Охранники уже хватаются за оружие, но я быстрее. Я всегда быстро рисовал, когда это было важно, и это никогда не имело большего значения… и я уже рисовал. Все, что происходит, это нажатие на спусковой крючок, щелчок пистолета, Изабелла кричит, застыв на месте, когда первая пуля сносит охранника слева от нее, а вторая справа, задев при этом руку Диего. Он кричит от боли, падает на спину, и это все, что требуется доктору, чтобы выпрыгнуть. Таблетки рассыпаются по ковру, когда он убегает, а я иду к Изабелле, пистолет все еще у меня в руке, когда я хватаю ее другой. — Беги! — Кричу я ей, и она не колеблется. Приближаются еще охранники, но, слава богу, у меня остались патроны. Они не ожидают, что я буду вооружен, и я убиваю еще двоих, когда мы бежим к двери, хватая новый пистолет. — Просто продолжай бежать! — Кричу Изабелле, толкая ее вперед. — Я прикрою тебя! Это гребаная перестрелка. Я давно не был ни в чем подобном, и я бы умер счастливым, если бы никогда не был снова, но инстинкт, охвативший меня, заставляет меня двигаться. Когда один пистолет заканчивается, я хватаю другой с трупа, пока мы с Изабеллой не оказываемся у ворот, а затем выходим из них. — Я спрятал мотоцикл! — Кричу я ей. — Продолжай бежать! Скоро придут другие! Хавьер — единственный, кого, насколько я знаю, я не убивал. Он исчез где-то между тем, как я освобождал Изабеллу, и прорывом к входной двери, и я не знаю, куда он делся. Что я точно знаю, так это то, что у него гарантированно будет больше мужчин. Единственное, что сейчас имеет значение, это усадить нас с Изабеллой на мой байк и увезти нас отсюда к чертовой матери. Возможно, Диего и Хавьер собирались сохранить мне жизнь до этого, но теперь они точно этого не сделают, и Изабелла тоже пострадает за это. У ребенка не будет ни единого шанса. Она не может остановить их самостоятельно, я не уверен, что кто-то из нас сможет, если они поймают нас снова. Ребенок. Я до сих пор не обработал это полностью. Я не могу пока по-настоящему осмыслить о том факте, что, если мы выберемся из этого живыми, я стану отцом. В каком-то уголке моего сознания я знаю, что должен злиться на Изабеллу и за это, но сейчас я не могу сосредоточиться на этом. Все, о чем я могу думать, это о том, что мне нужно обезопасить их. Их обоих. Я догоняю Изабеллу, мы далеко от ворот, теперь, когда я перестаю оглядываться, чтобы посмотреть, не гонятся ли за нами какие-нибудь ублюдки, мне не нужно стрелять, и я просто бегу. Работают так, словно от этого зависит наша жизнь, потому что так оно и есть. В поле зрения появляется место, где я спрятал байк за валунами и кустарником, как раз в тот момент, когда я слышу крики, доносящиеся со стороны дома Хавьера. — Я запущу его! — Кричу я Изабелле. — Прыгай как можно быстрее! Я бросаюсь вперед, засовываю пистолет за пояс спортивных штанов, которые мне дали надеть, хватаю мотоцикл, выравниваю его и завожу двигатель. Грохот этого наполняет воздух, предупреждая всех, кто находится достаточно близко, чтобы услышать, что происходит, но сейчас мы уже не беспокоимся об этом. Точно так же, как мы перестали беспокоиться о том, что у нас есть время надеть шлем, или о том, что на мне нет никакой гребаной обуви. Дорожный гравий разорвет мне ноги, но это лучше, чем снова попасться и умереть. Слава богу, у меня хватило предусмотрительности оставить ключи здесь, а кошелек в седельной сумке. Это был риск, кто-то мог случайно наткнуться на это и украсть мотоцикл и мои деньги, но альтернативой был бы риск потерять и то, и другое, если бы меня поймали на территории комплекса…что я и сделал. Я сделал ставку на то, что буду достаточно далеко, чтобы никто не нашел мотоцикл, и оказался прав. Изабелле удается вскарабкаться на мотоцикл позади меня, ее руки доверчиво обнимают меня за талию. Это заставляет меня вспомнить о том, как той ночью, когда мы выехали в пустыню, она больше не боялась мотоцикла, но у меня нет времени думать об этом. Я нажимаю на газ, мотоцикл заносит, колеса вязнут в песке, когда я вывожу нас обратно на шоссе, разгоняя его быстрее, чем когда-либо прежде, с Изабеллой на спине. Я слышу выстрелы, люди Хавьера с дальнобойными винтовками, которые могли бы поразить нас, но я не смотрю. Я не останавливаюсь. Я ничего не делаю, только гоню изо всех сил, потому что это наш единственный шанс. Я не могу бороться со всеми ними в одиночку. Я чувствую жар Изабеллы, прижимающейся ко мне, ее руки и тело прижимаются к дюжине почти свежих ран, но что-то во мне трепещет. Я должен быть в неописуемой ярости на нее, готовый поднять ад в споре, когда у нас появляется шанс поговорить по-настоящему. И все же, кажется, я не могу собраться с духом прямо сейчас. Может быть, и вовсе нет. Все, что я могу чувствовать, это облегчение оттого, что она здесь, со мной, что мы удаляемся от Хавьера и его ужаса перед крепостью, что мы, блядь, можем просто выжить. Мы… все трое. Мой пульс не начинает выравниваться, пока мы не выезжаем из каньонов, направляясь к городу дальше. Я не собираюсь возвращаться к ее отцу, Диего ожидает, что я отвезу ее обратно к Рикардо. На данный момент я надеюсь, что он не подозревает, что план состоит в том, чтобы вывезти ее в Штаты, поэтому я не собираюсь возвращаться, просто увезу нас как можно дальше. Как только мы где-нибудь устроимся на достаточно долгое время, чтобы я мог связаться с Лиамом, я придумаю, на какой аэродром нам нужно отправиться, чтобы убраться отсюда к чертовой матери. При каждом звуке двигателя мой пульс снова учащается, я задаюсь вопросом, не гонятся ли за нами люди Диего, но, похоже, в данный момент мы их потеряли. Я выбрался из каньона боковым маршрутом, несколько раз меняя дороги и стараясь, чтобы наш путь не был как можно более линейным. Похоже, это окупилось, даже если я не попадал в такое количество ситуаций с погонями, как некоторые из мужчин, с которыми я работал на протяжении многих лет. Я также не останавливаюсь в первом попавшемся городе. Я продолжаю проезжать мимо пары из них, пока не замечаю, что уровень моего бензина падает, а солнце приближается к закату. Я направляюсь к следующему городу, который появляется вдалеке, и уже почти наступают сумерки, когда я подъезжаю к небольшому ресторанчику на главной улице. — Нам нужно немного покормить тебя, — говорю я Изабелле. — Меня тоже надо поесть, но я больше беспокоюсь о тебе. Давай. — Они не подумают, что что-то не так? Просто посмотри на нас. — Она показывает жестом на нас двоих, на мое покрытое синяками и опухшее лицо, на ее исцарапанные руки и разбитую челюсть, на нас обоих грязная от дорожной пыли одежда, а на мне босые ноги. Я не уверен, что в таком отдаленном месте в пустыне действует правило "без обуви — без обслуживания", но в ее словах есть смысл. Последнее, что нам нужно, это вызвать местную полицию. — Я зайду и закажу нам что-нибудь поесть, — предлагает Изабелла. Она выглядит изможденной, как будто ей с трудом удается говорить, но ее голос спокоен, и это меня впечатляет. Многие женщины были бы сейчас в затруднительном положении, черт возьми, и многие мужчины тоже. Но она твердо стоит на ногах, пытается помочь мне обдумать наши следующие шаги, и это заставляет меня чувствовать то, чего я не ожидал почувствовать к ней после того, через что мы прошли. Я знал женщин с большим опытом работы в таком мире и большим стажем, чем у Изабеллы, которые не смогли бы выдержать событий прошлой недели и при этом проявить такую выдержку. Это была бы та женщина, которая вам нужна, если бы вы собирались остепениться. Та, которая не вздрагивает и не падает в обморок. Это было то, что привлекло меня в Сирше, помимо ее красоты и нашего взаимопонимания, ее прагматизм и сила перед лицом невзгод и разочарований. Но она тоже была чертовски упряма, и это в конечном итоге привело к краху всего, чем мы могли бы стать. Изабелла, может быть, и молода, и непокорна, но она не кажется мне особенно упрямой. Сирша бы уперлась и отказалась подчиняться Диего или Хавьеру, независимо от последствий, я знаю это наверняка. Но Изабелла увидела, что борьба больше не имеет смысла, и приняла последствия, чтобы попытаться спасти хоть кого-то, что она сделала. Это произвело на меня огромное впечатление. — Хорошо, — уступаю я, выуживая несколько купюр из своего кошелька и вкладывая их ей в руку. — Мне все равно, что ты возьмешь, главное, чтобы это было горячим. Я позабочусь о комнате и смене одежды для нас обоих. Я встречу тебя здесь примерно через двадцать минут, не уходи отсюда. Я не хочу, чтобы ты бродила по незнакомому городу одна, не в таком виде и не в твоем состоянии. Изабелла слегка краснеет при упоминании своего состояния. Я вижу проблеск замешательства на ее лице, вероятно, она хочет спросить, имею ли я в виду ребенка или ее синяки, но она ничего не говорит, просто кивает, берет деньги и исчезает в маленьком ресторанчике. 19 НАЙЛ Остальное зависит от меня. Я колеблюсь между тем, повезет ли мне больше с одеждой или с условиями в комнате, и решаю выбрать одежду. Продавщица в маленьком магазинчике рядом с отелем выглядит крайне встревоженной моим появлением. Я одариваю ее самой очаровательной улыбкой, на какую только способен, пытаясь успокоить ее. — Попал в небольшую аварию по дороге сюда, — говорю я ей, тщательно следя за тем, чтобы моя одежда не сдвинулась так, чтобы был виден пистолет. — Мне просто нужна свежая одежда для меня и моей жены. Мне кажется странным произносить это слово вслух, называть Изабеллу своей женой. Я чуть было не сказал "подружки", хотя это тоже неправда, но я подумал, что это может заставить меня казаться немного более заслуживающим доверия мужчиной, который ходит по магазинам для своей жены. И, кажется, это работает, потому что лицо девушки слегка смягчается, на нем появляется намек на сочувствие вместо подозрения, которое я видел раньше. — Какие размеры у вашей жены? — Быстро спрашивает она. — Я посмотрю, что я могу помочь вам найти для нее. Ясно, что она все еще хочет выпроводить меня как можно быстрее, тот, кто выглядит так, как я сейчас, не может быть полезен для бизнеса, но она помогает мне найти кое-что для Изабеллы: длинную черную хлопчатобумажную юбку с разрезом на одной стороне и свободную блузку с красивой вышивкой спереди. Мне удается найти пару джинсов, пару ботинок и черную льняную рубашку на пуговицах, которые сослужат мне хорошую службу, по крайней мере, придадут мне потрепанный, но презентабельный вид, а не праведный беспорядок. — Не возражаешь, если я воспользуюсь твоей раздевалкой? — Я спрашиваю ее, когда все оплачено, и она кивает. — Продолжай. — Она улыбается мне, еще более непринужденно теперь, когда все оплачено, и я вздыхаю с облегчением. Одна задача выполнена. Мне все еще нужно принять душ, и мне кажется неправильным надевать новую чистую одежду на мое грязное и окровавленное тело, но мне не придется долго носить ее, прежде чем у меня появится возможность помыться. Я выбрасываю старую одежду, которую дал мне Хавьер, в мусорное ведро на улице, цепляю сумку с одеждой Изабеллы и направляюсь в отель. — Мне просто нужна комната на ночь, — говорю я менеджеру за стойкой, который смотрит на меня со здоровой долей подозрения, большего, чем продавщица в магазине одежды. — Нам не нужны неприятности. — Мужчина за стойкой, высокий худощавый молодой человек, который выглядит ненамного старше Изабеллы, напряженно хмурится. Я вижу тревогу на его лице, замаскированную подозрительностью, и одариваю его той же легкой улыбкой, которой пытался очаровать девушку по соседству. — Никаких проблем здесь нет, — заверяю я его. — Просто небольшая авария на дороге, вот и все. Уронил мотоцикл. Он выбрался в гораздо лучшем состоянии, чем я, как и моя жена. Она немного ушиблена, и нам обоим нужно место, где можно привести себя в порядок и нормально выспаться ночью. — Я лезу в бумажник и незаметно перекладываю несколько купюр через стол. — Если мы сможем просто оплатить оставшуюся часть за номер без каких-либо документов или записи о том, что мы были здесь, мы отправимся в путь рано утром. — Вы сказали, что никаких проблем. — Мужчина хмурится глубже, чем я думал, это возможно, особенно на таком молодом лице. — Звучит как проблема. — Ничего такого, о чем стоило бы говорить, — быстро отвечаю я ему. — Просто ее отец, не слишком довольный тем, что мы любим друг друга. Но, как я уже сказал, просто место на ночь, и мы уйдем раньше, чем ты успеешь оглянуться. — Еще одна купюра через стол, и его лицо немного расслабляется. — Ну, я полагаю, у нас есть по крайней мере один номер. — Он опускает взгляд. — Хм. Только двуспальная кровать и душ, но ты говоришь, что это все, что тебе нужно? — Все в порядке. — Я переплачиваю цену за номер, на моем лице все та же легкая улыбка. — Моя жена спустилась в ресторан, чтобы взять нам что-нибудь поесть, я просто заеду за ней, а потом мы вернемся сюда в кратчайшие сроки. Большое вам спасибо, — добавляю я, когда он вручает мне ключ. Мужчина кивает мне, кладя в карман разницу из тех денег, что я ему вручил, и я чувствую еще одну волну облегчения. Свежая одежда и обеспеченная комната. Ночь далека от завершения, но, по крайней мере, с основами мы разобрались. Когда я возвращаюсь к ней, Изабелла ждет меня с пакетом еды навынос, и мы возвращаемся в отель медленнее, чем мне бы хотелось. Мы оба затекли от ушибов и травм, а также после тяжелого дня езды на мотоцикле, но Изабелла не произносит ни слова жалобы. — Это лучше, чем я ожидала, — говорит она с легкой улыбкой, когда мы входим в отель. — Так я и думал. — Отель небольшой, но чистый, с выложенными мозаикой полами в вестибюле, растениями, которые выглядят так, словно отчаянно пытаются оставаться зелеными посреди пустыни, и небольшим баром сбоку. Вместо этого мы поднимаемся по лестнице прямо в нашу комнату, и я глубоко вздыхаю, запирая за нами дверь. — Я не зарегистрировался, — говорю я ей, когда она осторожно садится на край кровати. — В любом случае, мы должны быть достаточно далеко, чтобы не беспокоиться о ночлеге… я думаю, Диего подумает, что я отвез тебя обратно к твоему отцу. Но лучше перестраховаться. — Я бросаю взгляд на еду, пока она открывает контейнер. — Я не знаю, поесть сначала или принять душ. — Ешь, — твердо говорит Изабелла, протягивая мне что-то. — Эмпанада с говядиной. Ты упадешь, если не поешь в ближайшее время, как ты и сказал… мы оба это сделаем. Я опускаюсь в кресло у окна, один из немногих предметов мебели в этой маленькой комнате. Это просто чисто подметенный деревянный пол с выцветшим ковриком, вышеупомянутая двуспальная кровать с постельным бельем, которое выглядит чистым, но поношенным, низкий комод и кресло, которое выглядит немного потрепанным. Однако сидеть за столом, это как в раю, и когда я откусываю кусочек эмпанады, то чуть не стону вслух от удовольствия. — Я и забыл, как чертовски давно ничего не ел, — бормочу я, откусывая очередной кусок. Трудно удержаться, чтобы не проглотить это блюдо почти целиком, после вкуса еды мой желудок внезапно превращается в зияющую яму, и я поднимаю взгляд, чтобы увидеть, как Изабелла откусывает от своего. — Ты действительно не голодна? — Наверное, нервы. — Она пожимает плечами, морщась от этого движения. — И тошнота. Ты знаешь, они называют это утренней тошнотой, но, похоже, это скорее эпизодическое явление на весь день. Я думала, это просто из-за того, какой сильный стресс я испытывала, но я думаю… Ее голос звучит неуверенно, когда она говорит, и я знаю почему. Это первый раз, когда она сама вслух упомянула о существовании ребенка. До сих пор это был просто хаос, когда доктор говорил это, и попытки Диего сделать случайный аборт. Изабелла берет еще один пробный кусочек своей еды, а затем откладывает его, плотно сжав губы. — Спасибо, — тихо говорит она, медленно поднимая глаза, чтобы встретиться с моими. Когда они это делают, я вижу, что они полны слез. — Ты не должен был приходить за мной. Я не думала, что ты это сделаешь. Я не… я не заслужила такого спасения. Не после того, что я сделала… — Если бы я знал, что ты беременна, твоему отцу не потребовалось бы заключать со мной сделку, чтобы пойти за тобой и привести это в действие, — честно говорю я ей. — Что, Изабелла, это еще одна ложь? Еще одна вещь, которую ты заставила меня сделать обманом? Ты сказала, что принимаешь противозачаточные средства, но предположительно девственная дочь Рикардо Сантьяго никоим образом не имела доступа к противозачаточным средствам любого рода. Изабелла сильно прикусывает губу, и я вижу, как она морщится, когда ее зубы прижимаются к ушибленной и рассеченной плоти. — Я действительно солгала, — тихо говорит она. — Недостаточно просто сказать "Мне жаль". Я знаю это. Этого никогда не будет достаточно, но это так. Клянусь Богом и всеми святыми, Найл, мне так, так ужасно жаль. Я должен сказать ей, что принимаю ее извинения, что все в порядке, что нам не нужно об этом говорить. Но все это неправда. Я не уверен, что смогу принять это прямо сейчас, не с ранами от Хавьера, которые все еще горят и ноют по всему телу, с внезапной ответственностью за ребенка, свалившейся на меня из ниоткуда. Я могу не хотеть детей, но это не значит, что я когда-либо смогу бросить своего собственного ребенка и его мать. Что бы ни произошло между нами сейчас, к лучшему или к худшему, нас с Изабеллой связывает нечто более глубокое, чем любое чувство или любая клятва. Я должен решить, что это значит для нас… и что я могу принять. — Почему? — Спрашиваю я ее просто, еда внезапно становится менее аппетитной. — Зачем тебе лгать об этом, особенно зная, что тебе придется выйти замуж за кого-то другого, родить ему детей…о. — Ответ приходит ко мне прежде, чем она успевает заговорить, но я все равно позволяю ей, желая услышать, как она скажет это сама. Желая услышать, как она планировала использовать меня, не думая, что я когда-нибудь узнаю. Внутри у меня все сжимается от гнева, такого гнева, какого я никогда не испытывал ни к одной женщине, но вместе с ним и здоровая доза горя. Мы могли бы и не встретиться больше, если бы только… — Я не хотела, — шепчет Изабелла. — Я не хотела. — Это трудно сделать случайно, — откровенно говорю я ей. — В тот первый раз ты помешала мне схватить презерватив. Может быть, ты могла бы объяснить это тем, что тебя захватил тот момент, но каждый раз после? — Пожалуйста, позволь мне объяснить. — Она поджимает губы, глядя на меня своими большими печальными глазами лани, которые так много для меня значили, и продолжают значить, если я буду честен сам с собой. Трудно смотреть в ее влажный темный взгляд и не чувствовать себя втянутым, готовым сделать все, чтобы исправить пропасть между нами, все, чтобы защитить ее и сделать счастливой. — Хорошо. Тогда объясни. — Я уже говорила тебе, почему солгала о своей девственности, почему назвала тебе вымышленное имя, — мягко говорит она. — Я не думаю, что ты захочешь услышать все это снова. — Не особо, нет. — Одного воспоминания о той ночи в саду, о нашей последней ссоре перед тем, как все развалилось впечатляющим образом, достаточно, чтобы я почувствовал, как камень поселился у меня внутри. — Первая ночь… я просто хотела почувствовать тебя. — Ее щеки покрываются легким румянцем, когда она говорит, но она продолжает. — Я знала, что мой будущий муж, конечно, не будет предохраняться, он захочет, чтобы я забеременела. Я не думала о последствиях, просто я не хотела никаких преград между нами. Я была захвачена моментом, как ты и сказал, и я не хотела ничего, кроме ощущений рядом с тобой… А потом, во второй раз за ночь, я думаю, мы оба забыли об этом. Я действительно не задумывалась о том, что это может означать, пока не оказалась в своей комнате той ночью. И тогда…