За нашими спинами кто-то вежливо кашлянул. На пороге кабинета стоял высокий, хорошо сложенный темноволосый человек с короткой аккуратной бородкой. Я его узнала: он был среди тех, кто ждал в коридоре. Но вместо того чтобы разглядывать меня, он скупо улыбнулся и протянул руку. Его рукопожатие оказалось крепким – у меня даже пальцы слиплись. Джо Томас – опытный страховой агент, напомнила я себе. Он не был похож на заключенного – по крайней мере, по моим представлениям. Не было видно татуировок (у охранника за столом на предплечье красовалась красно-синяя голова дракона), на запястье – дорогие часы, начищенные коричневые туфли выделялись среди кроссовок других мужчин в комнате и не сочетались с зеленой тюремной робой. Складывалось впечатление, что находившийся передо мной человек привык носить пиджак и галстук. И в самом деле, я заметила воротник белоснежной рубашки, выглядывающий из-под предписанной правилами фуфайки. Волосы коротко, но аккуратно подстрижены, открывая высокий лоб и темные брови. В глазах настороженность, надежда и некоторое волнение. Голос у моего нового клиента оказался низкий, густой. Уверенный. С акцентом, но не грубым и не таким, от которого старались избавиться. Этого человека можно было принять за соседа по дому, за такого же, как я, адвоката, управляющего местного гастронома… – Я Джо Томас, – сказал он, отпуская мою руку. – Спасибо, что приехали. – Лили Макдональд, – представилась я. Начальник велел мне назвать свои имя и фамилию. «Дистанция необходима, – пояснил он, – но не захотите же вы показаться высокомерной. Нужно найти некий баланс». Лица Джо Томаса выражало молчаливое восхищение. Я снова покраснела, на этот раз не столько от страха, сколько от смущения. Когда мне случалось становиться объектом внимания, я не знала, как реагировать. Особенно сейчас, когда это было явно неуместным. Я никогда не избавлюсь от комплексов и старых дразнилок: Лили Толстилли, пушка-пампушка… Учитывая обстоятельства, я до сих пор не могу поверить, что у меня на пальце обручальное кольцо. Мне вдруг вспомнилось, как мы с Эдом лежали в постели в наш медовый месяц. Теплое солнце лилось через планки кремово-белых ставен. Мой новоиспеченный муж открывает рот, хочет что-то сказать и вдруг отворачивается от меня… – Следуйте за мной, – сурово сказал один из охранников, вернув меня к реальности. Вместе с Джо Томасом мы пошли по коридору, провожаемые взглядами заключенных. Мимо человека, оттиравшего аквариум с таким тщанием, что в любом другом месте это показалось бы трогательным. Мы подошли к тесной камере с табличкой «Посещения». Зарешеченное окно выходило в бетонный двор. Вокруг все было серым: стол, металлические стулья, стены, но имелось и исключение – постер с радугой и словом «Надежда», выведенным крупными фиолетовыми буквами. – Я буду за дверью, – сказал охранник. – Вас устроит? Каждое его слово источало пренебрежение нами. – Работники тюрьмы не особо жалуют адвокатов, – предупредил меня шеф. – По их понятиям, вы играете не по правилам – пытаетесь снять клиента с крючка, тогда как полиция и Королевская служба уголовного преследования проливали кровь, пот и слезы, чтобы его закрыть. Объяснение казалось доходчивым. Джо Томас вопросительно смотрел на меня. Я собралась с духом и взглянула ему в глаза. Пусть я высокая, но он еще выше. – Свидания обычно проходят под присмотром охраны, но не обязательно в ее присутствии, – говорил мне начальник. – Наедине с адвокатом заключенные становятся словоохотливее, но в каждой тюрьме свои порядки, в некоторых вам просто не предоставят выбора… В Брейквиле предоставили. «Нет, нет, совсем не устраивает, – чуть не сказала я, – пожалуйста, останьтесь здесь, со мной!» – Да, спасибо, – услышала я собственный голос, показавшийся мне чужим, принадлежащим кому-то более смелому и опытному. Казалось, охранник собирался пожать плечами, но сдержался. – Постучите в дверь, когда закончите. – И оставил нас вдвоем. Наедине. Глава 4. Карла Время тянулось мучительно медленно. Прошла целая вечность с тех пор, как Карла утром видела полную золотоволосую соседку. В животе у нее уже урчало от голода. Значит, скоро обед? Она уныло поглядывала на классные часы. Большая стрелка была на десяти, маленькая – на двенадцати. Это десять минут первого или двадцать минут одиннадцатого? Или что-то совсем другое, потому что, как однажды сказала мама, в этой стране все не как у людей? Взгляд Карлы блуждал по соседним партам. У всех были зеленые пеналы, раздувшиеся от карандашей, фломастеров и ручек с настоящими чернилами. Как она ненавидела свой дешевый пластмассовый пенал с заедавшей молнией и одной-единственной шариковой ручкой, потому что на большее у мамы нет денег! Неудивительно, что с ней никто не хочет дружить. – Карла! Девочка вздрогнула. – Может, ты нам скажешь? – учительница показала на доску, где было написано слово. – Как ты думаешь, что это? «Пунктуальный»? Такого слова Карла еще не встречала, хотя каждый вечер в постели читала «Детский словарь» и уже дошла до буквы «В». С «В» начинались такие слова, как вальс, велосипед, волк. Под подушкой у нее лежала тетрадь со старательно записанным значением каждого слова и нарисованной рядом картинкой, напоминавшей, что это слово значит. С волком и велосипедом было просто. Нарисовать вальс было сложнее. – Карла! – резче произнесла учительница. – Ты опять не слушала на уроке? По классу пронеслись смешки. Карла покраснела. – Она не знает, – пропел рыжий, как морковка, мальчишка, сидевший за Карлой. И уже тише, чтобы не слышала учительница, добавил: – Волосатая Карла Спаголетти не знает! Смех усилился. – Кевин, – окликнула его учительница, но уже не так резко, как только что Карлу. – Что ты там сказал? Она снова повернулась к Карле, сидевшей во втором ряду, и впилась в нее глазами. Карла сама захотела сидеть во втором ряду, чтобы лучше учиться. Однако те, кто сидит в третьем, вечно подстраивают ей всякие гадости, и им все сходит с рук. – Прочти слово по слогам, Карла. Ну, как оно начинается? «Пу…» – смогла прочесть Карла про себя. Дальше, кажется, «ка»… – Ну же? – Пукательный, – сказала Карла вслух. Визг и хохот в классе стояли оглушительные. «Я дома дошла только до “В”», – хотела сказать Карла, но ее голос потонул не только в граде насмешек – его заглушил громкий звонок. Сразу началась суета: книжки нырнули в портфели, ноги зашаркали по полу, а учительница что-то говорила о новом правиле игры на большой перемене. Большая перемена? Тогда уже десять минут первого, а не двадцать минут одиннадцатого! Карла с облегчением вздохнула. Класс опустел. Рыжий мальчишка оставил свой пенал-гусеницу на парте. Гусеница подмигнула Карле. «Чарли, – сказала она. – Меня зовут Чарли». Не дыша, Карла на цыпочках подошла и погладила мех Чарли. Затем медленно, замирая от страха, сунула пенал под блузку. Она уже «почти готова» к своему первому лифчику, как говорит мама, но пока что ей приходится довольствоваться жилетом. Однако под блузку еще можно что-то спрятать, как мама часто прячет деньги на груди «на всякий пожарный случай». – Теперь ты мой, – прошептала Карла гусенице, одернув жилет. – Рыжий тебя не заслуживает. – Ты что тут делаешь? – учительница сунула голову в дверь. – Все уже в столовой. Спускайся немедленно! Карла села отдельно от остальных детей, чувствуя, как Чарли уютно прижимается к ее груди. Не обращая внимания на обычные ядовитые насмешки («Карла, а где твои спагетти?»), девочка через силу жевала жесткое мясо. На прогулке она отошла в дальний конец спортивной площадки и присела прямо на асфальт, стараясь стать совсем незаметной. Обычно на площадке она чувствовала себя униженной и обделенной, но только не сейчас. Не сейчас, когда у нее появилась собственная зеленая гусеница, такая теплая и приятно льнувшая к обнаженной коже. – Мы позаботимся друг о дружке, – прошептала Карла. «Но что будет, когда они обнаружат, что меня взяла ты?» – прошептал Чарли. – Я что-нибудь придумаю. Ай! Удар по голове произошел так быстро, что Карла едва успела заметить футбольный мяч, мелькнувший в воздухе. Голова закружилась, а правый глаз не слушался, словно и не принадлежал ей. – Карла, с тобой все в порядке? Тебе плохо? – Голос учительницы звучал словно издалека. Карла смутно видела, как другая преподавательница выговаривала рыжему мальчишке, хозяину гусеницы Чарли: – Кевин! Тебе ясно было сказано о новом правиле – никаких игр с мячом на этом краю площадки! Смотри, что ты наделал! «Это наш шанс, – прошипел Чарли. – Скажи ей, что тебе надо домой, и мы окажемся в безопасности раньше, чем меня хватятся!» Карла с трудом поднялась на ноги, стараясь не делать лишних движений, от которых ее новый друг мог сдвинуться под одеждой. Сложив руки на груди, чтобы прикрыть Чарли, она через силу изобразила храбрую улыбку, отработанную перед зеркалом. Этому фокусу ее обучила мама. Каждый вечер мама примеряла разные лица перед зеркалом на комоде в ожидании приезда дяди на блестящей машине. Если он не опаздывал, на ее губах играла счастливая улыбка. А если опаздывал, в улыбке появлялся оттенок грусти. Была у мамы улыбка, сопровождавшаяся легким наклоном головы, когда она спрашивала, хочет ли он еще вина. И была улыбка одними губами, когда мама велела Карле идти в постель, чтобы они с Ларри могли послушать музыку вдвоем. Сейчас Карла улыбнулась чуть грустной улыбкой. – У меня глаз болит. Можно я пойду домой? Учительница, нахмурясь, отвела ее в канцелярию. – Надо позвонить твоей маме и убедиться, что она дома. Aiuto! Помогите! Об этом Карла не подумала. – У нас телефон не работает, потому что мы не оплатили счет, но мама дома. – Точно дома? Первая половина была правдой: мама действительно собиралась сказать Ларри про телефон. Он оплатит счет, и телефон снова заработает. Но вторая, насчет того, что мама дома, – нет. Мама на работе. Необходимо каким-то образом попасть домой до того, как Чарли найдут под ее школьной блузкой. – Здесь есть рабочий телефон, – сказала учительница, открыв личное дело Карлы. – Давай все же попробуем позвонить.