Глаза священника расширяются. — Думаю, я мог бы принять вас сегодня вечером. У вас есть свидетели? — Нет. — Найл качает головой. — Только мы вдвоем. — Ну что ж. Я найду кого-нибудь в свидетели. Просто подожди здесь, — Деньги, которые Найл вручил священнику, исчезают в его кармане, и он поворачивается, спеша вдоль ряда скамей. Я поворачиваюсь к Найлу, потрясенно глядя на него снизу вверх. — Ты подкупил священника! — Я шепчу приглушенным голосом, и впервые с тех пор, как я в последний раз покинула гостиничный номер Найла, он начинает смеяться. — Ты думала, священники выше взяточничества, Изабелла? Мое лицо заливается краской, но я не думаю, что он смеется надо мной. — Это грех, — говорю я ему с притворным возмущением, и Найл фыркает. — Девочка, я думаю, что подкуп священника находится далеко внизу списка грехов, о которых нам нужно беспокоиться. Что касается меня, то я уверен в этом. Я чувствую, как моя кожа теплеет при звуке знакомого прозвища. Он не называл меня так, кажется, очень давно, с нашей последней ночи вместе, и даже когда я напоминаю себе не придавать этому значения, это заставляет меня чувствовать, что он смягчается по отношению ко мне. Когда священник возвращается с другим мужчиной, пониже ростом и более дородным, он встает перед нами, откашливаясь. Сейчас он одет в свою мантию и палантин и жестом приглашает нас подойти к алтарю. — Отец Моралес будет свидетелем на свадьбе, — твердо говорит он. — Оформление документов может быть завершено в ратуше утром. — Идеально. — Найл натянуто улыбается священнику. — Спасибо, что оказали нам услугу, отец. — А как тебя зовут, сынок? — Найл Джозеф Фланаган. — Найл расправляет плечи, стоя параллельно алтарю, а я стою перед ним, внезапно чувствуя себя очень маленькой и застенчивой в своем белом платье. Это совсем не похоже на свадьбу, которую я себе представляла, но я никогда не хотела той свадьбы, которую представляла. Мы начали со спонтанной, запретной ночи вместе, и мы поженимся таким же образом. Когда Найл берет мои руки в свои грубые, и горячие ладони, обхватывают их, я чувствую, как меня пробирает дрожь. Трудно чувствовать, что это неправильно, даже после всего, что произошло, трудно не чувствовать, что все это привело нас сюда. Даже признавая свою роль в этом, то неправильное, что я совершила, сегодня вечером кажется, что нам суждено было стоять здесь. Когда я поднимаю взгляд на Найла, мои губы произносят слова Изабелла Лупе Сантьяго, когда отец Эрнандес спрашивает мое имя, я не хочу быть где-либо еще. Больше всего на свете я желаю, чтобы он чувствовал то же самое. Священник застывает, и я чувствую укол страха. — Сантьяго? — Спрашивает он подозрительно, и мне приходится бороться с собой, чтобы не отреагировать. Конечно, он должен был знать, кем был мой отец. Найл на мгновение отпускает одну из моих рук, лезет в карман и протягивает священнику еще две сложенные купюры. — Продолжайте, отец, — коротко говорит он, и священник хмурится. На мгновение мне кажется, что он собирается взять взятку и все равно сказать нам убираться, но затем его плечи расслабляются. — Как я понимаю, это не имеет отношения к Рикардо Сантьяго? — Отец Эрнандес смотрит на меня, и я хватаюсь за это слово, зная, что оно есть. — Никакого отношения, — быстро заверяю я его, и он кивает. — Что ж, тогда я не вижу никакой проблемы. — Священник переводит взгляд с нас двоих. — Найл и Изабелла, вы пришли сюда, чтобы вступить в брак без принуждения, свободно и от всего сердца? — Да, — говорим мы с Найлом в унисон, и я чувствую, как мое сердце трепещет в груди при звуке его голоса, сильного и уверенного. Возможно, без принуждения, но от всего сердца? Я не могу представить, что может быть дальше от истины. — Готовы ли вы, вступая на путь брака, любить и почитать друг друга до тех пор, пока вы оба будете жить? — Да. — На этот раз мой голос прерывается, пока мы говорим, мой пульс учащается. — Готовы ли вы с любовью принимать детей от Бога и воспитывать их в соответствии с законом Христа и его церкви? На этот раз взгляд Найла ловит мой, когда мы говорим утвердительно. Что-то в его пронзительных голубых глазах заставляет меня затаить дыхание, как будто, возможно, все это что-то все-таки значит. Как будто, может быть, это не просто шоу, чтобы держать руки Диего подальше от меня. — Поскольку вы намерены вступить в завет священного супружества, соедините свои правые руки и повторяйте за мной, заявляя о своем согласии перед Богом и его Церковью. Священник многозначительно смотрит вниз, где Найл уже держит обе мои руки. Найл прочищает горло, отпуская мою левую, и начинает повторять за отцом Эрнандесом. — Я, Найл Джозеф Фланаган, беру тебя, Изабелла Лупе Сантьяго, в законные жены. — Его голубые глаза непоколебимо смотрят в мои, и я чувствую легкое головокружение, когда цепляюсь за его руку. Внезапно в церкви становится слишком тепло, всего этого слишком много, и мой пульс учащается, когда Найл произносит обеты вслух, четко и без колебаний. — Я обещаю быть верным тебе в хорошие и плохие времена, в болезни и здравии, в богатстве или бедности. Я буду любить и почитать тебя все дни своей жизни. Я чувствую, как мое сердце снова раскрывается, когда я начинаю повторять свои собственные клятвы, сдерживая слезы, угрожающие навернуться на глаза. Больше всего на свете в тот момент я хочу, чтобы это было по-настоящему. Что Найл имел в виду все это и что мы были действительно счастливы. Чтобы я никогда не лгала, и он мог любить меня…все дни своей жизни. — Я… — Мой голос срывается, и я тихонько прочищаю горло. — Я, Изабелла Лупе Сантьяго, беру тебя, Найл Джозеф Фланаган… — Я только сейчас узнаю его второе имя. Он услышал мое имя на гала-ужине, но я не знала его. Я чувствую, как у меня сводит живот, что-то похожее на истерику, грозящую вот-вот разразиться, но я подавляю это изо всех сил, какие у меня есть. Я могу быть сильной. Я справлюсь с этим… я уже проходила через гораздо худшее. Что такое маленькое горе по сравнению с тем, через что я заставила пройти Найла? — …быть моим законным мужем, — продолжаю я, мой голос все еще дрожит. — Я обещаю быть верной тебе в хорошие и плохие времена, в болезни и здравии, в богатстве или бедности. Я буду любить и чтить тебя все дни своей жизни. — У вас есть кольца? Найл кивает, лезет в карман и выуживает бархатные коробочки. Отец Моралес берет их обе, вручая Найлу тонкую ленту для меня, а мне ту, что потолще. Отец Эрнандес прочищает горло. — Повторяйте за мной. Найл протягивает мне ленту, бережно удерживая мою левую руку в своей правой. — Изабелла Лупе Сантьяго, прими это кольцо как знак моей любви и верности, во имя Отца, Сына и Святого Духа. Кольцо приятно скользит по моему пальцу, касаясь порезов, оставленных Диего, и мне почти кажется, что Найл слегка сжимает мою руку, прежде чем отпустить, хотя я не могу быть уверена. Я беру левую руку Найла, ощущая шероховатость его пальцев, стараясь не вспоминать, как они скользили по моей коже, внутри меня… — Изабелла? — Мягко спрашивает Найл, и я чувствую, что краснею. — Найл Джозеф Фланаган, прими это кольцо в знак моей любви и верности, — быстро говорю я, надевая кольцо ему на палец. — Во имя Отца, Сына и Святого Духа. Я с трудом слышу, как священник объявляет нас мужем и женой, потому что в спешке добраться сюда я забыла, что Найл поцелует меня. Я смутно слышу, что ты можешь поцеловать невесту, и затем мое сердце учащенно бьется, когда Найл нежно притягивает меня к себе, его голова наклоняется к моей. Я думала, что он никогда больше не поцелует меня. Даже после того, как он спас меня, даже после того, как стало ясно, что теперь нас связывает ребенок, которого я ношу, я не думала, что когда-нибудь снова почувствую его губы на своих. Но теперь они касаются моего рта, твердые и теплые, и все ощущения, о которых я говорила себе забыть, разом пронзают меня. Моя кожа словно горит, и я чувствую, как выгибаюсь дугой от его прикосновений, его поцелуев, каждая частичка боли и разбитого сердца забыта в идеальном ощущении губ Найла на моих. Когда он отстраняется, это ощущается как потеря. — Поздравляю, — говорит отец Эрнандес. — Теперь давайте разберемся с официальными делами, чтобы вы могли отправиться в путь. — Подожди, — внезапно говорит Найл, все еще держа меня за правую руку. Я смотрю на него в замешательстве, пока он не лезет в карман и не протягивает руку. Я вижу, что у него на ладони, тонкую золотую цепочку с маленьким топазом, свисающим с нее, и чувствую, что вот-вот разрыдаюсь. — Ожерелье, — шепчу я, мои глаза расширяются, когда они поднимаются, и Найл кивает. — Я знал, что мне не следовало заходить в твою комнату, когда я был у тебя дома, но я это сделал. Я нашел его там, в твоей шкатулке для драгоценностей. — Он немного неуверенно расстегивает его и протягивает, чтобы надеть мне на шею. — Той ночью в саду ты сказала, что это что-то значит для тебя. Я сохранил это при себе, думая, что, если мне удастся найти тебя, я верну его. Я подумал, что тебе это может понадобиться, и прежде, чем я узнал… — Он тяжело сглатывает. — Я подумал, что это может быть прощальным подарком в Нью-Йорке. Замыкая круг, так сказать. Но сейчас, кажется, самый подходящий момент, чтобы отдать его тебе. Я чувствую, как слезы текут по моему лицу, когда Найл застегивает ожерелье у меня на шее. Оно идеально вписывается в силуэт выреза моего платья, и кажется, что ему там самое место. Что это, как и он, как и наша свадьба, каким-то образом правильно. Однако это чувство длится недолго вне церкви, когда мы заканчиваем беседу с отцом Эрнандесом и покидаем теплое, слабо освещенное, пахнущее ладаном убежище крошечной церкви. Когда мы выходим на улицу, ночь почему-то кажется холоднее, чем раньше. Я смотрю на тонкое золотое колечко у себя на пальце, и оно кажется мне намного лучше, чем огромное кольцо из прошлого. Меня не волнует, что она маленькое и простенькое. Я поднимаю взгляд на Найла, который натягивает свою кожаную куртку. — Ты был прав насчет того, что подкуп священника стоит на последнем месте в списке грехов, — тихо говорю я. — Поскольку мы только что солгали и двум священникам тоже. Найл смотрит на меня сверху вниз. — Что ты имеешь в виду? Я пожимаю плечами. — Клятвы? Говоря, что мы пришли сюда от всего сердца? Обещая что-то на все дни нашей жизни? Любовь и честь? Я вряд ли оказала тебе честь своими действиями, и ты ясно сказал, что не любишь меня. Я не думаю, что ты здесь всем сердцем, а что касается всех дней нашей жизни… — Люди говорят, что свадебные клятвы они выполняют не каждый день, — коротко говорит Найл, прерывая меня. Его челюсть сжимается, и я задаюсь вопросом, что же такого в том, что я сказала, что так сильно расстроило его. Он выглядит почти сердитым, и я сжимаю губы, жалея, что вообще что-либо сказала. — Но ты хотел сохранить их, если ты их дал, — мягко говорю я. — Вот почему ты не хотел жену. Ты не хотел давать такого рода клятвы. — Это не имеет значения, — говорит Найл, его голос по-прежнему напряжен. — Мы сделали то, что должны были сделать. Диего не может забрать тебя обратно сейчас. Мы разберемся с официальными документами утром, прежде чем уедем из города, и я позвоню Лиаму и выясню, где нас отсюда подхватят. — Итак, возвращаемся в отель? — Я стараюсь, чтобы мой голос не дрожал, думая об одной маленькой кровати, о том, что внезапно наступила наша брачная ночь, и о том, что я вообще не ожидала, что она будет такой. — Сначала мне нужно выпить текилы, — хрипло говорит Найл. — Но потом да, девочка. Вернемся в отель и немного отдохнем. Последнее он произносит многозначительно, и я пытаюсь подавить разочарование, которое мгновенно испытываю. Это ненастоящее, напоминаю я себе. Ничего из этого не было. Так почему же наша брачная ночь должна быть? Лучше вообще не заниматься сексом, чем оказаться под принуждением мужчины, которого ты не хочешь. Все в этом лучше, чем в том, что у меня было бы в противном случае. Найл не берет меня за руку, пока мы идем к винному магазину, нашей последней остановке перед отелем. И когда я смотрю на своего мужа, на его крепко сжатые челюсти на силуэте лица, я говорю себе не плакать. В конце концов, это то, чего я хотела. Побег. Это то, что он подарил мне на свадьбу. Свободу от моей старой жизни.