— Потаксовать сегодня. У меня же пока «девятка» на ходу. Ценник сейчас заоблачный, можно нормально денег срубить. Нам они позарез нужны. Услышав его, я как стояла, так и плюхнулась на кровать. — То есть ты домой не собираешься? — Я же объясняю, зай. Мое настроение падает на самое дно, хотя я его с утра как могла старалась поддерживать, не думая о проблемах. В жизни и так мало праздников. И я понимала, что встреча Нового года будет похожа на обычное застолье, однако все равно ждала этого дня, еще по-детски надеясь хотя бы на капельку волшебства. Каждый год надеюсь и жду каких-то чудес. Мне хотелось немного повеселиться в компании, загадать желание, утопив бумажку в бокале шампанского. Хотя бы ненадолго забыться. А еще я со вчерашнего дня начала готовиться, ведь все было заранее оговорено, а теперь я узнаю такое. Как обухом по голове, если честно. — Слава, а для кого мы с Алевтиной Тимофеевной это все варили? — разочарованно цежу. — Почему все узнается в последний момент? — Да я сам не знал, — оправдывается муж. — Но тут реально заработки. Знаешь, я бы беззаботно отмечал, но мне надо искать деньги. Что теперь поделать? Если хочешь — поезжай к Рите. — То есть у тебя даже в планах нет заскочить домой?! — В принципе, могу все бросить. И похер на долги. Ты этого хочешь? Хочу. Маленькая Аринка внутри меня топает ножками и раздосадовано визжит. Она хотела праздника хотя бы один день в году, мужа рядом с подарками, потому что свой подарочек она уже ему приготовила и поставила под елку. Хотела конкурсов, викторин и танцев! Но мне уже почти двадцать лет, а потому приходится заткнуть ту маленькую девочку внутри себя и взглянуть на реальность трезво. Я запрокидываю голову, чтобы загнать слезинки обратно в глаза и не испортить макияж. — И когда ты собирался приехать домой? — Завтра к обеду в лучшем случае. — Ладно. Я тогда позвоню Рите. — Зай, ты не сильно обижаешься? Просто серьезно такой калым жирный… — Все в порядке, Слав. Не переживай. Я сбрасываю звонок и еще какое-то время сижу в пустой квартире. Я такой одинокой, брошенной и несчастной себя никогда не чувствовала. Мне очень обидно, потому что это случилось именно в новогоднюю ночь... Собравшись с силами, все-таки звоню подруге. — С наступающим тебя, дорогая, — поздравляя ее, слыша на фоне громкую музыку, кураж и громкие визги. — И тебя, Ариночка! — Как вы там? Вовсю отмечаете? — Ага, — смеется подруга. — Мы у брата Мирона сегодня. И мое предложение все еще в силе. Если хотите — приезжайте со Славой, будет весело. — А твой отец не будет против? — Хоть мой муж и слился, но я все равно решаю уточнить. Рита вздыхает: — Папу еще на день под наблюдением оставили. Представляешь? Просто подгадили под Новый год. Он был расстроен. Мы уже хотели до боя Курантов побыть с ним, но ты же знаешь моего Бельского! Запретил нам в праздник дышать хлоркой и погружаться в весь этот больничный быт. Так что к папе только завтра попадем. — В динамике слышу, как кто-то зовет Риту, и потому она торопливо добавляет: — Вас ждать? — Я подумаю еще и, если что, тебе наберу. Хорошо? — Тогда до связи! Поднявшись с кровати, плетусь в гостиную и застываю у накрытого стола. Кому это все? Для чего? Мой взгляд цепляется за яркую горку мандаринов, и я снова думаю о Бельском. Ему, наверное, как и мне, сейчас грустно и одиноко. Мне на его фоне еще повезло — я хотя бы дома, а он вообще в палате. Мне становится жаль Андрея Николаевича, ему сейчас не то что праздника, даже стола накрытого не предвидится. Не знаю почему, но мне кажется, что сейчас Бельский очень нуждается во мне, ведь ему наверняка так же грустно и одиноко. Глава 15 А не сошла ли я с ума? Ведь у меня возникает стойкое желание поехать к нему и снова угостить мандаринами, салатами и всем тем, что я успела наготовить. Но это желание уже не из-за мужа, а потому что я, лишившись чуда, имею возможность подарить его другому человеку, который тоже в нем нуждается. Пусть даже этот человек не верит в них. А еще он отец моей лучшей подруги… Все еще в обиде на мужа, я решительно хватаюсь за контейнеры и складываю в них еду со стола. Надеваю пуховик, засовываю ноги в угги и вылетаю из дома. Лишь подъехав к больнице и выйдя из такси, задумываюсь о правильности своей идеи. Мороз больно кусает коленки в тонких колготках, а еще нос и щеки. Главный вход больницы, разумеется, уже закрыт, никто меня там не ждет. Но я огибаю здание и захожу через двери в приемный покой, прокручивая в голове фразу «нас в дверь, а мы в окно». Дежурный охранник мне не рад, приходится снова воспользоваться пропуском под названием «Андрей Николаевич Бельский». В коридорах больницы пустынно, но слышатся веселые разговоры за некоторыми дверями кабинетов. Врачи, оставшиеся на дежурство, тоже сегодня без домашнего застолья, но не унывают. А я вот раскисла. Но сейчас, придя сюда, уже не чувствую себя обреченной. Двое привратников Бельского, что стоят у его палаты, тоже не похожи на отвязных весельчаков. Я им отдаю контейнер с горячими бутербродами и поздравляю с наступающим. А сам Бельский лежит на кровати. В его палате уже выключен свет, пространство освещается только плазмой, висящей на стене. Как только я вхожу, Бельский бросает на меня хмурый взгляд и тихо бормочет, больше для себя, наверное, но я все равно слышу: — Ох, бля… Опять. — Я не ради мужа сюда приехала, — спешу пояснить и трясу полным пакетом, а затем щелкаю выключателем, и под потолком вспыхивают продолговатые лампы. — На полчасика заскочила поздравить вас, а затем к Рите поеду. Бельский щурится от яркого света и кладет свою ручищу себе на глаза. — Спасибо. Тебя тоже. — Вижу, у вас тут грустненько. Но ничего! Сейчас настроение поднимется! — стараюсь говорить непринужденно и весело. — Мне было заебись, Арина. Я все равно прохожу к столику, стоящему в импровизированной кухонной зоне, и осторожно разбираю пакет. — Неправда. Встречать Новый год в одиночку грустно! А когда вас выписывают? — Хотелось бы вчера. Бельский уже с легкостью и без боли садится, хмуро наблюдая за мной. — М-м, селедка… — бесстрастно хрипит он. — Она просто тает во рту! Тут еще много чего есть, — медленно опускаю руку за следующим контейнером. — А что так робко? Или интригуешь? Кролика собираешься за уши из пакета достать? — Нет, просто вы же сами говорили без резких движений, чтобы у вас не сработали рефлексы, — отвечаю. — А это оливье. Он тоже вкусный. Сама готовила. Бельский ничего больше не говорит, но встает, а я шарахаюсь, потому что вмиг чувствую себя рядом с ним маленькой из-за разницы в росте. И еще потому, что не привыкла стоять так близко к Бельскому, который больше не выглядит жертвой аварии. Он вполне себе выздоравливающий крепкий мужчина, пышущий силой и тестостероном. Наверное, ему в два раза обиднее застрять в Новый год в больничной палате. Бельский останавливается недалеко от меня и просто наблюдает, а когда он так пристально смотрит, мне почему-то трудно поднять на него взгляд и щеки необъяснимо вспыхивают румянцем. — А где я могу помыть руки? — спрашиваю его, прожигаю глазами светлую столешницу. — Здесь свой санузел, — взмахивает на дверь. Больничная ванная оказывается просторной, как в хорошем отеле. Я здесь же снимаю пуховик, в котором имела дерзость пройтись по медицинскому учреждению, потому что ночью гардероб не работает, вешаю его на свободный крючок для полотенца. И угги тоже снимаю — жарко будет. Я не боюсь разуться, ведь в палате Бельского чище, чем у меня в квартире. Мою руки с мылом, и меня привлекает его аромат. Обалденный запах морской свежести. А когда возвращаюсь из ванной, застаю Андрея Николаевича возле холодильника. В принципе, картина, когда мужчина медитирует у распахнутой двери холодильника, для меня не нова, только я очень сильно удивляюсь, когда Бельский достает бутылку коньяка.