– Ты это серьезно? – А что? Представляешь, я – в старинном больном платье… – Каком именно? – Ну нафантазирует сама что-нибудь. Кстати, я забыла телефон сегодня. – И уже далеко не в первый раз! – Ну да… Ну, ладно тебе смеяться! Запиши на свой, а? А то я все равно эту визитку потеряю, ты меня знаешь. – Да уж. Как ты только голову до сих пор не потеряла! – я достала свой телефон и записала телефон художницы. – Ну что, в Переборы? Или планы изменились? – Не изменились. Надо съездить. Никита ждет. И что бы я, безлошадная, без тебя делала? – Ирина извинительно улыбнулась. – Пропала бы, конечно! А мне все равно делать нечего. Сережа опять в командировке. Так что, я – женщина ужасно свободная! – «Ужасно свободная!». Это – полная бессмыслица. Как-то не звучит. Ирина, видимо, ни на секунду не забывает, что она преподает русский. – Нет, подруга, никакой бессмыслицы. Я свободна, никому ничего не должна ни сегодня, ни завтра, ни послезавтра. И это ужасно. Да еще сын позвонил, что раньше каникул не приедет. С ума сойти! – А я тебе говорила: нечего отпускать в чужой город! У нас что, своих институтов мало? – Вот твои вырастут – и погляжу, много ли тебя спрашивать будут? – И погляди. Как скажу – так и будет. – Ага, мечтать не вредно. До Переборов – час езды. Сначала мы ехали молча. Я первая нарушила тишину. – Слушай, а я иногда забываю, сколько мне лет. Серьезно! Они так быстро бегут. Бывает, где-то спросят: «Возраст?», я лихорадочно вспоминаю: двадцать семь, тридцать три, ага, тридцать восемь! И все это – в течение сотой доли секунды. Но помню весь ход своих мыслей. У тебя так не бывает? – Марин, не будем о грустном! – Да что что! О чем грустить? Для меня эти цифры – отдельно, а я – отдельно. И уж тебе-то вообще грех жаловаться. Ты в зеркало-то смотришься? – А кому это надо? Вот тебе повезло в Серегой! А за что тебе это? Ладно, была бы какая красавица. Господи, без слез не взглянешь. – Правда? Мои дела так плохи? – мне вдруг стало смешно. – А я? Сколько себя помню – вечно под прицелом. Мужики глаз не сводят. Этим их внимание и ограничивается. А если с кем и познакомлюсь, то все какие-то попадаются… – Зато мне не предлагают написать мой портрет! – Да шут с ним, с портретом, – подруга Ирина, похоже, не на шутку загрустила, и я решила использовать для поправки ее настроения проверенный козырь: – Зато у тебя дети красивые! – Это – да! И очень умные! – А что может быть важнее? – А ничего! – Вот именно. Город за стеклом редел на глазах. Еще минут двадцать, и будет коттеджный поселок Переборы, где живет брат Ирины. Никита старше сестры на пять лет, и сколько я помню, всегда был для нее защитой и опорой. В юности многие Иркины кавалеры были им забракованы как негодные и недостойные его сестры, и постепенно его стараниями вокруг Ирины образовался вакуум, который парни боялись нарушить по той простой причине, что никому не хочется ходить с битым носом. Такая вот «поддержка и опора». Ирина сначала воевала с братом, потом устала ругаться и положилась на него абсолютно. Раз, мол, ты такой умный, в райкоме комсомола работаешь, что ж, тебе видней. Ищи! И Никита нашел. Красавец-жених занимал неслабую комсомольскую должность и имел очень большие перспективы. Ира вышла за него замуж, вскоре появились погодки Алеша и Аленка. Красивая благополучная семья вызывала всеобщую зависть. Но вдруг кончился Советский Союз и вместе с ним комсомол. Никита и вкупе с ним его комсомольские друзья не растерялись, нос держали по ветру и ко всеобщей приватизации оказались готовы. А Иркин красавец-супруг неожиданно обнаружил в себе тягу к спиртному, сначала легкую: «Устал как черт, нервы никуда не годятся», а затем – непреодолимую и уже ничем не мотивированную. Никита и Ирина пытались всеми силами вытащить его из этой трясины, но их потуги оказались напрасными. И в один отнюдь не прекрасный день Ирине вдруг сообщили, что обнаружен труп ее мужа. Попал под электричку. С тех пор Никита стал для племянников по совместительству и папой: баловал их, покупал все. Тем более, что своих детей все еще не было. С первой женой он недавно развелся. Просто каждый из них смолоду был занят своей карьерой, зарабатыванием денег. А когда определенный уровень достатка был достигнут, и встал вопрос о том, чтобы жена бросила работу и заняла, наконец, свой почетный пост хранительницы домашнего очага, к тому времени уже довольно роскошного, то выяснилось, что она – птица вольная, высокообразованная, и эта золотая клетка ее никак не прельщает, особенно – в качестве курицы-несушки. И честная половина всего нажитого ее вполне устроит. Спустя пару лет Никита женился на Вике, годящейся ему в дочери. Это нынче модно. А впрочем, может Ирина и ошибается в Вике, когда периодически бубнит о том, что не верит в бескорыстную Викину любовь. Я думаю, что это, скорее всего, типичная ревность сестры. Старо как мир. Со стороны Никита и Вика производят впечатление вполне счастливой пары. Тем временем загородный лесок расступился, и стали показываться особняки, один причудливей другого. Вот настало золотое время для архитекторов! Клиентов с тугими кошельками – все больше, и каждый хочет, чтоб ни у кого не было такого дома, как у него. И это здорово, в общем. Как весело рассматривать эти башенки, балкончики, флюгера и прочие атрибуты людской состоятельности. – Ир, – прервала я затянувшееся и такое уютное молчание. – Я ведь тут была не помню и когда. Дорогу-то показывай! А то сейчас заедем к черту на кулички. – Вот сейчас два дома и направо. Ага. Вот их дом, крыша зеленая. А это к кому «Скорая помощь» приехала? Надеюсь, не к нашим. – Ирина вперила взгляд в лобовое стекло. – Все, стой, приехали. Может, с кем-то из обслуги плохо стало? Выйдя из машины, Ирина полетела навстречу людям с носилками. Следом за носилками шла, кутаясь в вязаную шаль, молодая женщина. Это была Вика. Ирка, добежав до носилок, бестолково засеменила рядом с ними, заглядывая в лицо тому, кто лежал на них. Затем «Скорая помощь» поглотила носилки и уехала. Я вышла из машины. Ирина набросилась на растерянную Вику с расспросами. Как коршун на цыпленка. Я подошла к подруге и сделала попытку ее утихомирить: – Ир, может, перестанешь развлекать всю улицу? Вика тут же подхватила: – Да-да, конечно, пойдемте в дом. Мы вошли. В гостиной Ирина первым делом по-хозяйски подошла к встроенному в стену бару и достала бутылку виски. – Будете? – спросила она. – Я за рулем, – ответила я. Вика сделала отрицательный жест. – А я буду, – сказала Ира и залпом выпила полстакана. – А теперь рассказывай, что с Никитой случилось? Дамы сели в кресла напротив друг друга, и Вика начала рассказывать. Никита как всегда в последнее время по субботам работал у себя в кабинете. – Как всегда по субботам? – не удержалась я от вопроса. – Да. Он когда-то прочитал про какого-то миллионера, что тот по субботам всегда делает анализ работы за неделю. Ну и тоже привык. Я весь день провела у себя наверху: читала, смотрела телевизор, в общем, ничего не делала, ждала, когда Никита освободится, он обещал меня отвезти… – Куда? – спросила Ирина. – К косметологу. И еще в одно место…. А где-то полчаса назад я спустилась сюда поискать свой маникюрный набор. Заглянула к Никите в кабинет, а он лежит головой на столе. Я сразу вызвала скорую помощь. Вот и все. Вдруг входная дверь приоткрылась, и в проеме появилось обеспокоенное лицо худощавой женщины средних лет. – Виктория Львовна, – обратилась она к хозяйке, – мне сказали, «Скорая» была. Я прибежала, может, что случилось, помочь надо? – Спасибо, Лариса, ничего не надо. А впрочем, прибери в кабинете у Никиты Сергеевича. Мало ли, вдруг, инфекция какая. – Хорошо, – женщина поспешно прошла через гостиную, скрылась в холле и через минуту появилась уже в униформе домработницы. – Это наша приходящая, – пояснила нам Вика. – Ну что же мы сидим? Наверное, надо ехать в больницу. Я сейчас в таком состоянии, что не могу сесть за руль. Вы меня подвезете? Он в областной. И вдруг Вика расплакалась, Ирина заревела тоже. А я подошла к двери в кабинет и приоткрыла ее. Там уже вовсю орудовала домработница Лариса. Из-за открытого окна на меня дунуло сквозняком и вместе с ним неприятно поразил запах подгнивших фруктов. Лариса, протирая мебель, неодобрительно посмотрела на меня. В ее лице уже не было того подобострастия, с которым она разговаривала с Викой. Вероятно, комплексует из-за своей профессии, подумала я. А может, просто не любит, когда ей мешают работать. Я вернулась к женщинам в гостиную. Они уже успокоились. – Вика! – обратилась я к ней. – А ты не допускаешь мысли, что твой муж просто отравился? У него в кабинете гнилыми фруктами воняет. – Да? – удивилась Вика. – Странно. Почему я не почувствовала? Ну конечно, у меня же насморк! – Я тоже не чувствую, – присоединилась Ирина. – Ну еще бы! С твоим вечным тонзиллитом! – воскликнула я. – Твоя правда, – согласилась подруга. Вика с потерянным видом слонялась по гостиной. – Ну чего ты пятый угол ищешь? Собирайся, и поедем в больницу, – заявила Ирина. – Да-да, конечно, – тут же согласилась Виктория. – Только я не знаю, наверное, следует что-то собрать с собой: бритвенные принадлежности, полотенце… – Какое полотенце, Вика? Он был без сознания. Наверняка, в реанимации. Вика вдруг зарыдала. Мы бросились к ней. Стали успокаивать, как могли. Оказалось, могли по-разному. Я – с материнским участием, ласково. Мне, действительно, очень жаль эту, в сущности, еще девочку. Она очень страдает. Но на Ирину невесткины слезы оказали иное действие. Она увещевала Викторию тоном, каким разговаривают учителя с капризными детьми: сейчас же прекрати, перестань, довольно!.. Ну что с нее взять? Учительница – она и есть учительница, хотя это – слабое оправдание. Почему моя славная, добрая, чуткая подруга так черства? Обязательно потом ее об этом спрошу. А впрочем, такой букет интонаций оказался эффективным: Виктория успокоилась мгновенно. Действительно, как ребенок. – Всё! Одевайся, и поехали! – скомандовала Ирина Виктории. – Да, я сейчас, – с готовностью ответила та.