В кофейне, без объемного шарфа и огромной кожаной косухи, Василиса оказалась еще меньше и еще больше похожей на подростка. «Меня так и за совращение несовершеннолетних привлекут», – хмыкнул про себя Колесников, проходя за девушкой к столику. Заказ она сделала даже не заглянув в карту, и Тимофей понял, что в этом заведении Стожникова бывает часто. – Да, иногда люблю тут работать, – сказала она, и Тимофей удивился: – Я вслух что-то произнес? – Нет. У вас на лице написано. Я действительно часто бываю в этой кофейне. Так я вас слушаю, Тимофей Максимович, о чем вы хотели поговорить? – сложив руки на столе, спросила Василиса. – Бросьте, Василиса, вам не идет пустое кокетство. Вы прекрасно знаете, о чем я могу говорить с вами. – Разумеется. И что вы хотите узнать? Что приговор Вознесенскому направлен на пересмотр? – А это действительно так? – Да, – кивнула она, – это так. – То есть вы добились пересмотра приговора? А, позвольте спросить, на каком основании? – чувствуя, как закипает изнутри, произнес Тимофей. – На основании открывшихся новых фактов. – Новых фактов?! В деле двадцатилетней давности?! – Если вы будете повышать голос, я встану и уйду, – ровным тоном сказала Василиса. – На меня не кричит даже собственный отец. – Извините… мне кажется, вы просто не понимаете… Этот человек – если его вообще можно так называть – он же изнасиловал и убил двенадцать молодых женщин! Двенадцать! – Одиннадцать, – тем же ровным тоном поправила Василиса. – Ах, всего одиннадцать?! Тогда конечно! Это в корне все меняет и делает Вознесенского невиновным! Раз всего одиннадцать! Василиса молча встала и, подхватив рюкзак со стула, пошла к выходу. Колесников вскочил и преградил ей путь: – Нет, стой! Ты просто так не уйдешь, а сперва объяснишь мне, как ты вообще попала в спецколонию! Она спокойно обошла Тимофея и, прихватив куртку, покинула кофейню, а он, опомнившись, готов был врезать себе стулом по голове – ну какого черта вспылил, как вообще мозгов хватило? – Идиот… – простонал Тимофей, садясь обратно за столик. – Теперь она меня на пушечный выстрел не подпустит… Город Вольск, год назад – Папа, а ты что-нибудь помнишь про завод «Прибормаш»? Васёна сидела на диване в кабинете, поджав под себя ноги и пристроив ноутбук на подлокотнике. Отец расположился за столом и что-то просматривал на подключенном к компьютеру съемном диске. Они часто так работали: он за столом, Василиса на диване, не мешая друг другу, но словно оказывая моральную поддержку. Эта привычка возникла давно, еще в детстве, когда Васёна пошла в школу. Ей нравилось делать уроки за отцовским столом, и когда он возвращался из командировок, то пристраивался со своими блокнотами на диване, разрешая дочери по-прежнему оккупировать стол. Со временем дислокация поменялась – Васёна стала пользоваться ноутбуком, а с ним ей было удобнее на диване, и отец получил стол обратно. – «Прибормаш»? – Владимир Михайлович снял очки и повернулся к Васёне. – А что с ним? – Да все с ним в порядке, просто… ты не помнишь, в конце девяностых – начале нулевых там не было каких-то особенных событий? – Ты имеешь в виду попытку рейдерского захвата, что ли? – Ну, что-то вроде. Я нашла какую-то ерунду, но вдруг ты знаешь больше? Владимир Михайлович потянулся, разминая затекшие плечи: – Только на уровне разговоров. Ты ведь понимаешь, что это совершенно не моя епархия, я по экономическим делам никогда не работал. Но про попытку захвата завода слышал – тогда это было очень громко, ты просто маленькая была, не помнишь. На завод положил глаз кто-то из местных авторитетов, а параллельно – из столичной верхушки. Ну и началось… Удивляюсь, как вообще тут хоть что-то осталось, настоящая война была. – И кто выиграл? – А никто. Тогдашний директор, конечно, все сдал бы первому, кто обратился, но он, к счастью для завода, ничего практически не решал – был тяжело болен, и всеми делами занимался его заместитель. Ну, вот он как-то и договорился и с одними, и с другими. – Пап, – перебила Василиса, – а ты не хочешь уточнить, что заместителем директора был Вознесенский Виталий Леонидович? Нарочно молчишь или не знал? Отец покачал головой: – А я-то думаю, чего ты вдруг про это заговорила… Так и не угомонилась? – Папа, не начинай. У меня все идет полным ходом, я вообще жду разрешения на Пальцев остров поехать. – Куда?! – Владимир Михайлович от неожиданности уронил очки, которые крутил в руке. – На Пальцев остров, – спокойно ответила Василиса. – Там зона особого режима, где отбывает наказание Вознесенский. Я хочу взять у него интервью, и меня поддержали в нашем УВД, помогли запрос составить и обещали помочь во всем, что потребуется. Но ты так и не сказал: знал про старшего Вознесенского? – Ты что вдруг меня допрашивать взялась? – возмутился отец, поднимая очки с пола и бросая их на стол. – Я тебе давно сказал, что не стану помогать копаться в этом деле. Ладно, я смирился с тем, что отговорить тебя не смог, но меня в это не втягивай. – Папа, я вот уже не первый день думаю обо всем, что сейчас происходит, – вдруг решилась Василиса, отставила ноутбук и, поправив очки, продолжила: – Давай все-таки поговорим раз и навсегда, а? Нам обоим наверняка станет легче после этого разговора. – Нет! – Отец встал и направился к двери. – Я не собираюсь говорить с тобой о Вознесенском. Никогда. Хлопнувшая дверь спальни красноречиво объяснила Василисе, что тема исчерпана. «Ничего вообще не понимаю… Как только возникает фамилия “Вознесенский”, у папы случается форменный психоз. Не может же такое случаться просто от негативных воспоминаний? Что – у него в карьере не было более страшных происшествий? Он на войне был, не раз и не два, и под обстрелы попадал, и по нескольку дней вместе с разведчиками по всяким тылам ползал – и, между прочим, я не помню, чтобы он реагировал на упоминания об этом подобным образом. А тут – история двадцатилетней давности, не имеющая никакого отношения к нему… или имеющая? Я не вижу другого объяснения, кроме какой-то личной заинтересованности. И фоторобот в его руке я помню совершенно четко, хотя многих вещей из того времени не помню совсем. А вот это как-то врезалось… Нет, папа темнит…» От этих мыслей у нее постоянно болела голова, но избавиться от них Василиса никак не могла. Отец что-то скрывал от нее, и такое было впервые в жизни. Как назло, это касалось той темы, что интересовала ее сильнее всего остального. Василиса даже как-то попробовала просить Романа о помощи, хотела, чтобы он попытался разговорить Владимира Михайловича, но Васильев категорически отказался. – Д-даже не заикайся! – решительно оборвал он, едва только Васёна заговорила об этом. – Я ни з-за что не стану р-раскручивать Вовку на т-такой разговор, если он этого н-не хочет! – Но…20a3f9 – А ты с-совсем заигралась, не к-кажется?! Р-расследователь сопливый! И отца не т-тронь, поняла? Не г-говорит – з-значит, имеет основания. – Ты чего кричишь-то на меня? – обиделась Васёна. – А к-как с тобой е-еще? – чуть остыл Роман. – Не п-понимаешь если… – Да все я понимаю, – отмахнулась она и плюхнулась на ближайшую скамью – они гуляли в парке в ожидании начала киносеанса. Роман сел рядом, стянул перчатки, вынул сигареты и закурил. – Т-ты, Васька, от отца отстань, – попросил он, выпустив дым. – К-когда будет готов, с-сам все скажет, ты в-ведь его з-знаешь. – Мне просто непонятно, почему ему так принципиально заставить меня отказаться от статьи о Вознесенском или максимально осложнить работу, – вздохнула Васёна, забираясь Роману под свободную руку. – Я замерзла, – пожаловалась она, – когда там уже сеанс начнется? – Не к-канючь! – Роман щелкнул ее по носу. – И от отца в-все равно отстань. – Ладно, – пообещала Васёна и мечтательно произнесла: – А вот скоро мне придет разрешение на посещение спецколонии на Пальцевом острове… – О г-господи… – простонал Роман, выбрасывая окурок. – Идем л-лучше в к-кино. Город Вольск, наши дни Вадим проводил Еву до квартиры, убедился, что с ней все в порядке, а в холодильнике есть какие-то продукты, и поехал к себе. Жил он один в доставшейся от родителей трехкомнатной квартире, которой ему, разумеется, было слишком много. Приходилось вызывать клининговую службу, чтобы поддерживать чистоту: заниматься этим самостоятельно у Вадима просто не было времени. Он очень много работал, а свободное время, если таковое случалось, проводил либо с Евой, как сегодня, либо просто лежа на кровати в спальне. Сразу после окончания института Резников ненадолго женился, но супруга не выдержала его напряженного графика и весьма своеобразной системы ценностей, в которой, как выяснилось, браку отводилось место даже не в первой тройке. Родить детей они не успели, и теперь Вадима не мучила совесть, когда в выходной день его вызывали на работу или звонила Ева с просьбой о помощи.