— Почему ты спрашиваешь? — Ты так на них смотришь иногда… — Наоми поежилась. — Красивого в них нет ничего. Но что поделать, если отец мой знал только палку. — У меня полно таких же. И других, много хуже. Это не имеет никакого значения, — Такеши пожал плечами. — Иногда я его ненавижу, — продолжила Наоми, будто не слыша. — Когда я жила с ним, то часто задумывалась… ну, думала, а что будет, если я отберу у него палку и ударю в ответ? Ударю так сильно, что он умрет. И каждый раз пугалась таких мыслей и просила прощения, потому что нет ничего хуже, чем убийство отца. * сун — единица измерения, 3,03 см Глава 29. Перемены. Часть II. Наоми «Плюх». Она знала, этот звук станет частым гостем в ее кошмарах. Наоми зажмурилась, когда Кенджи-сама опустил катану на шею ее отца. Но она не закрыла уши и потому услышала тошнотворный звук, с которым отрубленная голова Такао коснулась земли и прокатилась по ней. Раньше она нередко слышала от Такеши, что за любым – любым – поступком следует возмездие. Раньше для нее это были лишь слова. Теперь она смогла прочувствовать их значение. И Наоми не могла даже вообразить, какая расплата ее ждет за самое страшное из деяний. Старший брат ее мужа был повинен в смерти матери и сестер, и Такеши скормил его останки свиньям. По ее слову убили отца. Что ждет ее?.. Наоми была настолько раздавлена, настолько опустошена произошедшим, что не сдержалась и надерзила Кенджи-саме. Он сказал ей – в очередной раз – что она все сделала правильно. И Наоми ответила: «Такеши ради отца позволил себя пленить. Я же своего убила». Наверное, пройдет время, и она пожалеет о сказанном. Но не сейчас. Она была рада, что изменила себе и решила напудриться, и краска надежно скрыла ее бледное, обескровленное лицо. Следом за головой отца на землю рухнуло тело, и никто из солдат не поддержал его, не уберег от падения. «Приказала его убить, а теперь волнуешься, что обезглавленный отец лежит в пыли? В самом деле, Наоми?» — цинично отозвался внутренний голос в ответ на ее переживания, и она закусила изнутри щеки, чтобы не закричать. Ей не было больно смотреть на распластавшегося отца, но хотелось кричать, чтобы выплеснуть всю ту горечь, что отравляла ее изнутри. — Поднимите его, — велела она вместо крика, и кто-то из слуг Токугава поспешно исполнил ее приказание. – Омойте и оденьте. Наоми развернулась и пошла прочь – прочь от этой поляны, прочь от людей, прочь ото всех. Жаль, что прочь от самой себя ей было не так легко уйти. Она брела по знакомым дорожкам сада, сопровождаемая двумя солдатами, что почтительно держались поодаль. Сквозь кроны деревьев проникали лучи солнца, и весь путь впереди нее был усеян пятнами света. Она остановилась и зажмурилась, запрокинув голову. Времени предаваться скорби у нее не было. Нужно возвращаться назад, нужно говорить с представителями младшей ветви Токугава... Наоми неожиданно осознала, что почти не помнит их лиц, не помнит их имен. Она провела с этими людьми все свои детские годы, а теперь силилась вспомнить их голоса. Впрочем, в том не было ничего удивительного: Такао не жаловал свою дальнюю родню, и обе ветви клана собирались за одним столом крайне редко, не чаще шести раз в год. Ей было интересно, как относились к младшей ветви в клане Минамото? Не замечали подобно ее отцу, приглашали разделить трапезу за общий стол лишь в дни священных праздников? Или же не отстранялись от них только потому, что кому-то однажды не повезло родиться младшим сыном младшего сына? Наоми не у кого было спросить. Она не представляла, как решится подойти с таким вопросом к Кенджи-саме или, еще хуже, к Такеши... если она вообще когда-нибудь его увидит. Она коснулась ладонью живота – в последнее время этот жест все чаще предавал ей уверенности – и повернулась обратно. Сад вокруг наполнился звуками ее решительно стучавших по дорожке гэта. В том месте, где заканчивался сад, ее ждал Яшамару-сан. — Госпожа? – спросил он, оглядывая ее намного внимательнее, чем прежде. — Где Кенджи-сама? — В доме вместе с Ичиро-саном. Ичиро-сан. Наоми вспомнила, как только услышала имя. Так звали старейшего представителя младшей ветви клана Токугава. — Где... где тело отца? – она очень постаралась, чтобы голос не дрогнул. — Слуги его омывают. — Хорошо. Наоми завела за ухо прядь волос, выбившуюся из пучка, и направилась к главному дому. Проходя мимо места казни Такао, она заметила бурое пятно засохшей крови и сглотнула. Солдаты – она не знала их имен – следовали за ней неотступно, выполняя приказ Кенджи-самы. Она поднялась по ступеням на крыльцо и толкнула дверь в дом, не замедлившись ни на секунду. Внутри было тихо, гораздо тише, нежели снаружи. Лишь откуда-то из глубины до нее донеся приглушенный плач, больше похожий на чьи-то завывания. «Хеби». В комнате, где когда-то отец продал ее клану Минамото, она увидела Кенджи-саму и Ичиро-сана. — Наоми. Хорошо, что ты присоединишься к нам, — старший Минамото даже не взглянул на нее, а вот Токугава смотрел, не отрываясь. На его шее заходил кадык, и Наоми поняла, что он питает к ней не много теплых чувств. А ее именем будут пугать детей, рассказывая страшные легенды? Девушка, которая велела казнить родного отца. — Я рассказываю Ичиро-сану, что ждет клан Токугава в будущем, — вновь заговорил Кенджи-сама, когда она села подле него и взяла в руки пиалу с чаем. — У меня родится сын, — прямо произнесла Наоми и встретилась взглядом с Ичиро-саном. Он был уже седым, морщинистым стариком, повидавшим немало зим. «Он наблюдал за тем, как мой отец втаптывает имя клана в грязь, — вдруг подумала Наоми. – Может быть, он застал еще те времена, когда имя Токугава что-то значило?» — Он унаследует за мной клан Токугава, — продолжила она, стараясь не замечать взгляда Кенджи-самы, который явно ее осуждал. Наоми было отчего-то безумно легко сейчас. Возможно потому, что она не верила в происходящее? Ей все казалось, что вот-вот она проснется в спальне в поместье Минамото, и все случившееся обернется для нее лишь дурным сном. Потому она и поступала без оглядки на последствия, и почти не задумывалась, как отзовется ее поведение в будущем. — Мой отец был клятвопреступником. Но он опозорил наш клан еще сильнее, когда согласился отдать меня в клан Минамото наложницей в обмен на прощение долгов, — она медленно проговаривала каждое слово, вбивая, впечатывая их в окружавшую тишину, и ее голос не дрожал. – Я сделала то, что должно. Ичиро-сан поднял брови в немом осуждении и качнул головой. Почувствовав его недовольство, Наоми вскинула подбородок. — Мне нравилась твоя мать. Старик сумел ее поразить. Она ведь ожидала совсем другого — ругательств и проклятий, презрения и злости. — Ты совсем на нее не похожа, — добавил он и поджал губы. «Она была кроткой и послушной, и сносила дурное обращение Такао, — Наоми нервно повела плечами. – Я и впрямь на нее не похожа». Она вдруг вспомнила, что во время их с Такеши поединка на тренировочной поляне собрались также и представители младшей ветви клана. Интересно, был ли там Ичиро-сан? Помнит ли, как она сражалась?.. — Как уже было сказано, мой внук унаследует клан Токугава, — спокойно заговорил Кенджи-сама, увидев, что напоминание о матери вывело Наоми из шаткого душевного равновесия. – Вы или подчинитесь, или умрете. — И что же тогда он унаследует? Мертвецов? – Ичиро-сан желчно хмыкнул. — Вы думаете, каждый из Токугава выберет смерть? – ровным голосом уточнил Кенджи-сама. Наоми знала, что осталось между ними непроизнесенным – впервые им на руку была трусость клана Токугава. Старик бросил короткий, колкий взгляд на Минамото и смолчал. Ответ был очевиден им всем, и не было нужды произносить его вслух. — Этот вопрос не был бы задан еще какую-то сотню лет назад, — негромко произнесла Наоми, смотря старику в глаза. – Никто бы не усомнился в неустрашимости нашего клана. Вы еще должны помнить, каким был клан до моего отца. — Я помню, — слова дались ему нелегко. Он вернул Наоми задумчивый, пристальный взгляд и нахмурился. — Те времена еще не потеряны безвозвратно. О клане Токугава еще будут говорить без презрения. «И никто, никто не будет продавать дочерей за долги», — добавила она про себя. Верно, от чувства стыда, связанного с этой мыслью, ей никогда не удастся избавиться. И пусть все обернулось по-другому, пусть она стала законной женой – но ведь ее отец, ее семья думали, что ее продали! В их глазах она была наложницей, и никто подобному не воспротивился... Ничья честь не была задета. — Отныне и впредь лишь с ужасом. Даже у Минамото не рождались отцеубийцы.