Ввожу средний палец в узкую дырочку. Серафима содрогается всем телом, стараясь еще больше вжаться в стену, подальше от меня, но ее бедра дрожат мелко и часто. Когда палец входит до самой последней фаланги и замирает без движения, она замирает тоже. Едва дышит, пытаясь ничего не показать. Но ее узкое лоно цепко сжимается вокруг моего пальца. — Ты меня хочешь… — начинаю двигать пальцем. С губ Серафимы срывается стон с протяжным «ааааа…» — Хватит! Я… Не тебя хочу. Просто секса хочется. Необязательно с тобой! — выдает ахинею. В ответ жестко целую свою женушку и втыкаю еще один палец в сочную мякоть. — Кому ты принадлежишь, кажется, забыла? Мне! И это мои пальцы трахают твою щелочку. По мне ты течешь и будешь течь всегда! — порыкивая, целуя строптивую красавицу. — Есть ошибки, и я их признаю, но на то это и жизнь, чтобы ошибаться и шагать дальше, переживать это! Не шугаться в кусты. Я хочу… Тебя! В любви признался и чувствую, что небезразличен тебе! — Ненааааавииижууу! — захлебывается стонами от подступающих волн оргазма. — Ненавижу! — выгибается все сильнее, и сама раскачивается навстречу моим пальцам, насаживаясь глубже, когда хочется того, чего я ей намеренно не даю. Хочу, чтобы взяла мой член целиком, до самых яиц. — Умница… Еще… Ты близка! Кончить хочешь? — намеренно замедляюсь, поглаживая влажные складочки по кругу, но не входя пальцами. — Хочешь. Признайся. — Это просто секс! — пытается отдышаться и смотрит на меня с вызовом. — Я не испытала оргазм. Кажется, ты забыл, как это делается. — Может быть, и забыл? Я же в тюрьме отсиживался и ни одну бабу не лапал. — В тюрьме? — удивляется. — Шилов ничего такого не говорил. Он лишь вскользь упомянул про проблемы какие-то. — Больше слушай, что говорит Шилов. У него свои причины желать мне зла и идти по головам. — Ты убил его сына. — Не убивал! Он погиб в заварушке… — Для него равносильно убийству. — А знаешь, почему его сынуля погиб и был там? Потому что работал на моего врага, добывал ценную информацию и хотел выслужиться ради бабла! — взрываюсь. — Этого Шилову, кажется, никто не говорил? Пора сказать. Размазать его. Уничтожить! — Он и так уничтожен, как личность. Ничего не осталось. Готов пойти на все… — Значит, пора его уничтожить, просто как живую единицу. — А ты не можешь мирно? — спрашивает с обидой. — Всегда воюешь! — За то, что он тебя тронул? Мирно?! Ни за что! И не надо говорить, что ты сама захотела в балагане участвовать. Он тебе мозги запудрил, может быть, даже несколько липовых фото под нос сунул, обманул кругом, а ты и поверила! Но нет, я знаю, что не только этим он тебя держал! Угрожал ведь! Пистолетом с твоими отпечатками пальцев! Так? — Откуда ты знаешь?! — удивляется. — Ксана услышала его разговоры, когда я надавил, она все слила. Я выкрал у него доказательства. Все. Пустота. Кретин хранил их в личном сейфе, считал, что неприкасаемый и умнее всех! Ничего у него на тебя нет и никогда не будет! Я не позволю! Костьми лягу, но не позволю ему тебе навредить. Только через мой труп! Серафима стоит, удивленная, даже чуточку пришибленная. Слишком много на нее навалилось. Слишком. — Я никого не убивала! Тем более, отца… — всхлипывает устало. — Я тебе верю. Только кретин бы поверил в эту чушь, — осторожно сокращаю расстояние, обняв свою жену. — Я сволочь, не кретин. Забыла? Мягко привлекаю ее к себе на грудь. Качели в наших отношениях — убийственно резкие. Только что мы были в мгновении от того, чтобы заняться сексом на грани приличий, на стыке ненависти и страсти, сейчас мотнуло в сторону нежнейших объятий и даже доверие проскользнуло. Доверие же, не иначе? Иначе бы Серафима в голос не разрыдалась на моей груди, молотя острым кулачком по прессу. — Сволочь! Мне было страшно! Страшно… И гадко! Теперь все про меня все знают! Даю ей выплакать последние обиды и накипевшие слова, терпеливо жду, пока соль ее слез иссякнет, а то уже вся рубашка мокрая и по груди тоже стекает влага. Немного стихает, уже не плачет и не молотит меня, как грушу, просто держит подрагивающие ладони на торсе. — Пошли. Я тебя все-таки вымою, — предлагаю. — Отдохнуть тебе надо. В спокойствии и безопасности. — Вымоешь? Может быть, я сама? — Исключено! Вымою сам. — Это слишком. — Для мужа? Не придумывай! Давай, Сима, если хочешь ругаться, наберись сил, выспись, и уже завтра ругайся, идет? — Я буду ругаться! Ты это заслужил! И про развод не забывай! — направляется в ванную. Любуюсь ее попкой и красивой спиной без малейшего изъяна. — Не забываю. Как мне забыть, если ты напоминаешь! — говорю с улыбкой, раздеваясь. — А ты зачем раздеваешься? — Ванну примем. Хочешь, чтобы я в ванну одеты присел, что ли? — Тебя там вообще быть не должно! В душ иди. — С тобой хочу и буду! Давай хоть из-за ванны не будем драться? — Хорошо, но убери от меня в сторону… свой… — отворачивается. — И не приставай! — Если сама не пристанешь. — Не стану к тебе приставать, ты плохой. — А будь я хорошим, неужели ты бы меня полюбила? — Кто сказал, что я тебя полюбила? — краснеет. Серафима наблюдает за тем, как я набираю воду в ванну, открываю один из пузырьков, выливая жидкость под струю. Сразу начинает расти шапка пушистой пены, и по всей комнате распространяется аромат. — Лаванда… — шепчет Серафима. — Говорят, успокаивает? Быстро раздевшись, первым опускаюсь в ванну. Мышонок делает сердитый вид, но сама смотрит на меня исподтишка, и под ее взглядами член еще сильнее подпрыгивает, до самого пупка. — Спрячь, — прикрывает глаза. Вода набирается быстро, шапка пены быстро прикрывает восставший эрегированный член. — Можешь садиться, — предлагаю. — Места хватает. Глава 27 Багратов Помявшись секунду, Серафима осторожно подходит к ванне. Протягиваю ей ладонь, чтобы оперлась. Когда ее тонкие пальчики опускаются сверху, испытываю жжение всюду, особенно там, где хочется ощутить ее касания. Можно подстроить легкое падение и поймать, запереть строптивую девчонку в своих объятиях. Но я помню, что она беременна, а такие фокусы могут дорого обойтись. Приходится полагаться лишь на то, что Серафима не убежит от меня в другой конец ванны. Жду ее действий. Обнаженное тело мелькает слишком близко, а запах ее возбуждения до сих пор слишком явный. Серафима решает сесть ко мне спиной, чиркая попкой по прессу, проводит своими бедрами в опасной близости от моей эрекции. Я жажду подхватить ее под попкой и насадить на вздыбленную плоть одним рывком. Так четко вижу эту картинку в своей голове: как она покрикивает и задыхается, как цепляется за меня, как движется мой член, словно поршень, адски быстрыми толчками. Это так соблазнительно. Мое состояние катастрофически близко к срыву: готов наброситься на нее даже в ванной, на все готов, лишь бы снова оказаться глубоко в ней. — Нет, — отзываюсь севшим голосом и отстраняю Серафиму от себя. — Сядь подальше. — А что так? — спрашивает с обидой. — Я не хочу тебя брать насильно, а ты именно так все и повернешь, стоит мне лишь начать трогать тебя! — А ты не начинай, — советует ехидно и только после этого она пересаживается на другой конец ванны.