– И это говоришь ты, Асад! Ты, который искал это чудовище пятнадцать лет. Искал, искал и не нашел. Ты, который никогда даже близко не мог к нему подойти. Ты даже не знаешь, живы они еще или нет. И теперь ты это мне говоришь? – Самир горько усмехнулся. – Ты забыл, что он собой представляет, Асад. Твой гнев ослепляет тебя. Ты думаешь, что он все еще на Кипре? Это Галиб-то? Он может быть где угодно. Только не на Кипре, слышишь, что я тебе говорю? Асад вышел из квартиры, оставив папку с газетными вырезками на обеденном столе у Самира. Не потому, что гнев и горе утихли из-за того, что теперь он делил их с Самиром, а потому, что он был не в состоянии держать фотографию этого дьявола Галиба рядом со своим телом. Даже запах ксерокопии вызывал у него ощущение тошноты, папка жгла ему руки. Нет, теперь пусть страдает Самир. Может быть, это наведет его на другие мысли и он поймет свою ответственность. Когда Асад протянул Самиру руку на прощание и тот ее проигнорировал, Асад понял, что сразу после того, как дверь закроется, Самир второй раз за день опустится на колени. В эту ночь Асад почти не спал. Он вертелся с боку на бок, но одолеть бессонницу ему так и не удалось. Никакая тьма не могла оградить его от того, что накануне пронзило его душу. В течение нескольких часов Асад метался в постели, сбросил радиобудильник и бумаги с прикроватной тумбочки, спихнул одеяло на пол, наконец встал и направился в ванную комнату, посмотрел на себя в зеркало, и его стошнило. Тяжелый сон навалился на него лишь за десять минут до того, как радиобудильник на полу механическим голосом объявил, что сейчас семь часов и его ждет «wonderful day»[17]. Асад, свернувшись в клубочек в позе зародыша, лежал, прижимая к себе простыню, словно та была живым существом. Выходя из дома, Асад раздавил радиобудильник ногой. «Wonderful day»! Никто сегодня не должен ему этого говорить. 18 Галиб День двенадцатый – По воле Аллаха, мы тогда нашли Заида аль-Асади очень быстро. Если бы идиот сбежал, как эти трусливые датские братья, нам было бы до него не добраться, – сказал Галиб фотографу, который по-домашнему восседал перед ним в своей захламленной мюнхенской квартире. «Но если бы мы не нашли его, вот этого тоже не было бы», – подумал Галиб, погладив изуродованную нижнюю часть своего лица, и на мгновение погрузился в воспоминания обо всех унижениях, которые выпали ему после встречи с Заидом. Месть! Галиб улыбнулся, потому что час мести был близок, он в этом не сомневался. – Как давно это произошло? – спросил фотограф, сидя на диване, и указал на подбородок Галиба. – Как давно? – Галиб мрачно посмотрел на него. – Сотни грехов и миллионы вдохов тому назад. Реки крови вылились в песок с тех пор. Значит, давно. Женщины в соседней комнаты опять стали кричать. Галиб обернулся к человеку, стоявшему у него за спиной. – Сделай так, чтобы они замолчали, Хамид, – сказал он по-арабски мужчине плотного телосложения, который внимательно слушал их разговор. – Пинай или бей так, чтобы поняли, скажи, чтобы легли в постель и ждали, когда я приду. Заставь их проглотить снотворное. Мы уходим через десять минут. Язвительная усмешка появилась на губах фотографа. – Нелегко тебе управляться с твоими женщинами, верно? Одного взгляда Галиба хватило, чтобы усмешка исчезла с лица. – Скоро их плач не будет тебе мешать, потому что нам пора. Фотограф упрямо посмотрел на него: – Сначала расскажи, как вам удалось так быстро найти Заида аль-Асади? – Как удалось? Он проявил слабину и захотел взять с собой жену и двух дочерей, вот так нам и удалось. И, кроме того, они жили у родственников на окраине Фаллуджи, а моя семья родом оттуда. – Галиб покачал головой. – Через несколько часов после убийств в филиале тюрьмы Абу-Грейб он появился в городе с пятнами крови на одежде. Может быть, этот негодяй полагал, что никто их не заметит, но в нашей стране запекшуюся кровь даже самый маленький ребенок распознает. Кровь да крики из дома, где жили его женщины. Не было никаких сомнений, что произошло что-то необыкновенное. – Галиб улыбнулся. – Уж если кто не мог управляться со своими женщинами, так это Заид аль-Асади. Он вырос в стране, где слишком внимательно слушают, что говорят женщины. Вот это их и губит. Фотограф откинулся на диване. – И тайная полиция пришла за ним в тот же день, так это было? Из соседней комнаты послышалось несколько сильных глухих ударов и стоны. Когда минутой позже все стихло, подручный Галиба проскользнул в дверь и встал позади. Галиб кивком поблагодарил его и снова повернулся к немецкому фотографу. – Да, так и было. Полиция пришла в тот же день. Этот дурак думал, что сможет сбежать из страны вместе со своей семьей, но его жена была больна, и полиция легко схватила его у нее дома. А когда они втащили его в тюремный двор, трупы убитых лежали там в ряд на земле. В общей сложности он, братья и их помощник убили пятнадцать человек. Тела еще не были накрыты, так что он хорошо видел то, что сделал. – Почему вы не уничтожили его сразу же? Галиб покачал головой. Эти белые собаки ничего не хотят понимать. – Дело в том, что Заид аль-Асади – кладезь информации, которую надо было извлечь, а это наша специализация в филиале Абу-Грейб. Служба безопасности моей страны жила тогда исключительно тем, что собирала информацию, которая была нужна Саддаму. – Вы применяли пытки? – спросил фотограф. – Пытки? Ну, можно и так сказать. Но этот человек оказался стойким. Поэтому все до сих пор не завершено. Нам пора идти. Мой друг, стоящий за спиной, узнал, что испанец здесь, в городе, он ищет тебя. Фотограф выпрямился на диване. – Меня? А что ему известно обо мне? – Мм, откуда мне знать? Во всяком случае, этот плюгавый каталонец, похоже, сообразительней, чем о нем можно подумать. – Галиб встал. – Если ты мне еще понадобишься, то услышишь обо мне. – Эй, подожди, Галиб. Ты не можешь просто уйти, ты должен мне кучу денег. Галиб удивился: – Должен?! Не понимаю. Я заплатил то, о чем мы договорились. – В таком случае мы договорились неправильно. Ты оплатил мою поездку на Кипр, но еще ты жил в этой квартире, а женщин держали в заточении в моей спальне. И ты не заплатил за то, что теперь меня ищет какой-то человек. Это стоит денег, Галиб. – Галиб не платит за ночлег, это мы обсуждали. – А две женщины? А кровь в постели? А то, что вы съели, питание? Все это стоит денег, Галиб. – Прищурившись, он наклонился вперед. – Тебя ищут во всей Европе, и только я знаю, как ты выглядишь без бороды, не забывай об этом. Так что, если ты не заплатишь, пеняй на себя. Галиб посмотрел на подручного, потом перевел взгляд на фотографа и пульсирующую жилку на его горле. – Да, я понимаю, Синяя Куртка. И сколько же, по-твоему, я должен тебе заплатить за все? Сто евро? – Да, сто евро и еще пять тысяч евро за молчание. – За молчание, говоришь. Гм… – Он кивнул человеку за спиной. – Ты слышал когда-нибудь о козе, которую привязывают на краю джунглей, чтобы подманивать тигра? И когда тигр приходит к этой козе, то совершенно неожиданно находит там свою смерть. А коза на привязи терпеливо ждет, и никогда нельзя ошибиться, встретив ее в джунглях. Галиб почувствовал в руке нож, который подсунул за спиной его подручный. – Но мы отвлеклись. Ты прав, конечно. Я задолжал тебе за помощь и за то, что ты будешь держать язык за зубами. Ведь на этом основана жизнь, правда, Варберг? Молниеносным движением он выхватил нож, и фотограф вскочил с дивана, не спуская взгляда с остро заточенного лезвия. Они ждали, пока улица не станет пустынной. Несмотря на боль в ушибленных ребрах, женщины следовали за мужчинами без единого звука и оказали слабое сопротивление, лишь когда их сажали в «вольво». – Переезжай на другую сторону и остановись на углу, Хамид, чтобы нам было видно, кто входит и выходит из дома, – сказал Галиб. Он повернулся к заднему сиденью, где лежали две женщины, прижавшись щекой друг к другу и полностью отключившись. – Нам надо поторопиться, до Франкфурта еще много километров, – сказал Хамид. Галиб посмотрел на него: – Я знаю, но у тех, кто нас ждет, много времени. Прошло с четверть часа, и люди начали возвращаться домой после работы. – А что потом было с тем датчанином в филиале Абу-Грейб? – нарушил тишину Хамид. – Ты был там, когда его привезли? – Да, я работал в этом филиале. Оказался там, как только мне исполнился двадцать один год. – Ты был надзирателем? Галиб усмехнулся: – Да, это тоже. Надзиратель с широкими полномочиями, можно и так сказать. Я заставлял их говорить. Любым способом. Завоевывал их доверие или избивал их, что делало их разговорчивее.