услышанное. Анна — собственность ее мужа. И это больше не Игра, не их пятничные развлечения. Она вещь. Часть наследства Шталя. Как те статуи нагих рабынь в индийском будуаре на канале Грибоедова. Рабыня… Людмилу бросило в дрожь. Она никогда не думала об Анне так. — Милая… Руслан вернулся в гостиную и сел рядом с Людмилой на диван. Она вздрогнула и инстинктивно отшатнулась. — Это абсурд. Анна — не вещь. Ты не можешь… Руслан взял ее за запястья. — Ты взволнована. И устала. Поговорим завтра… Людмила вырвала свои руки и вскочила. — Тут не о чем говорить! — ее голос истерически сорвался. — Позвони этому немцу и скажи, что ты отказываешься от наследства! Руслан покачал головой. — Ты осознаешь, от чего? Ты видела список имущества? Мы о таком и мечтать не могли… — Какая разница! Анна не вещь, не рабыня! Это… мерзко! — Господин… Дрожащий голосок Анны прозвучал так неожиданно. Потрясенная Людмила совсем забыла о том, что девушка тоже здесь. Вдруг Анна встала с дивана и, сделав шаг, опустилась перед Русланом на колени, прижалась губами к его руке. Потом, не поднимая глаз, спросила: — Господин позволит рабыне уйти? Людмила словно во сне увидела, как Руслан едва заметно улыбнулся, погладил Анну по щеке и сказал: — Да, конечно. Иди. Все еще не веря, что это происходит на самом деле, Людмила задохнулась от обиды и ярости. Больше выносить все это она была не в силах. В тот вечер Людмила впервые заперла дверь своей спальни. Лежала, зарывшись лицом в подушку, слышала, как Руслан осторожно подошел к двери, подергал за ручку, потом тихо постучал. — Уходи, — сказала она глухо, — я не хочу тебя видеть. Прорыдав полночи, она под утро забылась зыбким, тяжелым сном. Утром проснулась, будто от пощечины. В доме было подозрительно тихо. Только Дарик поскуливал у порога запертой спальни. Накинула халат и, даже не взглянув на себя в зеркало, вышла в коридор. Часы показывали десять утра. Тихо подошла к двери Руслана, прислушалась. Посомневалась и открыла — комната была пуста. Похолодела и почти бегом бросилась к двери гостевой спальни. Анны в комнате не оказалось. И ее вещей тоже. Сердце сжалось, ослабели колени, на лбу выступил холодный пот. В висках больно застучали молоточки… Руслан оставил ее… ушел навсегда… Людмила бессильно сползла на пол в гостиной, обняла руками колени, разрыдалась, горько и безутешно. Вокруг нее вился Дарик, скулил, пытался лизнуть в лицо, лаял на нее, сбитый с толку странным и непонятным поведением хозяйки. И она вдруг обняла пса за шею, зарылась лицом в его густую шерсть, и продолжила безутешно рыдать. Так их и нашел Руслан, когда она, обессиленная, уже не могла больше плакать, а только беззвучно всхлипывала. Дарик высвободился и рванулся навстречу хозяину. Увидев ее на полу, Руслан охнул, подбежал, рухнул перед ней на колени, сгреб в объятия. — Что? Плохо? Тебе плохо? Людмила только помотала головой и сделала слабую попытку освободиться. Но Руслан прижал ее к груди сильнее, подхватил на руки и отнес в спальню. Уложил в кровать, лег рядом, стиснул, не давая вырываться, и прошептал на ухо: — Все… все… я с тобой. Я рядом… успокойся, пожалуйста… Ты как всегда не дала мне договорить и объяснить. Людмила еще пару раз попыталась его оттолкнуть, но силы кончились, и она обмякла в объятиях мужа. Руслан встал, спустился на кухню и вернулся со стаканом и таблетками. Поднял ее, заставил сесть, поднес к губам холодное стекло. Она послушно проглотила лекарства. Забрал у нее стакан. Поставил на тумбочку. Сел на постель. Она опустила голову, обхватив колени, прячась. Он обхватил ладонями ее лицо, поднял, заставил посмотреть на него, и строго произнес: — Ты должна меня выслушать. Она всхлипнула, и он смягчился: — Ну что ты себе напридумывала?