Когда за ней закрылись двери, Такеши позволил себе усталый вздох. «Хочет знать, кто ее похитил, — сквозь зубы фыркнул Такеши и шире распахнул окно. — Смеет меня обвинять. Позабыла свой страх». Он вспомнил, как она жалась к нему, испуганная и покорная, пока они скакали во весь опор к поместью. Тогда отчего-то ей не хотелось выяснять, кто спланировал ее похищение. Возможно, в глубине души Такеши мог признать, что ее требования справедливы. Что она имеет право знать. Признать — но никогда не произнести вслух. Не посчитать нужным обсуждать это с Наоми. С кем бы то ни было, а не только с ней. Ее похищение — удар по его самолюбию. Потому ее упреки раздражали его, выводили из себя. Девчонка ведь была права. Это он ее не уберег. Он допустил похищение. Заметно продрогшая Наоми вернулась в спальню лишь спустя несколько часов, когда уже стемнело. Такеши еще просматривал последние донесения при неровном свете масляной лампы, когда раздался тихий шелест раздвигаемых дверей, и в комнату вошла его жена. Вздернутый подбородок, поджатые губы, идеально ровная спина, словно ей вставили спицу в кимоно. Прическа – волосок к волоску. Некстати он вновь вспомнил про шкатулку с украшениями, которую не успел отдать Наоми до похищения. Пожалуй, сейчас было не лучшее время для подарков. Заметив покрасневшие от холода руки жены, Такеши хмыкнул, но промолчал. Ночи оставались по-прежнему прохладными, несмотря на то что со дня на день страна готовилась встретить праздник весны. Наоми же не была настроена молчать. Она решительно пересекла комнату и остановилась перед расположившимся за низким столиком Такеши. Он лениво поднял взгляд и нахмурился: ее глаза метали молнии. — Ты наказал Яшамару-сана! И таким зверским образом! — прошипела Наоми, с трудом сдержавшись, чтобы не выставить вперед указательный палец. — Он спас меня! Вместе с Мамору. — И ослушался меня, — Такеши равнодушно пожал плечами. — Он должен был оставаться в поместье. — Меня не нашли бы без него! И причем тут его сын? Мальчишка точно ни в чем не виноват, он лишь следовал за отцом! Наоми уставилась на Минамото, не веря своим ушам и глазам. Неужели он действительно наказал человека, который ее спас? Ему настолько плевать на нее?! В душе Наоми царил хаос и смятение. Она задыхалась от возмущения, распиравшего изнутри грудь. Как так вообще можно?! — Нашли бы, — сквозь зубы выдавил Такеши, уставший от ее непрекращающихся упреков. — У тебя нет сердца, — на выдохе прошептала Наоми. — Чем он заслужил?.. Минамото нарочито медленно свернул свиток и отложил его в сторону, потер глаза и встал на ноги. Напрасно он лелеял мысль, что у него получится разобрать все скопившиеся донесения сегодня. Он не отводил тяжелого, пристального взгляда от пылавшей праведным гневом Наоми. — Глупая девчонка, ты и понятия не имеешь, о чем говоришь, — и прежде, чем она успела ответить, больно сжал запястье. — Кто рассказал тебе о Яшамару? Она мотнула головой, не собираясь отвечать. — Хочешь еще кого-нибудь наказать? У Такеши вскипела кровь, и желание усилить хватку на ее запястье захлестнуло с головой. — Мисаки, — произнес он медленно. — Больше некому. На щеках Наоми вспыхнули красные пятна. — Не нужно ее трогать! Она не говорила ничего такого! — поспешно пробормотала она, схватив Такеши за локоть. — Я просто увидела ее слезы и спросила, что случилось. Минамото презрительно скривился. — Яшамару должен был охранять и тебя, и поместье, когда я уехал, — сказал он чуть тише и спокойнее, чем прежде. — Тебя похитили по его недосмотру. Наоми вскинула голову, прислушиваясь к нему впервые с начала этой долгой, затянувшейся ссоры. — Он просил моего позволения совершить сэппуку, когда я вернулся в поместье и обнаружил, что тебя выкрали. Такеши до крайности позабавило изумленное выражение лица Наоми. При других обстоятельствах он бы усмехнулся. — Я и сам имел право его убить. Подобные проступки не прощают. А я лишь велел высечь обоих за непослушание. Наоми прикрыла глаза, осознавая услышанное. — Откуда мне это знать, если ты совсем ничего не говоришь мне, не рассказываешь? — горьким, надломленным голосом спросила она. Минамото шагнул вперед и остановился напротив жены, встретив ее одновременно уставший и гневный взгляд. Скрестив на груди руки и вздернув подбородок, она смотрела на него без какого-либо страха или раскаяния. На бледном, нежном лице вновь краснели ссадины и царапины. А ведь только совсем недавно до конца зажили предыдущие. — Зачем тебе вообще что-то об этом знать? — он вскинул бровь. — Как ты себе это представляешь? — Наоми хмыкнула. — Меня похищают, а потом я молчу и покорно считаю, сколько риса нам нужно на ближайший месяц? — О таком я могу только мечтать, — Такеши развеселился неожиданно для самого себя. Жена пропустила его выпад мимо ушей. — Это просто невозможно представить. Ты хочешь, чтобы я не задавала никаких вопросов и не досаждала тебе своим глупым любопытством. А еще ты хочешь, чтобы я читала свитки и вникала во все тонкости, вела дела твоего поместья и рассталась со своими ошибочными убеждениями о том, как устроен мир — пылко заговорила Наоми, ловя его взгляд. — Но так не бывает одновременно! Как же ты сам не видишь? Или одно, или другое. Или покорная немая жена, которая не задает лишних вопросов; либо жена, которая такие вопросы задает, но занимается также и всем тем, чем ты хотел бы, чтобы я занималась! Где-то в глубине души Такеши был по-настоящему впечатлен. Во-первых, Наоми была права сейчас. Быть может, он сам не понимал, чего хочет, или что хочет нечто невозможное. Во-вторых, от обвинений и упреков она перешла к логике. В точности так, как он ее учил. И это оказалось непросто – в первую очередь для него же. — Хорошо. Как же трудно далось ему это признание! — Хорошо, — повторил Такеши, смирив свою гордыню. — В твоих словах есть зерно разума. Наоми подняла голову и не удержалась от ликующей улыбки. Он признал, что она права. Признал! Минамото вернулся обратно и сел за низкий стол, жестом пригласив жену разместиться напротив. И вновь испытал неприятный укол, наблюдая, как осторожно она опускается на футон, оберегая спину и лодыжки, по которым пришлись удары хлыста. На ее тонких запястьях на второй день еще пуще расцвели уродливые, багровые полосы от пут, которыми ее связали. Она прятала руки в широких и длинных рукавах кимоно, но порой, вот как сейчас, поднимала ладонь, чтобы смахнуть с лица выбившийся из прически волос, и обнажала свои раны. — Все, что я сказал – правда. Женщин нашего клана никогда не вмешивали ни в войну, ни в политику, — ему пришлось вскинуть ладонь, потому что Наоми намеревалась горячо протестовать. — И все, что ты сказала – тоже правда. Я уже вмешал тебя в дела клана. Из-за этого тебя пытались сперва отравить и теперь похитить. Он сложил перед собой руки в замок, поставив на стол локти. Наоми пристально вглядывалась в него, жадно ловила каждое слово. — Я не знаю, как давно Масахиро меня предал, — помедлив, Такеши продолжил. — Он служил клану почти десять лет. Я был мальчишкой, когда он появился в поместье. Его привел отец. — Но кому он верен? — вырвалось у Наоми, и она цокнула с досадой языком. Не стоило его перебивать. — Есть одна догадка, — Такеши усмехнулся уголком рта. — Он служит Тайра или кому-то из их союзников. Она слегка смутилась очевидностью ответа на свой вопрос. Могла бы додуматься сама! Клан Минамото на пороге войны. К кому как не к его врагам переметнуться неверному слуге?.. Наоми поежилась, борясь с желанием обхватить себя за плечи. Забавно. Уже в который раз она отчаянно стремится узнать правду, а, услышав, тотчас принимается жалеть? — Довольно на сегодня откровений? — Такеши одарил жену проницательным взглядом, заметив ее смятение. Он насмешничал, но беззлобно. — Пожалуй, — не став притворяться, согласилась Наоми. — Ты напрасно насмешничаешь, — сказала она уже тише. — Ты поговорил сейчас со мной, и я уже не хочу ничего у тебя выпытывать, терзать одними и теми же вопросами, гонять их по кругу. Минамото не признался бы никому, но в тот момент он ощутил укол стыда. Ведь вновь ее слова звучали разумно. Он не ожидал подобной мудрости от девчонки, которая еще пару часов назад кричала на него и выбегала из комнаты, не добившись от мужа желаемого. Быть может, он ее недооценил. Вместо ответа он неопределенно повел головой. Этот жест выглядел как кивок, и Наоми подавила неуместную улыбку. Она осторожно поднялась с футона и все же поморщилась, когда тяжелое кимоно натянулось на спине, и ткань потревожила свежие следы от кнута. В смежной комнате, где стояла деревянная бадья, Наоми умылась из кувшина прохладной водой. Вернувшись, принялась расплетать высокую, сложную прическу у себя на затылке. Волосы все еще казались непривычно короткими. Больше они не скользили по ее спине густым, тяжелым водопадом. Не скрывали острые лопатки и худые плечи, и шрамы, полученные в прежней жизни. — С короткими тоже красиво, — от стола донесся бесстрастный голос Такеши. Наоми удивилась. Она думала, муж даже не смотрит в ее сторону. Сидя за столом, он листал свиток за свитком, очевидно надеясь нагнать время, потраченное на разговоры с ней. Выходит, она ошибалась. Не впервой. — Спасибо, — ее губы дрожали, пока она его благодарила. В детстве ее часто называли некрасивой. Не такой, как остальные. Слишком высокая, слишком угловатая, слишком зажатая. Она хмурилась чаще, чем пристало девушке. Она выглядела значительно худее сверстниц, и многие также считали это недостатком. Единственное, в чем сходились все, так это в том, что волосы у нее были роскошные. Длинные, густые, шелковистые. Волосок лежал к волоску, и не нужно было проводить по ним расческой тысячу раз, чтобы придать им особый блеск. Они и без того блестели. Ее волосы всегда хвалили, и вскоре Наоми начала воспринимать их как единственное красивое, что в ней есть.