Покидая игровую комнату, вижу прибывшего Балекина. В приемной стоят навытяжку рыцари в камзолах с его гербом – тремя смеющимися черными дроздами. Проскальзываю мимо них вверх по лестнице, волоча ножны с мечом за собою – на большее у меня сил не осталось. Понимаю, что проголодалась, но чувствую себя слишком уставшей, чтобы поесть. Может, про такое состояние говорят – убитый горем? Не уверена, что тоскую по Локку, скорее, по тому миру, в котором жила до коронации. Если бы могла отмотать назад прошедшие дни… Тогда почему не отмотать назад убийство Валериана, почему не вернуть то время, когда мои родители были живы, почему не отмотать все к самому началу? В дверь стучатся, я не успеваю подать никакого ответного сигнала, как она открывается. Заходит Виви, несет деревянную тарелку с бутербродом и закупоренную бутыль из янтарного стекла. – Я – ничтожество. И дура, – заранее соглашаюсь я. – Признаю. Можешь не читать мне лекций. – Думала, ты устроишь мне скандал из-за того, что я применила магию, – говорит она. – Ту, которой ты сопротивлялась. – Не надо применять магию против своих сестер, – откупориваю бутылку и делаю большой глоток. Даже не думала, что у меня такая жажда. Пью еще, почти осушаю бутылку одним духом. – А тебе не следовало пытаться разрубить сестру надвое. – Виви устраивается на подушках напротив моих старых мягких игрушек. Лениво подбирает змею и щелкает ее по раздвоенному языку. – Я думала, что это рыцарство и звон мечей – всего лишь игра. Помню, как она злилась, когда мы с Тарин поддались очарованию фейри и принялись, забавляясь, подражать им. Венки на головах, стрельба из луков в небо. Поедание засахаренных фиалок и сон с бревном под головой вместо подушки. Мы были всего лишь детьми. Дети могут весь день смеяться, а по ночам плакать, прежде чем заснут. Но увидеть меня с таким же, каким убили моих родителей, мечом в руках и решить, что это шутка… Должно быть, она думает, что у меня нет сердца. – Нет, не игра, – наконец отвечаю я. – Не игра, – повторяет Виви, обертывая плюшевую змею вокруг плюшевого кота. – Она тебе про него говорила? – спрашиваю я, устраиваясь рядом с сестрой на кровати. Так хорошо прилечь. Даже слишком хорошо. Меня сразу же клонит в сон. – Я не знала, что Тарин с Локком, – отвечает Виви, невольно развеивая мои опасения, что она станет хитрить. – Но я не хочу говорить о Локке. Забудь его. Я хочу, чтобы мы удрали из Волшебной страны. Сегодня ночью. Эта новость заставляет меня сесть. – Что? Моя реакция вызвала ее смех. Какой естественный звук, как он не вписывается в трагедию последних двух дней. – Я так и думала, что ты удивишься. Послушай, что бы тут дальше ни произошло, ничего хорошего не будет. Балекин – негодяй. И, кроме того, он тупой. Ты бы слышала, как отец ругался по дороге домой. Просто давай убежим. – Что насчет Тарин? – интересуюсь я. – Я уже спрашивала у нее и не могу сказать, что она согласна бежать с нами. Хочу, чтобы ты дала мне свой ответ. Послушай, Джуд. Я знаю, что у тебя есть секреты. Ты почему-то болеешь. Ты стала бледнее и похудела, и глаза как-то странно блестят. – Я в порядке, – возражаю я. – Лжешь, – отвечает она, но без особого пыла. – Я знаю, что ты застряла здесь, в Волшебной стране, из-за меня. Понимаю, что все самое дерьмовое в твоей жизни случилось тоже из-за меня. По доброте своей ты никогда не говорила об этом, но я все знаю. Тебе пришлось превратиться во что-то другое, и ты это сделала. Я иногда смотрю на тебя и думаю, а помнишь ли ты, что значит быть человеком. Не знаю, как относиться к ее словам – комплимент и оскорбление в одном предложении. Но в подтексте звучит какое-то пророчество. – Ты здесь прижилась лучше, чем я, – продолжает Виви. – Но готова поклясться, что тебе это чего-то стоит. С трудом представляю себе жизнь, которую могла бы вести там – жизнь без волшебства. Ходила бы в обычную школу, изучала обычные предметы. Там у меня были бы живы отец и мать, а моя старшая сестра считалась бы довольно странной. Я не была бы такой раздражительной. И на моих руках не осталось бы крови. Я рисую себе этот мир и чувствую странное напряжение во всем теле, а желудок сводит спазмом. Паника охватывает меня. Когда за той Джуд приходили волки, то они ее сразу съедали, а приходили они всегда. Меня пугает сама мысль о том, что я была такой уязвимой. Но теперь я уверенно следую по тропе, на которой сама превращусь в волчицу. Какая-то неотъемлемая составная часть прежней Джуд утеряна безвозвратно. Виви права; мне приходится платить за то, какой я стала. Только не знаю чем. Не знаю, могу ли повернуть назад. Даже не знаю, хочу ли. Но, вероятно, могла бы попробовать. – Что мы станем делать в мире смертных? – задаю я ей вопрос. Виви улыбается и подталкивает ко мне тарелку с бутербродом. – Ходить в кино. Ездить по городам. Научимся водить машину. Очень многие из фейри не появляются при Дворе и не занимаются политикой. Мы можем жить как захотим. На чердаке. На дереве. Где захочешь. – С Хизер? – беру бутерброд и откусываю большой кусок. Ломтики баранины с квашеной зеленью одуванчика. В животе у меня урчит. – Надеюсь, – отвечает она. – Поможешь мне объяснить ей, что к чему. До меня впервые доходит, что она, сама того не зная, бежит не для того, чтобы жить по-человечески. Она полагает, что мы станем жить как лесные феи среди смертных, но не с ними. Будем снимать сливки с их чашек и таскать монетки из карманов. Но не станем устраиваться на нудную работу и оседать на одном месте. По крайней мере, она не станет. Интересно, что об этом подумает Хизер? Так или иначе с Карданом мы разберемся, а что потом? Даже если я разгадаю загадку писем Балекина, то для меня все равно нет хорошего места. Двор теней будет распущен. Тарин выйдет замуж. Виви убежит. Я могу исчезнуть вместе с ней. Может, попробую узнать, что потеряла, и начать заново. Надо подумать о предложении Таракана отправиться с ними к другому Двору. Начать заново, но в Фейриленде. Оба варианта мне не очень нравятся, но что еще здесь делать? Я думала, когда окажусь дома, у меня появится план, а его до сих пор нет. – Никак не могу бежать сегодня ночью, – поколебавшись, сообщаю Виви. Она охает и кладет ладонь на сердце. – Ты должна все серьезно обдумать. – Есть кое-какие дела, которые надо закончить. Дай мне один день. – Я снова торгуюсь из-за одной и той же вещи – из-за времени. Через день я улажу дела с Двором теней. Будет достигнуто соглашение по поводу Кардана. Так или иначе, все утрясется. Выжму из эльфов плату, какую смогу. И если план так и не появится, придумывать его будет поздно. – Что такое один-единственный день в твоей вечной, бесконечной жизни? – Один день для решения или один день, чтобы собрать вещи? Снова откусываю от бутерброда. – И то и другое. Виви закатывает глаза. – Но помни, в мире смертных не будет тех путей, которыми ты ходишь здесь. – Она идет к двери. – Ты не сможешь жить там, как здесь. Слышу ее шаги в коридоре. Жую бутерброд. Глотаю, но вкуса больше не чувствую. А что, если путь, которым я иду, – мой путь? Что, если у меня свой путь, не похожий на другие? Достаю из кармана королевское кольцо Кардана и держу на ладони. У меня не должно быть этого кольца. Смертные руки не должны его касаться. Даже смотреть на него вот так, вблизи, кажется неправильным, хотя я все равно смотрю. Золото наполнено насыщенным красноватым оттенком, а ободок кольца отполирован от постоянного трения о пальцы. В печатке застрял крошечный кусочек воска, и я пытаюсь ногтем выковырять его. Интересно, сколько это кольцо может стоить в мире людей? И не успев подумать, что не стоило этого делать, надеваю его на свой недостойный палец. Глава 24 На следующий день просыпаюсь после полудня со вкусом яда во рту. Я уснула прямо в одежде, обняв ножны с Закатом. Хотя мне этого делать и не хочется, крадусь к двери Тарин и стучусь. Нужно сказать ей кое-что до того, как мир опять перевернется. Хочу, чтобы между нами все стало ясно. Однако никто не отзывается, а когда я поворачиваю ручку двери и заглядываю, то вижу, что комната пуста. Спускаюсь вниз, в покои Орианы, в надежде, что она подскажет мне, где Тарин. В открытую дверь вижу, что она на балконе, смотрит на деревья и озеро за ними. Ветер раздувает полы тонкого платья и взбивает ее волосы, и они трепещут за спиной, как бледное знамя. – Что вы делаете? – спрашиваю я, заходя в комнату. Ориана удивленно оборачивается. Легко понять – я к ней раньше не заходила. – Когда-то у моего народа были крылья, – отвечает она, и в ее голосе сквозит тоска. – И хотя я никогда крылья не носила, чувствую, как их не хватает. Уж не хочет ли она подняться в небо и улететь подальше от всего этого, раздумываю я. – Вы видели Тарин? – Столбы возле ложа Орианы обвивает виноград, стебли у лозы ярко-зеленые. Над постелью, источая насыщенный аромат, висят охапки голубых цветов. Кажется, и присесть некуда – повсюду растения. Трудно представить, что Мадоку здесь удобно. – Она уехала в дом своего суженого, но завтра они прибудут в усадьбу Верховного Короля Балекина. Ты тоже там будешь. Он устраивает пир для твоего отца и нескольких правителей. Мы рассчитываем, что вы не будете проявлять такой враждебности друг к другу. Даже думать не могу обо всем этом ужасе и несуразице – платья из паутины, тяжелый запах эльфийских фруктов, висящий в воздухе, не говоря уже о том, что придется делать вид, будто Балекин нечто большее, чем убийца и чудовище. – Оук поедет? – спрашиваю я и тут же чувствую укол боли и сожаления. Если я убегу, то не увижу, как вырастет мальчонка. Ориана стискивает ладони, подходит к туалетному столику. Здесь висят ее драгоценности: длинные бусы из необработанного хрусталя, перемежаемого пластинками агата, ожерелье из лунного камня и кровавика, опаловая подвеска, горящая на солнце, как огонь. А на серебряном подносе рядом с парой рубиновых сережек в форме звезд лежит золотой желудь. Золотой желудь, близнец того, что я нашла в кармане платья, которое мне дал Локк. То платье принадлежало когда-то его матери. Лириопе. Матери Локка. Думаю о ее сумасбродствах, веселых нарядах, о ее покрытой пылью спальне. О том, как желудь раскрылся и в нем оказалась говорящая птичка. – Я пыталась убедить мужа, что Оук слишком мал и будет очень скучать на обеде, но Мадок настоял, чтобы он ехал. Может, тебе удастся сесть возле него и занять чем-то интересным. Размышляю об истории Лириопы, которую рассказала мне Ориана, когда поверила, что я стала достаточно близка к принцу Даину. Вспоминаю, что Ориана, до того, как стать женой Мадока, была супругой Верховного Короля Элдреда. Почему ей пришлось так быстро снова выходить замуж? Что она хотела утаить или спрятать? Я думаю о записке, найденной на столе Балекина, о той, что была в руке у Даина, о сонете, воспевающем даму с волосами цвета утренней зари и глазами, как звезды. Вспоминаю, что сказала птичка: