— Зая, я тут подумал… Попытайся надавить на Бельского через дочь, но сама к нему не суйся. Он страшный человек, поверь мне. Пусть лучше Рита убедит папашу. Напомни ей, как мы ее выручали. Так что она наша должница. — Рита вернула долг с лихвой. — Нет, этого недостаточно. Заенька, пожалуйста, убеди ее. А другого мне и не остается. Кивнув мужу, юркаю за дверь в ванную и собираюсь на учебу. Однако в вузе Рита не появляется. Еле просидев две пары, решаю все-таки позвонить ей. Подруга сообщает, что сегодня будет целый день с отцом в больнице. Разговор намечается сложный и точно не телефонный. Хоть муж был против, я решаю поехать в больницу и там встретиться с Ритой. По пути я думаю об ее отце и о том, что с ним случилось по вине моего мужа. Да, Бельский загнал моего мужа в угол, и я в растерянности из-за этого. И в то же время мне жаль Андрея Николаевича. Оказаться на больничной койке по вине мастера — то еще удовольствие… Он мог погибнуть по вине моего мужа. У меня сейчас такое странное, как будто раздвоенное, состояние… И оно подталкивает меня заглянуть сначала в магазин. Там я покупаю мешочек мандаринов, чтобы угостить ими Бельского. Не знаю, можно ли ему фрукты. Наверное, да — витамины все-таки… Второй раз идти в его палату немного легче, я примерно представляю, чего ожидать, когда окажусь внутри. И меня успокаивает присутствие Риты — все же с ней мне не так страшно встречаться с ее отцом. Предварительно постучав, я вхожу в палату. Бельский на своем месте — на кровати. Едва наши взгляды встречаются, недовольно хмурится и отворачивается к окну. — Андрей Николаевич, можно? — негромко спрашиваю и понимаю, что в палате Риты нет. — Опять явилась за мужа просить? — хрипло интересуется. — На самом деле я хотела поговорить с Ритой, ну и заодно проведать вас. — Я держусь доброжелательно и, не дождавшись позволения, вхожу. — Я вот вам мандаринчиков принесла и хочу пожелать скорейшего выздоровления. — Ненавижу мандарины. Я подхожу к тумбе и кладу на нее мешочек с фруктами, а Бельский снова воротит от меня лицо. — Как вы себя чувствуете? — искренне сопереживаю ему. — Скверно. И меня опять охватывает чувство вины. Но я пытаюсь немного сгладить градус общения. — Скверно… не смертельно ведь? — Арина, прекращай эти бессмысленные метания. Я догадываюсь, зачем тебе понадобилась моя дочь, и говорю прямо — на мое решение никто повлиять не сможет. Ни Рита, ни мэр, ни Господь Бог. Я живу только своим умом. — Но ведь Слава… — шепчу я. — Слава накосячил и пусть отвечает. Будет ему школа жизни. Кажется, Бельскому претит моя компания. Он садится на кровати, и я замечаю, что делает это он сегодня гораздо легче, чем вчера, но все еще тяжело дыша. Видимо, из-за травмированных ребер. Замечаю, что от его движений подушка скатывается на край и вот-вот упадет на пол. Не думаю, а просто на автомате подлетаю к его кровати и быстро наклоняюсь за подушкой, но Бельский сам подрывается, перехватывает мою руку и очень больно сжимает ее, настолько, что я вскрикиваю. Его пальцы такие сильные, а хватка мертвая и болезненная, аж невозможно терпеть. — Ай-ай-ай… — корчусь от боли, и Андрей Николаевич ослабляет хватку, но продолжает держать. — Что ты делаешь? — Я хотела только поправить подушку. — Не надо больше резких движений рядом со мной. У меня срабатывают рефлексы. — Поняла, — киваю и, когда он убирает руку, растираю затекшее запястье. Пячусь и приземляюсь на стул, вероятно, поставленный здесь для Риты. — И сидеть здесь не надо, — грохочет он зло, на что я жмурюсь, но даже не пытаюсь двинуться с места. А едва голос затихает, снова распахиваю глаза. Наши взгляды скрещиваются, и я тону в глубине темных глаз Бельского, сжигающих взглядом дотла. — Вы когда-нибудь любили? — Вопрос сам слетает с губ. Бельский приподнимает бровь. — Я люблю свою дочь. — Я не о том. Вы когда-нибудь любили до мурашек, до сбивчивого дыхания при каждой встрече, до бессонных ночей, когда не можешь уснуть из-за мыслей об одном-единственном человеке? Любили отчаянно просто за то, что он есть? Чтобы вам было хорошо от того, что любимой хорошо? — Я уже вышел из возраста бессонных ночей, — кривит уголок губ. — Но у меня есть постоянная женщина, с которой я занимаюсь сексом, если ты об этом. Глава 9 Услышав его ответ, густо краснею. Меня почему-то бросило в жар именно сейчас, когда мы вдвоем в палате. Нет, я не имела в виду секс. Черт, я вообще не хотела поднимать эту тему с отцом подруги. Я теряюсь, и мой мозг, приняв сигнал от Бельского, вдруг непрошено рисует в голове яркую картину, из-за которой я не знаю куда себя деть. Мне вдруг видится роскошная комната, окутанная полумраком и освещенная лишь языками пламени, горящем в камине. А в центре этой комнаты стоит большая кровать, застеленная шелковым бельем цвета шоколада. На ней я вижу обнаженного Бельского, его сильные руки, обвитые сеткой вин, и широкую спину с татуировками. Он склонился над какой-то безликой женщиной и ласкает ее рот губами… А я нахожусь рядом как невидимый наблюдатель. И от этих мыслей мне становится крайне неловко. Пытаюсь избавиться от них и вернуться скорее в реальность, но воображение затягивает все глубже. И я внезапно становлюсь той женщиной, лежа под отцом подруги. Он так близко, что я ощущаю на лице его жаркое дыхание и скольжение наших обнаженных тел. Бельский наклоняется и осыпает дорожкой влажных поцелуев мою шею, спускаясь все ниже и ниже. Царапает и обжигает мою кожу жесткой щетиной. Трогает сухими горячими ладонями мой живот и бедра, раздвигает ноги пошире и захватывает губами мою грудь, обводя языком сосок. Мне странно и приятно до такой степени, что я поджимаю пальчики на ногах от волнения и предвкушения. Это настолько реалистично, что я вздрагиваю, когда мысли подводят нас в точку невозврата... Все мое тело прошибает, как будто зарядом электрического тока. Я силой выдергиваю себя из этих непрошенных, вообще ненужных мыслей. Я никогда не фантазировала о подобном. И я вообще не понимаю, к чему это. Но, к своему стыду, обнаруживаю, что я все так же сижу в палате отца подруги, а мои пальцы на ногах в уггах реально поджаты… Вот же черт. У меня нет слов. Я сгораю от неловкости и чувства вины перед мужем. Никогда больше о таком не подумаю. Слава, Слава, Слава… Прости меня, я этого не хотела. Я бы никогда… — Я не об этом, — покашляв в кулак, негромко говорю Бельскому. — Я имела в виду настоящую любовь, а не постель, застеленную шелковыми простынями цвета горького шоколада. — А при чем здесь белье? — хмурится Бельский. Ой. Кажется, я недостаточно далеко сбежала из ловушки, предательски уготованной мне собственным мозгом. — В смысле, слияние родственных душ. Когда ты любишь человека настолько, что готов ради него продать дьяволу душу. Понимаете? Вот так я отношусь к своему мужу. Поэтому я и хочу ему помочь, какие бы уроки жизни вы бы ни хотели ему преподать. Бельский вдруг смеется. — Арина, у вас с мужем действительно слияние. Он тоже хотел продать одну душу, да только дьявол не согласился. Я не понимаю, о чем он, и хочу уточнить, но нас прерывает вернувшаяся в палату Рита. — Папа, я купила твои любимые мандарины, как ты и просил! — трясет она пакетом из магазина и замечает меня. — Ой, Арина, привет… А я лишь изумленно вздергиваю брови. Бельский же сказал, что ненавидит мандарины. Потому удивленно оборачиваюсь к Андрею Николаевичу, а он снова недовольно хмурится, скрестив руки на груди. — …А это кто купил? — продолжает Рита, увидев мои мандарины на тумбочке. — Я, — киваю. — Ух ты, Аришка! Прямо угадала пристрастие моего папы. А зачем ты здесь? Проведать пришла? — Она приехала за мужа своего простить, — не дает возможности ответить Бельский. — Я у Славы ремонтировал машину и по его вине попал в аварию. Теперь выставил ему счет. Арина с этим не согласна и будет уговаривать тебя на меня повлиять. Рита растерянно застывает. Я тоже. Не так я хотела начать разговор с подругой. Но Бельской вывалил правду прямо в лоб.