Ирине начало сниться что-то хорошее, радостное и такое понятное, как никогда не бывает наяву, но тут раздался телефонный звонок. Она вскочила с колотящимся сердцем – ночной звонок всегда к беде. Тряхнув головой, Ирина взглянула на часы. Всего половина десятого, еще приличное время, просто она рано легла. – Алло, Ириша? Услышав в трубке голос Валерия, Ирина окончательно расхотела спать. – Что случилось? – Можно я заеду? Ирина пошатнулась, трубка едва не выпала у нее из рук. Неужели… Сказав любовнику, что ждет, она заметалась по квартире. Так оно в жизни и бывает, счастье приходит так же внезапно, как и горе. Сегодня она еще отчаявшаяся разведенка, а завтра проснется почти замужней женщиной. Зато жена Валерия… А ну ее! С самого первого дня, как они с Валерием стали вместе, Ирина решила не сочувствовать этой женщине и вообще не принимать ее в расчет. Все эти штучки типа «на чужом горе своего счастья не построишь», это чушь, придуманная счастливыми и сытыми, чтобы уберечь свой мирок, который еще неизвестно как им достался. Всегда кто-то страдает, всегда. Если есть победитель, то есть и проигравший, а закон сохранения материи так ясно говорит: если где-то что-то прибыло, то где-то что-то убыло. Никогда не бывает так, чтобы ты взял свое и при этом ничего ни у кого не отнял. Была бы хорошей женой, муж бы не искал любви на стороне, так что сама виновата. Правда, Ирина была хорошей женой, а муж все же ушел, ну так его и мужем-то назвать можно было только из вежливости. Просто большой ребенок, решивший поиграть в жениха и невесту. – Вот, кстати, от меня муж ушел, и я ничего, выжила. И ты выживешь, – сказала Ирина вслух. – Где написано, что от меня уходить можно, а от тебя нельзя? Я имею право на счастье не меньше, чем ты. И совесть мою ты не потревожишь! Она лихорадочно заметалась по квартире. Обжитое, уютное жилье вдруг показалось ей тесным и вроде как недостойным Валерия. Квартирка действительно была маленькая, спроектированная с расчетом на минимальные потребности человека в пространстве. Кухня, как говорится, «узковата в бедрах», потолок на голове, зато две комнаты, и отдельные, а не смежные. Это жилье досталось Ирине от бабушки. Она часто бывала тут маленькой, а в детстве все кажется большим, так Ирина и выросла с пониманием, что квартирка очень даже просторная, а сейчас вдруг сообразила, как тесно Валерий чувствует себя в этой клетухе. Ну ничего, потерпят. Валерий – благородный человек и должен уйти от жены с зубной щеткой и сменой белья, все остальное оставить ей, это даже не обсуждается. Делить квартиру они точно не будут, но он разведется, женится на Ирине, пропишется, она быстро родит второго ребенка, и им дадут жилье попросторнее. «А если не дадут, можно и третьего, – нервно засмеялась Ирина, – я люблю детей». Она быстро застелила постель и переоделась. Все домашние вещи показались ей недостаточно хороши, и Ирина выбрала нарядное летнее платье. Волосы оставила распущенными, зная, что Валерию так нравится. От волнения Ирина не могла сосредоточиться, руки дрожали, сердце билось как сумасшедшее, а в голову лезли обрывочные, лихорадочные мысли о том, что у нее тут слишком простенько для такого человека, как Валерий. Поженившись, они с мужем сами поклеили обои, но на этом все. Ни финского унитаза тебе, ни кафеля. Сантехника сияет чистотой, это да, но она самого что ни на есть отечественного производства, и кухня тоже… Во многих интеллигентных домах люди облагородили свои кухни, сделав из них что-то вроде столовых, оклеили специальными обоями и поставили гарнитуры из дерева со встроенной мойкой, так что любо-дорого посмотреть, а у нее до сих пор белая плитка, жестяная эмалированная раковина и белые пластиковые шкафчики с алюминиевыми полосками вместо ручек. Пусть все чистое, без единого пятнышка, но уныло, тоскливо, неуютно. И на подоконнике у нее не красивые цветы, а пошлый лук прорастает в майонезных банках – витамины для Егора. Вдруг Валерию станет грустно, когда он поймет, что теперь эта кухня – его? Ирина зачем-то протерла стол, заглянула в холодильник, в мыльницу на мойке – нет ли где грязи? И с мебелью у нее тоже не все благополучно. Только кровать хорошая, современная, купленная мужем, а все остальное от бабушки: старинный шкаф с резьбой и горка для посуды. К счастью, она сразу сообразила, что ребенку нужна своя мебель, и записалась в очередь на детский диван, как только Егор родился. Они с мужем ходили отмечаться по ночам, следили, когда диваны подвозили и выставляли в торговый зал: тогда обладатели первых номеров вбегали и садились на диванчики, а тетя-активистка ходила между ними с тетрадкой и присваивала очередникам новые номера. Система была довольно сложная, Ирина так до конца в ней и не разобралась, ответственным за диван был муж, и, к счастью, очередь подошла до того, как они развелись, иначе Ирина диван упустила бы, и черт знает, на чем бы Егорке пришлось спать. Опыт с диваном напугал Ирину, поэтому она медлила записываться в очередь на «стенку», хотя необходимость такой покупки давно назрела. Но бегать по ночам, караулить в мебельном, заглядывать в глаза тете-активистке… Нет, лучше она со старым шкафом поживет! Она-то да, а Валерий? Ох, надо было подсуетиться вовремя и подготовиться к совместной жизни! Ирина заглянула в свою комнату, пригладила покрывало на кровати и вышла в коридор. Шубка Егора на детской вешалочке, а вот свое пальто Ирина легкомысленно повесила за петельку! Хорошо, что заметила и успеет исправить до прихода Валерия, чтобы ему с порога не бросилась в глаза ее неаккуратность! Ирина расправила пальто на плечиках и удовлетворенно вздохнула. Так, обувь на галошнице, сумка тоже. Выключатели чистые. А кормить? Господи, чем же она будет кормить Валерия? Ирина метнулась в кухню, распахнула холодильник. Майонез и горошек стоят в углу, ждут дня рождения Егора. Сметаны еще четверть банки и творог – она завтра на ужин сырники сделать собиралась. Ладно, сделает сегодня. Пошарив в ледяной норке морозильника, Ирина извлекла на свет божий курицу. Утром проснется пораньше и приготовит. Можно еще тесто поставить, чтобы утром Валерия разбудил чудесный аромат свежеиспеченных блинов. Таких блинов, как у нее, больше нигде нельзя поесть, только дрожжи еще неплохо бы найти… Ага, вот они, примерзли к потолку морозилки. Ирина взяла нож и попыталась отколоть серый брусочек, но тут раздался звонок в дверь. Она побежала открывать… Надежда Георгиевна готовила обед на завтра. Бросив мясо на раскаленную сковородку, она принялась натирать морковь. Терка была острая, опасная, а Надежде Георгиевне непременно хотелось использовать каждую морковину до конца, чтобы не переводить напрасно хорошие продукты. Но как ни была она внимательна, все равно стесала ноготь. Настроение, и без того не радужное, совсем испортилось: редко так бывало, чтобы Надежде Георгиевне удавалось отрастить все ногти одинаковой длины и сделать приличный маникюр, а вчера все получилось. Но из-за проклятого жареного мяса наслаждаться красивыми руками пришлось недолго. К счастью, хоть в морковку ноготь не упал, и на том спасибо. Надежда Георгиевна сбегала в ванную, предполагая, что не найдет там своих маникюрных ножниц, и предвкушая, что сделает с Анькой, если предположение подтвердится. Но набор, как ни странно, лежал на месте. Даже с одним коротким ноготком руки уже имели совсем другой вид, но грустить по красоте было некогда: мясо, кажется, стало подгорать. Надежда Георгиевна вернулась в кухню и быстро помешала содержимое сковородки, добавила морковку и помешала еще раз. Тут в кухню вошла дочь. Будто не замечая матери, она включила газ под чайником и достала из буфета свою кружку. Надежда Георгиевна вскипела: – Куда ты лезешь? Не видишь, я готовлю? – Мама, я просто чаю себе хотела налить, – сказала дочь сонным голосом. – Просто чаю? Ты не видишь, что мешаешь мне? Мне, может, нужен чайник, чтобы мясо залить! – Ну так он сейчас закипит как раз. Дочь раздражала всем – ленью, отстраненностью от семьи, увлеченностью разной низкопробной литературой и музыкой, в общем, многим. Но хуже всего была ее невозмутимость. – Вот ты когда начнешь что-то для семьи делать, тогда и будешь пить чай сколько пожелаешь! А пока ты ни черта не помогаешь, то не путайся под ногами хотя бы! – Ладно, не буду. Дочь хотела уйти, но Надежда Георгиевна преградила ей путь. – Ты не видишь, мать пришла усталая, дух не перевела, и сразу в кухню, готовить! Для вас, не для себя! Другая бы отложила своего Ремарка вонючего, пришла, спросила бы: «Мамочка, милая, чем тебе помочь?», подключилась бы к работе, а ты сидишь! Книжечки почитываешь, ноготочки полируешь! И плевать тебе, что мать убивается! Аня пожала плечами: – Мама, ну так ты скажи, что сделать, и я сделаю. – Да что ты сделаешь! Тебя попросишь картошки почистить, так ты половину с кожурой срезаешь! – Вот именно, мама. Вообще-то я в магазин хожу и подметаю, а когда ты дома, так действительно стараюсь лишний раз тебе на глаза не попадаться. Не делаешь – ты ругаешься, и делаешь – тоже ругаешься. Так лучше уж я книжку почитаю. Надежда Георгиевна сцепила ладони, чтобы не отвесить дочери оплеуху. Хладнокровие Ани ранило ее в самое сердце, потому что если бы дочь хоть немного любила мать, давно бы уже устыдилась, расплакалась, просила прощения и умоляла дать ей хоть что-нибудь сделать, хоть мусор вынести. А она стоит и рассуждает, что ей лучше! Бессердечная, равнодушная дрянь! – Я не люблю, когда помощь выходит боком! – выкрикнула Надежда Георгиевна. – Когда за тобой, здоровой кобылой, все переделывать приходится! Взрослая девка, а ни картошку почистить, ни белье отжать как следует не можешь! В кого ты такая только уродилась! Вот Яшенька не боится почему-то матери помогать… Аня фыркнула. – Нечего тут хихикать! Надежда Георгиевна спохватилась, налила воды в сковороду с мясом, закрыла крышкой и уменьшила огонь. – Между прочим, надо кипящую воду подливать, – сказала Аня, – так полагается. А картошка стоит десять копеек килограмм, если я лишние сто граммов и срежу, то это одна копейка всего. Пусть мы по килограмму каждый день съедаем, получается тридцать копеек в месяц. Не те деньги, чтобы из-за них мотать нервы родной дочери. – Какие у тебя нервы, если ты мать убиваешь и ухом не ведешь! И неважно, что тридцать копеек, ты их заработай сначала, а потом будешь рассуждать, те это деньги или не те! А то ишь какая! Ни черта не делает, на родителей плевать, зато куча претензий, джинсы ей, видите ли, не покупают! – Но у нас в классе уже у всех есть, одна я хожу как оборванка! – А ты следи за своими вещами! Если приложить усилия, в любой одежде можно выглядеть аккуратно и симпатично. – Даже в ваших с бабушкой обносках? – рассмеялась дочь. – Даже в них! Все равно они лучше, чем то, что в магазинах продается. – Ну твои костюмы тоже в магазинах не продаются, однако ж ты их не у бабушки взяла. – Ты не равняй! Я директор школы и должна выглядеть соответственно. – А я ученица школы и тоже должна выглядеть соответственно. – Форма у тебя есть, вот и выгляди! Воротнички подшивай нормально, а то когда грязный воротничок, тут уж никто ни на что другое не посмотрит. Я тебя обеспечиваю одеждой, чтобы от холода защититься и срам прикрыть, а дальше уже твое дело. Воротнички чистые, юбка отглажена, чулки целые и в гармошку не собираются – вот и все, что нужно. Сразу ясно, что ты приличная девушка и следишь за собой. А кто обращает внимание, во что человек одет, кому важны все эти джинсы, кроссовки, прочее фирменное тряпье, это просто мещане, ограниченные люди. – Ну, значит, у нас в классе все мещане. – Наверняка есть хорошие девочки, просто ты сама своим гнилым нутром тянешься в плохую компанию! Ради одобрения каких-то идиотов готова матери всю душу вымотать! Мне вот даже в голову не приходило у своей матери что-то требовать, а мы жили тяжело, очень бедно жили. Один раз по карточкам получили для меня мальчуковые ботиночки, так я счастлива была! – Так, мама, тогда эти ботиночки были все равно что сейчас джинсы, – засмеялась Аня. – Ничего не все равно! – Ну ладно. – Стой! Ты куда это собралась? – К себе в комнату. – Просто так уйдешь? Даже прощения у матери не попросишь? – За что? – За то, что ты лентяйка! Аня снова засмеялась, и Надежда Георгиевна со злостью посмотрела на ямочки у нее на щеках. От бабушки достались. – Мама, если я попрошу прощения за то, что лентяйка, и ты меня простишь, то это будет значить, что ты разрешаешь мне лениться сколько я захочу. Так что это не в твоих интересах. – Ты вообще в своем уме? – закричала Надежда Георгиевна. – Мать тебе делает замечание, а ты философствуешь! Брешь в логике выискиваешь, вместо того чтобы извиниться, осознать свое поведение и попытаться исправиться! – Ладно. Хочешь, я посуду помою? – Да уж помой, будь любезна! Аня быстро собрала грязную посуду в раковину. – Мам, а можно же было просто меня попросить, без скандала. – Ты сама должна знать!